Глава XXVIII

---

Поездка в Англию. — Негодяи! — Августейшая небывальщина. — Мэри-Джен решается уйти. — Прощание Гека с нею. — Свинка. — Оппозиционная партия.

Сознавая, что пора уже встать, я спустился с чердака и хотел было сойти вниз, но, проходя мимо комнаты девушек, увидел, что дверь отперта. Мэри-Джен сидела там возле маленького раскрытого сундука и укладывала в него свои пожитки, очевидно, приготовляясь к путешествию в Англию. В данную минуту, однако, эта работа у нее не ладилась. Бедная девушка, держа сложенное уже платье на коленях, закрыла лицо руками и горько плакала. Слезы эти произвели на меня очень тяжелое впечатление. Без сомнения, они огорчили бы всякого. Войдя в комнату, я сказал:

— Мисс Мэри-Джен, вы не в состоянии хладнокровно смотреть на чужое горе. Мне тоже это в большинстве случаев не удается. Расскажите же, что именно вас огорчает.

Она выполнила мое желание. Как можно было уже заранее ожидать, дело шло опять-таки о неграх. Девушка сообщила, что дивная поездка в Англию для нее теперь фактически испорчена и отравлена. Мэри-Джен была не в силах себе представить возможность быть счастливой там, зная, что матери и детям не суждено более видеться друг с другом. При этом она принялась рыдать еще сильнее прежнего, подняла руки к небу и воскликнула:

— Ах, Боже мой! Подумайте только, что им не доведется больше свидеться.

— Извините, они свидятся друг с другом не позже как через две недели! Мне это достоверно известно, — возразил я.

Клянусь Богом, слова эти вырвались у меня совершенно необдуманно, но прежде чем я успел моргнуть глазом, Мэри обняла уже меня дивными своими ручками и принялась упрашивать, чтобы я повторил сказанное еще, еще и еще раз.

Сообразив, что неосторожно проговорился и попал вследствие этого в затруднительное положение, я по просил Мэри-Джен дать мне минутку на размышление. Она сидела передо мной, сгорая от нетерпения и возбуждения, от которых становилась еще в большей степени красавицей, чем обыкновенно. Вместе с тем она, казалось, испытывала такую же радость и облегчение, как человек, которому только лишь выдернули больной зуб. Я принялся поэтому серьезно обсуждать собственное свое положение и говорил себе самому: «Положим, что человек, находящийся в неблагоприятных условиях, страшно рискует, позволяя себе вы сказать чистую правду. Мне никогда еще до сих пор не доводилось проверить это на опыте, но все-таки у меня составилось на этот счет весьма определенное мнение. При всем том, в данном случае, — клянусь всеми чертями, что правда казалась лучше и безопаснее лжи. Все это странно, необычайно странно и заслуживает поэтому самого обстоятельного обсуждения. Я, признаться, не слыхивал до сих пор ничего подобного.

— Ну, что ж, — продолжал я рассуждать сам с собою, — попытаюсь сказать на этот раз и в самом деле правду, хотя это и производит на меня такое впечатление, как если бы человек, сидящий на бочке с порохом, вздумал зажечь свечу с намерением осмотреться, куда именно полетит в случае взрыва». Обдумав все это, я спросил:

— Нет ли у вас здесь, где-нибудь по соседству от города, такого местечка, где бы вы могли, мисс Мэри-Джен, пробыть дня два или три?

— Разумеется, есть; я могла бы, например, отправиться к Лотропсам. К чему, однако, вы спрашиваете меня об этом?

— Это уж мое дело. Обещайте мне, что если я вам расскажу, каким образом ваши негры свидятся опять друг с другом здесь, в этом самом доме не позже как через две недели, вы, убедившись в справедливости моих слов, отправитесь безотлагательно к вашим Лотропсам и пробудете у них целых четыре дня.

— Я готова пробыть там не только четыре дня, но хоть целый год! — восторженно объявила Мэри-Джен.

— Прекрасно. С меня совершенно довольно вашего слова. Я верю ему больше, чем присяге, принесенной кем-нибудь другим на Евангелии.

При этих словах она улыбнулась и покраснела, так что сделалась еще милее. Я продолжал:

— Если позволите, мы затворим двери и запрем их на задвижку.

Вернувшись, я снова уселся напротив молодой девушки и сказал:

— Пожалуйста, только не войте! Сидите смирно и выслушайте меня с такою же твердостью духа, как если бы были мужчиной. Я намерен сказать вам всю правду, и вам, мисс Мэри, надлежит мужественно ее встретить, так как дело выходит для вас нехорошее и перенести его тяжело, но беде помочь уже нельзя. Ваши дядюшки вам вовсе не родственники! Это просто-напросто негодяи и настоящие заправские мошенники. Ну-с! Теперь самое худшее уже сказано, так что перенести остальное вам будет сравнительно нетрудно.

Подробности, которые я сообщил, разумеется, возмутили Мэри-Джен, но я выплыл уже на фарватер, а потому, не смущаясь ничем, продолжал свое повествование. Глаза девушки разгорались все ярче и ярче по мере того, как разъяснялась перед ней мошенническая проделка обоих самозванцев. Я рассказал ей, как мы встретили молодого олуха и подвезли его на пароход, и довел свое повествование до того момента, когда она у крыльца бросилась сама в объятия короля, который поцеловал ее тогда раз шестнадцать или семнадцать кряду. Когда я напомнил ей этот факт, она вскочила с лицом, раскрасневшимся, как солнечный закат, и закричала:

— Ах он, негодяй! Нет, не будем терять ни минуты. Что я говорю, минуты, — даже секунды! Мы заставим вымазать их дегтем, обсыпать перьями и бросить в реку!

— Разумеется, все это можно устроить, но только не знаю, предполагаете ли вы сделать это раньше, чем отправитесь к Лотропсам, или же…

— Ах, какая я взбалмошная девчонка! — воскликнула Мэри-Джен, усаживаясь снова на стул. — Пожалуйста, не обращайте внимания на то, что я сейчас сказала. Забудьте об этом! Пожалуйста, забудьте! Ведь вы на меня не сердитесь? — продолжала она, положив атласную свою ручку на мою руку с такой сердечной нежностью, что я изъявил готовность скорее умереть, чем рассердиться.

— Я была до такой степени возбуждена, — объяснила Мэри-Джен, — что на мгновение совсем потеряла голову. Теперь продолжайте ваш рассказ. Я буду вести себя благоразумнее. Вы сами решите, что именно следует мне делать, и каково бы ни было ваше решение, я ему подчинюсь.

— Эти двое мошенников, видите ли, страшные негодяи, но мне приходится теперь поневоле путешествовать с ними в продолжение еще некоторого времени. Я предпочел бы не объяснять вам, что именно заставляет меня оставаться в их обществе. Если бы вы разоблачили их сейчас же, я, разумеется, освободился бы из их когтей и мне лично это доставило бы величайшее удовольствие, но зато одному человеку, которого вы не знаете, пришлось бы из рук вон плохо. Между тем, нам следует ведь его спасти? Вот именно ради этого мы и не станем немедленно же на них доносить.

Как раз в это мгновение мне пришла в голову счастливая мысль. Я увидел возможность для меня и для Джима отделаться раз и навсегда от обоих мошенников. Стоило только устроить так, чтобы их засадили здесь в тюрьму. Нам самим можно будет тогда продолжать путь. У меня лично не было ни малейшего желания пускаться днем в плавание на плоту, где пришлось бы, пожалуй, самому отвечать на расспросы довольно щекотливого свойства. Составленный мною проект надлежало поэтому привести в действие лишь поздно вечером, когда стемнеет.

— Знаете что, мисс Мэри-Джен, — сказал я, — пожалуй, что вам и не придется особенно долго пробыть у Лотропсов. Что, они живут далеко отсюда?

— Почти целых четыре мили. Дорога к ним ведет прямо от реки в глубь леса.

— Ну и прекрасно. Отправляйтесь теперь прямо туда и пробудьте там до девяти или половины десятого вечера, а затем скажите, чтобы вас доставили опять домой. Придумайте для этого какой-нибудь благовидный предлог. Если вы вернетесь раньше одиннадцати, поставьте на окно зажженную свечу. Если я не приду тогда к вам, обождите до одиннадцати часов. Мое отсутствие докажет, что я уехал отсюда и нахожусь вне опасности. Тогда вы можете смело выйти из дому, разоблачить мошенническую проделку этих плутов и добиться того, чтобы их засадили в тюрьму.

— Хорошо, я это сделаю, — согласилась она.

— Если, однако, случится, что мне нельзя будет уехать и я буду схвачен вместе с ними, вы уж, пожалуйста, за меня заступитесь. Потрудитесь тогда объяснить, что я рассказал вам заранее о мошеннической проделке, и выручите меня из беды.

— Разумеется, я вас не выдам. Я не позволю коснуться ни до единого волоска на вашей голове! — с горячностью воскликнула девушка. Ноздри ее при этом слегка раздулись, а в глазах засверкали огоньки.

— Если мне удастся выбраться отсюда, меня здесь не будет в качестве свидетеля в том, что эти негодяи вовсе не доводятся вам родственниками. Впрочем, даже и оставаясь здесь, я не мог бы этого доказать. Разумеется, я присягнул бы тогда, что они просто-напросто бродяги и мошенники. Навряд ли, однако, суд признал бы мои показания достаточной против них уликой. К счастью, найдутся люди, которые охотно разоблачат этих самозванцев, и показания этих людей будут встречены с гораздо большим доверием, чем мои собственные. Я помогу вам их разыскать. Дайте мне карандаш и кусочек бумаги. Вот видите, я написал «Королевский Жираф, или Королевская небывальщина». Спрячьте эту бумажку и смотрите, не потеряйте ее! Если суду желательно будет узнать что-нибудь о самозванных ваших дядюшках, пусть дадут знать в Бриксвилль, что удалось задержать актеров, игравших «Небывальщину», и что для удостоверения их личности суд нуждается в свидетелях. Вы не успеете моргнуть глазом, мисс Мэри, как явится сюда к вашим услугам весь город. Наши плуты больно уж бессовестно обманули тамошнее население.

Уладив таким образом все наиболее существенное, я добавил:

— Насчет продажи с аукциона, пожалуйста, не смущайтесь. Пусть себе она идет своим чередом. Ввиду спешной продажи покупателям разрешено вносить деньги лишь на следующий день, а мы с вами решили устроить так, что продажа окажется недействительной. Самозванные ваши дядюшки не пожелают уехать отсюда, пока не получат денег, а между тем денег им не видать, как своих ушей. Точно так же и вашим неграм не угрожает никакой опасности. Их хоть и продали, но эта продажа будет объявлена несостоявшейся. Покупателям придется вернуть вам негров назад. Обоим мошенникам не удастся получить деньги даже и за негров. Они оказываются поэтому как в западне. Они на этот раз попались.

— Ну и прекрасно. Я сбегаю сейчас позавтракать, оттуда прямехонько отправлюсь к Лотропсам.

— Извините, мисс Мэри-Джен, это не входит в программу! Вам ни под каким видом нельзя являться к завтраку. Потрудитесь отправиться в гости натощак.

— Это почему?

— Как вы думаете, мисс Мэри, отчего мне хоте лось удалить вас отсюда?

— Признаться, я не задавала себе этого вопроса, а теперь, раскинув умом, не могу придумать никакой основательной причины.

— Просто-напросто оттого, что лицо у вас не такое каменное и бесстыдное, как у этих мошенников. Для меня оно понятнее всякой книги. Можно читать на нем все ваши мысли так, как если б они были напечатаны самым крупным шрифтом. Попробуйте только сойти в столовую: там вы встретитесь с вашими дядюшками, которые станут с вами здороваться и целоваться. Интересно будет посмотреть тогда на ваше личико…

— Пожалуйста, не продолжайте! Да, мне, я вижу, и в самом деле надо уйти без завтрака, натощак! Так будет лучше всего. Неужели, однако, придется оставить с ними моих сестер?

— Тут уж ничего не поделаешь. Если б все вы одновременно улетучились, это могло бы, пожалуй, возбудить подозрения. Впрочем, вам нечего беспокоиться о сестрах. Их, в сущности, нисколько не убудет от того, что они станут считать себя в течение еще одних суток родными племянницами самозванных своих дядюшек. Во всяком случае, я не хочу, чтобы вы виделись теперь с вашими сестрами или с кем-либо из знакомых. Стоит только кому-нибудь из со седей осведомиться у вас теперь о здоровье дядюшек, как ваше лицо немедленно расскажет всю подноготную. Нет, извольте уходить сейчас же к Лотропсам, мисс Мэри-Джен, и предоставьте мне объяснить как-нибудь ваше отсутствие. Я попрошу мисс Сюзанну поцеловаться за вас с дядюшками и скажу, что вы ушли на несколько часов, чтобы немножко отдохнуть, развлечься или же повидаться с приятельницей, но что вы вернетесь сегодня же вечером, или завтра рано утром!

— Разумеется, можно сказать, что я пошла повидаться с приятельницей, так как это будет совершенно справедливо, но я не хочу, чтобы за меня целовались с негодяями.

— Ну хорошо, будь по-вашему! — сказал я, не желая спорить с ней из-за таких пустяков, тем более, что рассчитывал поступить все-таки по собственному усмотрению. В сущности, с ее стороны тут была только мелочная щепетильность, которая могла, однако, значительно повредить делу. Высказывая притворно согласие, я доставлял Мэри-Джен искреннее удовольствие и вместе с тем сохранял за собою возможность уладить все наилучшим образом. Помолчав с минутку, я добавил:

— Теперь нам остается переговорить с вами насчет мешка с деньгами.

— Что прикажете делать? Они его получили, и мне, признаться, отчасти обидно думать, какую глупую роль я при этом сыграла.

— Нет, вы опять-таки ошибаетесь. Мешка с деньгами у них нет.

— У кого же он?

— Я был бы очень рад ответить вам положительно на этот вопрос, но, к сожалению, не могу этого сделать. Одно время мешок этот был у меня, так как я его украл, чтобы вернуть вам. Мне известно также, куда я его спрятал, но боюсь, что его там теперь уже нет. Ах, мисс Мэри-Джен, вы не можете представить себе, как я жалею о том, что так вышло! Клянусь честью, однако, что у меня были самые лучшие намерения. Я чуть было не попался с этими деньгами, так что мне пришлось спрятать их в первое попавшееся место, которое подвернулось под руку, и самому улепетнуть как можно скорее, а место это было не совсем подходящее…

— Пожалуйста, не браните себя самого. Это с вашей стороны очень дурно, и я не позволю вам поступать таким образом. Вы вовсе не виноваты, так как сами же говорите, что не могли поступить иначе. Где же именно вы спрятали деньги?

Мне не хотелось воскрешать у Мэри-Джен воспоминание о понесенной ею утрате. Кроме того, язык у меня не поворачивался рассказать девушке факт, который вызвал бы у нее представление о мертвеце, лежащем в гробу с мешком денег на брюхе. Помолчав с минуту, я объявил:

— Если вы позволите, мисс Мэри-Джен, я предпочту не рассказывать вам, куда именно спрятал деньги. Я напишу вам это на кусочке бумаги, и вы можете прочесть все, что следует, на пути к Лотропсам. На деюсь, что этим вы удовлетворитесь?

— Разумеется, удовлетворюсь.

Взяв листочек бумаги, я написал: «Я спрятал мешок в гробу. Он лежал там, когда вы пришли ночью проститься с покойным вашим дядей и плакали так горько. Я стоял за дверью, и мне было тогда очень вас жаль, мисс Мэри-Джен».

На глаза у меня навернулись слезы при воспоминании о том, как плакала она тогда ночью одна-одинешенька, в то время как подлые негодяи, бессовестно дурачившие ее для того, чтобы тем вернее ограбить, сладко спали под ее собственной крышей. Сложив записку и подавая ее девушке, я заметил, что и у нее на глазах выступили слезы. Крепко пожав мне руку, она сказала:

— Прощайте. Я выполню в точности все, что вы мне сказали! Если мне не суждено свидеться с вами, я все-таки никогда вас не забуду. Я стану думать о вас часто-часто и буду о вас молиться!

С этими словами она ушла.

Она обещала обо мне молиться! Если бы она знала меня покороче, то выбрала бы себе, вероятно, какую-нибудь иную, более легкую работу. Впрочем, нет! Она не отступила ни перед чем, такой уж, значит, был у нее характер. Она могла бы, пожалуй, молиться за самого Иуду Предателя, если бы такая мысль пришла ей в голову. Ничто не смогло бы, кажется, ее испугать. Можете говорить, что у нее больше характера, чем у любой другой из девушек, с которыми мне доводилось встречаться. Без шуток, она очень решительная и стойкая барышня. Со стороны могут подумать, что я льщу, но на самом деле я только высказываю искреннее мое мнение. Что касается красоты и доброты, то в этих отношениях никто не может с нею сравниться. С тех пор как она вышла тогда из дверей, я ни разу ее не видел, но мне приходилось думать много миллионов раз о ней и о ее обещании за меня молиться. Если б я считал возможным, что собственная моя молитва принесет ей хоть какую-нибудь пользу, то, клянусь всеми чертями, стал бы молиться усерднее всякого пастора.

Мэри-Джен ушла, должно быть, с черного хода. По крайней мере, никто этого не заметил. Встретившись с Сюзанной и подростком с заячьей губой, я сказал:

— Как фамилия ваших знакомых по ту сторону реки, к которым вы иной раз ездите в гости?

Мне ответили:

— Мало ли у нас там знакомых! Чаще всего мы бываем у Прокторов.

— Ну, так и есть, я только забыл ту фамилию. Мисс Мэри-Джен поручила вам сказать, что ей пришлось безотлагательно туда отправиться. Кто-то у них захворал!

— Кто именно?

— Право, не знаю. Трудно упомнить все имена. Кажется, однако…

— Бог мой, надеюсь, по крайней мере, не Ганна?

— К величайшему сожалению должен вам сказать, что речь шла, кажется, именно о Ганне.

— Быть не может! Она ведь на прошлой неделе была совершенно здорова. И что же, она опасно больна?

— Страсть как опасно! Мисс Мэри-Джен говорила, что от нее целую ночь не отходили и что она навряд ли переживет сегодняшний день.

— Это ужасно! Чем же она больна?

Мне сразу не пришло в голову никакого названия порядочной болезни, а потому я необдуманно выпалил:

— У нее свинка!

— Что за чушь вы городите? Свинка — вовсе не такая опасная болезнь, чтобы из-за нее приходилось безотлучно сидеть возле больного.

— Ну, нет, знаете, свинка свинке рознь, а эта свинка, как объяснила мне мисс Мэри-Джен, совсем какая-то новая и неслыханная.

— Что же такого в ней нового и неслыханного?

— Осложнение разными другими болезнями и напастями.

— Чем же именно?

— Да вот корью, коклюшем, рожей, чахоткой, желтой горячкой, воспалением мозга и Бог ведает еще чем.

— С какой же стати называть тогда эту болезнь свинкой?

— То же самое заметила и мисс Мэри-Джен.

— Я, право, не понимаю, при чем же тут свинка?

— Да ведь болезнь-то именно с нее и началась. Понятно, что такую болезнь следует назвать свинкой.

— А по-моему, это совершенно бессмысленно. Положим, что человек ушиб себе на ноге палец, а потом принял яд, бросился в колодец, сломал себе шею и размозжил голову. Если теперь кто-нибудь придет и спросит: Отчего умер этот человек? — какой-нибудь болван скажет: оттого, что он ушиб себе палец на ноге. Вы ведь найдете такой ответ совершенно бессмысленным. Точно так же бессмысленно называть такую кучу болезней свинкой. А что, она заразна?

— Разве можно задавать подобный вопрос? Понятное дело, заразна! Она может подцепить человека так же ловко, как борона не глядя подцепляет сорную травинку. Что не попадет на один зуб, наверное застрянет на другом. А между тем, зацепившись за один какой-нибудь зуб, придется тащить с собою всю борону. Да, такая свинка, как эта, настоящая борона, и к тому же еще очень увесистая, так что, попавшись ей на зубок, не больно-то скоро сорвешься.

— Выходит, что эта свинка и в самом деле страшная болезнь, — сказала девушка-подросток с заячьей губой. — Я сейчас же иду к дядюшке Гарвею…

— Ну, разумеется, советую поторопиться. Только этого не хватало! Пожалуйста, только не откладывайте!

— Отчего же, скажите на милость, не посоветоваться теперь с ним?

— Обождите минутку, и, может быть, вы поймете тогда сами. Вашим дядюшкам надо ведь, кажется, торопиться теперь с возвращением в Англию? Представьте себе также, что с их стороны было бы порядочной низостью уехать без вас, предоставляя вам потом совершить заокеанское путешествие одним, по собственному вашему усмотрению. Вы знаете, что они этого не сделают и станут вас дожидаться. Заметьте себе к тому же, что ваш дядюшка Гарвей, если не ошибаюсь, состоит пастором. Прекрасно, неужели вы думаете, что священнослужитель станет обманывать шкиперов на речном и океанском пароходах для того, чтобы они приняли на борт мисс Мэри-Джен? Вы сами знаете, что он ни за что на свете не согласится взять на свою душу такой грех. Как же он поступит в таком случае? Понятное дело, он скажет: «Жаль, очень жаль, но пусть себе дела моей паствы идут как знают; раз Мэри-Джен могла заразиться свинкой с такими ужасными осложнениями, я обязан отсидеть здесь три месяца в ожидании, пока выяснится, не заразились ли остальные племянницы этой болезнью… Впрочем, мое дело сторона, если вы считаете благоразумнее всего рассказать вашему дядюшке Гарвею».

— За кого вы нас принимаете? Неужели вы считаете нас дурочками, способными сидеть у моря и ждать погоды, вместо того, чтобы ехать в Англию, где можно так весело проводить время? Мэри-Джен умная девочка и сумеет уберечься от заразы, а вы, сударь, болтаете чистейший вздор!

— Быть может, вы переговорите об этом с соседями?

— Этого еще только недоставало! Вы, дружочек, как я вижу, могли бы заткнуть хоть кого за пояс по части природной глупости! Неужели вы не понимаете, что соседи сейчас же передадут дядюшке решительно все, от слова до слова? Нет, нам придется никому про это не рассказывать!

— Ну что же, быть может, вы и правы… Да, пожалуй, что так…

— А все-таки дядюшка Гарвей будет, пожалуй, о ней беспокоиться. Надо объяснить ему, что Мэри отправилась куда-нибудь в гости.

— Таково было желание самой мисс Мэри-Джен. Она поручила мне сказать вам: «Пусть они поклонятся от меня дяде Гарвею, поцелуют его покрепче и сообщат ему, что я поехала за реку повидаться с мистером…» — как бишь его? Я, право, забыл фамилию богатого джентльмена, которого так уважал ваш дядюшка Питер. Он еще хотел…

— Вероятно, дело идет об Апторпе?

— Ну да, разумеется!.. Прах бы побрал здешние фамилии, их ни за что не упомнить! По крайней мере, я никак не могу их запомнить. Сестрица ваша просила сказать, что она поехала к Апторпам. Она хочет уговорить их приехать на аукцион и купить этот дом. Ей кажется, что покойному вашему дядюшке Питеру было бы приятнее, чтобы его дом достался лучше Апторпам, чем кому-нибудь другому. Она будет приставать к Апторпам, пока они не изъявят согласия приехать на аукцион. Сама мисс Мэри вернется сегодня же вечером домой, если только не будет чувствовать себя очень усталой. Во всяком случае, завтра утром она будет дома. Она не велела рассказывать про Прокторов и просила упомянуть лишь про Апторпов, к которым заедет и в самом деле, так как намерена переговорить с ними о покупке дома. Я это знаю. Она сама ведь рассказывала мне об этом!

— Ну и прекрасно, — сказали девушки, отправляясь поджидать своих дядюшек, чтобы передать им от Мэри-Джен поклон и крепкий поцелуй и вместе с тем сообщить, что она отправилась хлопотать о продаже дома.

Все у меня было налажено превосходнейшим об разом. Я был уверен, что девицы Уилькс не проговорятся, так как им хотелось как можно скорее уехать в Англию. Королю и герцогу было приятнее знать, что Мэри-Джен хлопочет за городом об аукционе, чем видеть ее в городе, где доктор Робинсон мог ежеминутно представить ей какие-либо новые доказательства их обмана. Я был в прекраснейшем настроении и находил, что замечательно ловко провернул все дело. По всей вероятности, даже и Том Сойер был бы не в состоянии обделать его чище. Без сомнения, интрига у него вышла бы изящнее, но я по этой части не могу похвастать особенной художественностью, так как не получил надлежащей для этого подготовки.

Аукцион проходил на городской площади. Он начался уже под вечер, но шел вообще довольно бойко. Старый плут, разумеется, был на своем посту возле аукционера. Напустив на себя вид праведника, спустившегося на землю в кратковременный отпуск из рая, он подогревал усердие покупателей приветливыми замечаниями по их адресу, щедро пересыпанными коротенькими текстами из Священного Писания. Герцог, в свою очередь, превосходно разыгрывал свою роль глухонемого. Он весело гугукал, как новорожденный младенец, и приятно усмехался, зарабатывая себе таким путем общие симпатии.

Аукцион шел своим чередом, и мало-помалу все было продано, за исключением маленького свободного места на кладбище. Я в жизни своей не видывал такого жадины, как этот король. Ему непременно хотелось проглотить решительно все, а потому он принялся хлопотать о продаже также и этого участка, на который нашлись тоже любители. Пока они торговались, подошел к пристани пароход. Минуты две спустя на площадь высыпала с дикими криками, визгом и смехом густая толпа, из которой раздавались восклицания:

— Вот и оппозиционные кандидаты! Теперь наследники старика Питера Уилькса имеются у нас в двух экземплярах. Выбирайте любой, но во всяком случае платите деньги.

---

Глава 28. «Приключения Гекльберри Финна» Марк Твен

« Глава 27

Глава 29 »