Глава XXXIII

---

Похититель негров. — Южное гостеприимство. — Ах, вы, бесстыдник! — Вымазаны дегтем и осыпаны перьями.

Отправившись в тележке в город, я встретил на половине дороги другую тележку, ехавшую из города. Сидевший в ней пассажир оказался Томом Сойером. Я остановился и, обождав, пока тележка подъехала ближе, крикнул:

— Стой!

Тележка остановилась, а рот у Тома Сойера рас тянулся чуть не до ушей и остался в таком положении. Проглотив два или три раза слюну, словно человек, у которого в горле пересохло, Том проговорил наконец:

— Я никогда ведь не делал тебе ничего дурного, ты это знаешь. Зачем же вернулся ты с того света и являешься теперь мне?

Меня это порядком рассмешило, но я все-таки удержался и возразил серьезным тоном:

— Я еще не отправлялся на тот свет, а потому не имел основания оттуда возвращаться.

Услышав мой голос, он несколько оправился, но все-таки не мог еще вполне успокоиться.

— Я никогда не делал тебе ничего дурного, а потому надеюсь, что и ты не сыграешь со мной никакой гадкой шутки. Поклянись честью индейца, что ты не привидение, а живой человек, — продолжал Том.

— Клянусь в этом честью индейца.

— Ну, что ж? В таком случае мне, разумеется, следует тебе поверить, но я все-таки… не могу понять, как это с тобой случилось? Тебя ведь убили разбойники! Как же ты после того остался в живых?

— В том-то и дело, дружище, что меня никто не убивал. Я устроил так, что у всех явилось такое убеждение, будто меня убили разбойники, тогда как и разбойников-то даже никаких не было. Если ты все еще не веришь, что я жив, то подойди ко мне и ощупай меня.

Том принялся и в самом деле меня ощупывать. Результаты исследования вполне его удовлетворили, и он так обрадовался свиданию со мной, что положительно не помнил себя от восторга. Ему очень хотелось узнать все подробности того, каким именно образом мне удалось так ловко втереть всем очки. Он находил выкинутую мною шутку чрезвычайно ловким таинственным приключением, а такие приключения по-прежнему интересовали его более всего на свете. Я сказал, однако, что должен, к сожалению, отложить еще на некоторое время объяснение на этот счет, — велел вознице Тома обождать его немного и, посадив приятеля в тележку, проехал с ним несколько шагов дальше. Остановив затем лошадь, я рассказал Тому, в каком затруднительном положении очутился, и спросил, каким образом рассчитывает он теперь поступить? Том потребовал у меня минуту на размышление, предупредив, чтобы в течение этого времени я ни под каким видом ему не мешал. Он думал очень усердно и притом значительно дольше предположенного срока, а затем, хлопнув себя по лбу, сказал:

— Наконец-то придумал! Возьми мой чемодан в твою тележку и скажи, что он твой. Повороти назад и поезжай потихоньку, так, чтобы вернуться домой не раньше, чем следует. Я, в свою очередь, вернусь в город и поеду оттуда следом за тобой с таким расчетом, чтобы прибыть через четверть часа или полчаса после тебя. В первое время ты не должен показывать вид, будто меня знаешь.

Я возразил своему приятелю.

— Все это прекрасно, но только обожди еще минутку. Я должен открыть тебе одну тайну, которую никто, кроме меня, не знает. Дело идет о негре, которого я хочу выкрасть из рабства. Это Джим, при надлежащий старушке мисс Ватсон.

На лице Тома изобразилось опять величайшее изумление.

— Как, неужели Джим?

Он остановился и призадумался. Заметив это, я продолжал:

— Знаю заранее, что ты на это ответишь! Ты скажешь, что это грязное, непристойное дело, но мне от этого будет не легче. Я, друг мой, до того опустился, что не могу поступить иначе. Я решился во что бы то ни стало выкрасть Джима и хочу, чтобы ты, по крайней мере, молчал и не мешал мне. Согласен ты на это?

Глаза Тома засверкали.

— Да я и сам помогу тебе его выкрасть! — воскликнул он с оживлением.

Слова эти поразили меня так, что у меня от удивления ноги подкосились. Я не ожидал услышать ни чего подобного и должен сказать, что Том Сойер значительно упал после того в моих глазах. Я все-таки не мог сразу поверить собственным ушам. Неужели Том Сойер и в самом деле согласен стать похитителем негров?

— Вздор, ты, должно быть, шутишь! — возразил я.

— Вовсе не шучу.

— Во всяком случае, шутишь ты или нет, но если ты услышишь что-нибудь про беглого негра, помни, что мы с тобой ровнехонько ничего о нем не слыхали и не знаем.

Мы переложили чемодан Тома в мою тележку, после чего он поехал в одну сторону, а я в другую. Все устроилось так хорошо, что я на радостях забыл придерживать лошадь и, углубившись в свои раз мышления, вернулся домой значительно раньше, чем бы следовало, принимая в расчет расстояние. Дядюшка Фельпс, стоявший у дверей, чрезвычайно уди вился.

— Вот так штука! — воскликнул он. — Кто бы мог ожидать такой прыти от старой моей кобылы? Ее можно было бы пустить после того прямо на бега. Жаль, что это не пришло нам в голову раньше! И вообрази себе, она вовсе не вспотела! На ней нет даже и мокрого волоска… Чудо, да и только!.. Теперь я не возьму за эту кобылу и сотни долларов, право слово, не возьму; а между тем я на днях только хотел продать ее за пятнадцать долларов, с полной уверенностью, что она больше и не стоит!

Этим и ограничились все его замечания. Я в жизни своей не видел более доброго и наивного старикашки. Тут не было, впрочем, ничего удивительного, так как дядюшка Фельпс, оказывается, был не только фермером, но и пастором-проповедником. У него на задворках имелась даже маленькая бревенчатая церковь, построенная за собственный счет и служившая вместе с тем школой. Он никогда не брал денег за проповеди и обучение детей Закону Божьему. В тогдашние времена в южных штатах можно было, впрочем, найти многих столь же бескорыстных фермеров-проповедников.

Приблизительно через полчаса тележка Тома подъехала к парадному перелазу, находившемуся шагах в пятидесяти от дома. Тетушка Салли увидала ее из окна и вскричала:

— Ах, к нам кто-то приехал! Интересно знать, кто бы это мог быть? Вероятно, кто-нибудь не из здешних. Джимми, — добавила она, обращаясь к одному из своих детей, — сбегай-ка на кухню и скажи Лизе, чтобы она поставила еще один прибор.

Все бросились к парадным дверям, так как в тамошних местах гость представляет собою редкое событие, случающееся не каждый год. Неудивительно поэтому, что он производит больший эффект, чем даже появление желтой горячки.

Том перебрался тем временем через перелаз и направился к дому, тележка его возвращалась рысцой в город, а мы все собрались гурьбой у парадных дверей. Он был в приличном костюме и видел перед собой кружок внимательных слушателей, а потому чувствовал себя совершенно довольным и счастливым. При таких обстоятельствах он никогда не затруднялся с величайшим шиком разыграть принятую на себя роль. Том был не из таковских, чтобы идти по двору скромно и робко, словно овечка. Напротив того, он шел совершенно спокойно, проникнутый чувством собственного достоинства, с важностью, которая сделала бы честь любому барину. Очутившись перед нами, он изящно приподнял шляпу с такой же осторожностью, как если бы это была крышка ящичка, где спят бабочки, которых ни за что не следует тревожить, и спросил:

— Если не ошибаюсь, вы мистер Арчибальд Никольс?

— Нет, дитя мое, — возразил пожилой джентльмен, — к величайшему прискорбию, приходится вам сообщить, что возница вас обманул. Ферма Арчибаль да Никольса в трех милях отсюда, дальше, вниз по течению. Войдите, однако, милости просим!

Том гневно оглянулся назад через плечо и сказал:

— К сожалению, его теперь не догонишь. Он скрылся уже из виду.

— Да, сын мой, его уже и след простыл, так что вам придется зайти сюда и пообедать с нами, а после обеда мы запряжем лошадь и отвезем вас к Никольсу.

— Мне было бы совестно беспокоить вас до такой степени. Я ни за что на это не соглашусь. Я пройду к Никольсу пешком; мне это не составит ведь ни малейшего труда.

— Мы ни за что не допустим, чтобы вы шли пешком. Это было бы несовместимо с принципами нашего южного гостеприимства. Войдите, милости просим…

— Пожалуйста, не отказывайтесь, — заявила тетушка Салли, — нас это нисколько не стеснит и не обеспокоит. Вам непременно надо отдохнуть, так как предстоит еще проехать целых три мили по очень пыльной и неприятной дороге. Пешком мы вас ни за что не пустим. Кроме того, видя, что вы сюда едете, я приказала уже поставить для вас прибор. Вы не должны огорчать нас поэтому отказом. Войдите же и будьте как дома!

Том отблагодарил очень вежливо и сердечно хозяина и хозяйку и, уступая их настояниям, вошел в дом. Очутившись в зале, он рекомендовал себя Уильямом Томпсоном, только что прибывшим из Пиксвилля в штате Огайо, и отвесил при этом новый вежливый поклон.

Он принялся нести страшную околесицу про Пиксвилль и тамошних обывателей, выдумывая все, разумеется, из собственной головы. Нервы у меня начали слегка расстраиваться, и я принялся задавать себе вопрос, каким именно образом он поможет мне вы путаться из затруднительного моего положения, когда вдруг, продолжая говорить про Пиксвилль, он нагнулся через стол и чмокнул тетушку Салли прямо в губы, а затем, как ни в чем не бывало, опустился опять в кресло и, нисколько не изменяя тона голоса, продолжал свое повествование. Тетушка вскочила, однако, словно ужаленная змеей, отерла губы тыльной руки и вскричала:

— Ах, вы, бессовестный, дерзкий щенок!

Том бросил на нее обиженный взгляд и возразил:

— Вы удивляете меня, сударыня…

— Ах, вы, негодяй этакий!.. Позвольте спросить, за кого вы меня принимаете? С ума вы, что ли, сошли, что полезли ни с того ни с сего со мной целоваться?

Том прикинулся тогда смиренной овечкой и робко проговорил:

— Пожалуйста, не сердитесь, сударыня. Я не хотел сделать вам никакой неприятности. Я был уверен, что это доставит вам удовольствие!

— Этакий идиот, подумаешь! — воскликнула те тушка Салли, схватившись за прялку и собираясь, по-видимому, съездить его этой прялкой по голове. — С чего вы взяли, что это доставит мне удовольствие?

— Так, видите, мне показалось! Кроме того, слухами, знаете ли, земля полнится. Мне говорили… что вам это будет приятно…

— Вам это говорили? Это, должно быть, такие же сумасшедшие, как вы сами! Кто же мог вам сказать такую чушь?

— Решительно все. Таково общее мнение про вас, сударыня!

Хозяйка дома напрягла все усилия, чтобы удержаться. Глаза ее метали молнии, а пальцы судорожно двигались с явным намерением вцепиться ногтями в физиономию гостя.

— Кто же такие эти все? Извольте сейчас же назвать их по имени, или на свете будет одним идиотом меньше!

Том встал и осмотрелся кругом с самым огорченным и расстроенным видом, а затем принялся мять свою шляпу и сказал:

— Очень сожалею о случившемся. Признаться, я этого вовсе не ожидал. Я только следовал данному мне совету. Все, решительно все мне говорили: «Поцелуй ее, ты доставишь ей этим большое удовольствие!» Да, именно все до единого советовали мне вас поцеловать. Ну, я их и послушал, а теперь очень жалею об этом, сударыня, и не буду больше вас целовать без спросу, честное слово, не буду!

— Не будете? Покорнейше вас благодарю. Я тоже надеюсь, что не будете.

— Право слово, сударыня, не буду! Можете на меня положиться, что я не стану вас больше целовать до тех пор, пока вы сами не попросите меня об этом.

— Пока я вас попрошу? Признаться, я отродясь не видывала еще такого нахала! Да если бы вы дожили до Мафусаиловых лет, мне все-таки ни за что на свете не пришло бы в голову обращаться к вам или к какому-нибудь другому подобному же молокососу с такой просьбой!

— Странно! Все это очень меня удивляет. Признаться, я не могу даже взять этого в толк, — возразил Том. — Все говорили, что вам мой поцелуй доставит удовольствие, и я сам, признаться, так думал. Однако же…

Он замолчал и не спеша окинул всех присутствующих вопросительным взглядом, как будто рассчитывая найти у кого-нибудь из них сочувственную поддержку. Встретившись с благодушным взором пожилого джентльмена, он спросил:

— А вы как думаете, сударь, приятно ей будет со мной поцеловаться?

— Я… Нет… Право же, нет… Не думаю, чтобы ей было это приятно! — отвечал старик.

Снова окинув нас всех вопросительным взглядом, новоприбывший из Пиксвилля обратился прямо ко мне с вопросом:

— Неужели ты думаешь, Том, что тетушка Салли не пожелает раскрыть свои объятия и сказать: «Поцелуй меня, Сид Сойер!»

— Ах, ты, Господи, — воскликнула Салли, прерывая его и бросаясь к нему на грудь. — И не совестно тебе было, бесстыднику, дурачить таким образом родную тетку?

Она собиралась уже заключить его в свои объятия, но он отстранил ее от себя и сказал:

— Нет, извольте прежде попросить. Без спросу целоваться с вами опасно!

Тетушка Салли сейчас же попросила Сида Сойера, чтобы он ее поцеловал, и, выполнив эту церемонию, бросилась ему на шею. Она долго его целовала и обнимала, а затем передала своему мужу, который проделал над ним ту же самую процедуру. Когда, наконец, по прошествии некоторого времени все успокоились, тетушка спросила:

— Признаться, голубчик, я не ожидала такого приятного сюрприза. Мы думали, к нам приедет погостить один только Том. Сестра ни в одном письме не на мекала на возможность также и твоего приезда.

— Действительно имелось в виду прислать к вам только одного Тома, но я так упрашивал тетушку Полли, что под конец она отпустила также и меня. Доро́гою мы с Томом решили сделать вам маленький сюрприз: он объявит, что приедет к вам сперва один, а через несколько часов явлюсь и я, под видом стороннего посетителя. С нашей стороны это было, однако, большой неосторожностью, тетушка Салли. Постороннему человеку у вас в доме далеко не безопасно…

— Если он станет держать себя, как бесстыжий щенок! Разумеется, Сид, ты рисковал получить от меня добрую пощечину. Со мною так не обращались не помню уже сколько лет… одним словом, с тех пор, как я стала носить длинные платья. Впрочем, все это пустяки. Я в самом деле нисколько на тебя не сержусь и была бы готова стерпеть тысячу подобных шуток ради удовольствия видеть тебя здесь. Однако же, ты ловко сыграл свою роль. Сознаюсь, что я совсем оцепенела от изумления, когда ты ни с того ни с сего чмокнул вдруг меня в самые губы.

Обеденный стол был сервирован в большой крытой галерее, соединявшей дом с кухней. На стол подали яства в количестве, достаточном для насыщения по крайней мере семерых семейств. Все блюда были горячие, не чета жесткому мясу, пролежавшему где-нибудь в сыром погребе и производящему утром впечатление остатков от обеда какого-нибудь старого людоеда. Дядюшка Фельпс прочел довольно длинную предобеденную молитву, но обед действительно ее стоил. К тому же он за время молитвы не успел простыть, как это случается неоднократно с другими обедами при таких же обстоятельствах. После обеда все время шла очень оживленная беседа. Мы с Томом держали все время, как говорится, ушки на макушке, но труды наши пропали даром. Никто не заводил речи о беглом негре, а мы сами не решались брать на себя подобный почин.

За ужином, однако, уже поздно вечером, один из мальчиков спросил:

— Папаша, нельзя ли будет мне с Томом и Сидом пойти в театр?

— Нет, — возразил пожилой джентльмен, — никакого представления там не будет. Да и во всяком случае ходить тебе туда незачем. Беглый негр рассказывал Буртону и мне, что это просто-напросто чистейший скандал. Буртон обещал сообщить обо всем кому следует в город, и я думаю, что дерзких негодяев, вывесивших объявление, выпроводили уже теперь из города.

Дело оказывалось, таким образом, уже непоправимым. Нам с Томом надлежало спать в одной комнате и в одной постели. Ссылаясь на усталость, мы простились с дядей и теткою и отправились сейчас же после ужина спать, но в действительности, вместо того чтобы заснуть, тотчас же вылезли из окна, спус тившись по громоотводу вниз, и отправились в город. Я опасался, что, пожалуй, никто не предупредит ко роля и герцога о случившемся. Если я не потороплюсь объяснить им положение дел, они могут, чего доброго, нарваться на крупную неприятность.

Доро́гой Том рассказал мне, что в С.-Питерсбурге все были убеждены, что я убит разбойниками. Вскоре после того мой отец тоже пропал без вести. Побег Джима вызвал, по словам моего приятеля, громадную сенсацию. Я, в свою очередь, сообщил Тому все подробности о мошенниках, игравших «Небывальщину», и рассказал ему кое-что из путешествия на плоту. Приблизительно в половине девятого мы были уже в городе и вышли как раз на самую середину главной улицы, когда встретили там громадную толпу народа с факелами, которая вопила, кричала и свистала самым неистовым образом, причем для развлечения била в железные сковороды и трубила в охотничьи рога. Отскочив в сторону, чтобы пропустить мимо себя толпу, мы увидели в самой ее середине короля и герцога, посаженных верхом на толстую жердь. В сущности, я решил, что это, без сомнения, король и герцог, так как они были вымазаны дегтем и обсыпаны перьями, а потому утратили всякий человеческий образ и походили более всего на чудовищные султаны с кивера какого-нибудь великана. Мне было все-таки грустно смотреть на эту процессию, и я искренне пожалел о несчастных плутах-неудачниках. Я чувствовал, что не в состоянии питать к ним в глубине души ничего враждебного. И в самом деле, страшно было глядеть на все это. Меня положительно удивляло, как люди могут быть до такой степени жестоки друг к другу.

Убедившись, что опоздали, мы воздержались от всякого вмешательства, так как оно никакой пользы все равно бы не принесло. Осведомившись у отставших, мы узнали, что было заранее условлено идти в театр, не показывая вида, что публика уже предупреждена о мошенничестве. Все сидели смирно и спокойно на своих местах, глядя на кувыркавшегося и ломавшегося на сцене беднягу-короля, а затем по дан ному сигналу все, как один человек, бросились на сцену и принялись сводить счеты с актерами.

Мы побрели обратно домой, но я чувствовал себя далеко уже не таким свежим и бодрым, как прежде. Я почему-то казался себе самому виноватым, хотя совесть меня ни в чем не упрекала. Во всяком случае, самочувствие мое было самое скверное. Впрочем, со мною, да и со многими другими это случается сплошь и рядом. Нет ни малейшей разницы в том, хорошо ли поступает человек или дурно. Совесть у него не входит ни в какие разбирательства, а преспокойно себе его терзает. Если бы у меня была собака, такая же глупая, как совесть, я непременно бы ее отравил. Совесть эта занимает в душе у человека больше места, чем все остальное, а между тем от нее нет ни малейшего проку. Того же мнения держится и Том Сойер.

---

Глава 33. «Приключения Гекльберри Финна» Марк Твен

« Глава 32

Глава 34 »