Искать произведения  search1.png
авторов | цитаты | отрывки

Переводы русской литературы
Translations of Russian literature


Глава XXVII


Следующий день начался в более мирной обстановке. Оставшиеся в живых сиу, вместе с женщинами и детьми, поспешили уйти вглубь прерии. Взошедшее солнце осветило своими лучами обширную пустыню, где все было тихо и спокойно. Палатки Измаила все еще стояли на том же месте, где они были в последний раз. Но никаких других признаков присутствия человека нельзя было заметить на всем остальном пространстве пустыни. Кое-где над теми местами, где встретили смерть некоторые тяжелые на ногу тетоны, с криком носились небольшие стаи кровожадных птиц, но ничто не напоминало о недавней битве. Можно было далеко проследить среди бесконечных лугов течение реки — она извивалась гибкой лентой, а над нею курился туман. Маленькие серебристые облачка пара, висевшие над лужами ключами, начали таять, их разгоняла теплота, которая, изливаясь с сияющего неба, распространяла свое кроткое и нежное влияние на все предметы обширной и безмятежной пустыни.

Такова была обстановка, при которой семейство скваттера собралось, чтобы принять окончательное решение относительно различных лиц, попавших в его руки, благодаря изменившимся обстоятельствам, о которых только что было рассказано. Все поднялись с первым проблеском зари. Даже самые юные члены странствующей семьи, казалось, сознавали, что настал момент, когда могут обнаружиться обстоятельства, способные оказать значительное влияние на их полуварварскую жизнь.

Измаил ходил по своему маленькому лагерю с серьезным видом человека, которому неожиданно пришлось иметь дело с событиями большей важности, чем обыкновенные случайности их беспорядочного существования. Однако, его сыновья, имевшие столько случаев убедиться в непреклонном характере своего отца, читали на его неподвижном лице и холодном взоре не признаки колебания и сомнения, а решимость держаться принятых им решений, которые он обыкновенно так же упорно проводил в жизнь, как и задумывал.

Даже Эстер была чувствительно задета важными событиями, которые так близко касались интересов ее семьи. Хотя она не пренебрегала ни одной из тех домашних обязанностей, от исполнения которых, вероятно, не отказалась бы ни при каких обстоятельствах, даже если бы земной шар перевернулся от землетрясений, разрушающих его кору, и вулканических извержений, убивающих все живое; однако, голос ее стал тише и проникновеннее, и во все еще частых ее перебранках с детьми слышалась новая нотка более мягкого выражения родительского авторитета.

Абирам, как всегда, казался более всех озабоченным и встревоженным. В частых взглядах, которые он бросал на непреклонное лицо Измаила, видны были опасения, которые могли дать понятие о том, как мало осталось от их прежнего доверия друг к другу, от их взаимного понимания. Было видно, что и сам Абирам колеблется между надеждой и страхом. Временами, когда взор его падал на палатку, в которой содержалась его вновь обретенная пленница, его лицо освещалось проблесками радости, но всякий раз это выражение непроизвольно уступало место выражению сильного страха. Находясь под вилянием последнего чувства, он всегда искал глазами лицо своего мрачного и непроницаемого родственника. Но эти наблюдения приводили к результатам скорее тревожным, чем успокаивающим, так как общий характер выражения лица скваттера обнаруживал ужасную истину, именно, что он освободил свой медлительный ум от влияния торговца людьми и что мысли его направлены исключительно на выполнение его собственных скрытых намерений.

Так обстояли дела, когда сыновья Измаила, выполняя приказание отца, вывели несколько человек, бывших предметом его раздумья, из мест их заключения на открытый воздух. Ни для кого не было сделано исключения: Миддльтон, Инеса, Поль, Эллен, Обед и Траппер были приведены на суд и расставлены подобающим образом, чтобы выслушать приговор их самовластного суда. Младшие дети собрались вокруг места, где были расставлены пленники, выражая напряженное любопытство, и даже Эстер покинула свои кулинарные труды и подошла ближе, чтобы послушать.

Твердое Сердце один из своего племени присутствовал в качестве свидетеля при этом новом и далеко не лишенном торжественности зрелище. Он стоял, величественно опираясь на свое копье, тогда как его еще дымившийся конь, который пасся поблизости, показывал, что его хозяин приехал издалека и торопился, чтобы в случае надобности стать свидетелем.

Измаил принял своего нового союзника с холодностью, свидетельствовавшей о его полной нечувствительности к деликатности, которая побудила молодого вождя прийти сюда одного, так как присутствие его воинов могло создать неловкость или возбудить недоверие. Скваттер не искал их помощи и не страшился их вражды. Теперь он приступил к делу с таким спокойствием, как будто та патриархальная власть, которой он обладал в данный момент, пользовалась всеобщим признанием.

Есть что-то возвышающее в обладании властью, тем не менее ею можно злоупотреблять. Человеческий ум склонен делать усилия, чтобы доказать соответствие между свойствами власти и положением того, кто ею обладает, хотя при этом легко впасть в ошибку и сделать смешным того, кто ранее был только ненавидим. Что касается Измаила Буша, то в применении к нему эта идея отчасти оправдывалась. Величественный по внешности, мрачный по темпераменту, страшный своею физическою силой и опасный своим безграничным упорством, он возбуждал в качестве самозванного судьи такой сильный страх, что даже умный Миддльтон не мог заставить себя остаться нечувствительным к этому страху. Однако, у него не было времени, чтобы собраться с мыслями, так как скваттер, хотя и не привыкший спешить, уже заранее все обдумал и теперь не был расположен терять понапрасну время. Увидев, что все на своих местах, он обвел своих пленников тяжелым взглядом и обратился к капитану, как главе воображаемых преступников.

— Сегодня мне приходится выполнять обязанность, которую в поселениях вы возлагаете на судей, избранных нарочно для того, чтобы решать споры, возникающие между людьми. Я очень мало разбираюсь в судебных порядках, хотя есть правило, известное всем; оно гласит: око за око, зуб за зуб. Я вовсе не принадлежу к числу сутяг и меньше всего хотел бы жить в колонии, за которой надзирает шериф; однако в этом законе есть смысл, который делает его здравым правилом для руководства, и потому торжественно заявляю, что сегодня я буду руководствоваться им и воздам всем и каждому то, что он заслужил. Не более.

Когда Измаил дошел в своей речи до этого места, он сделал паузу и окинул взором присутствующих, как бы желая по лицам слушателей узнать, какое впечатление она на них произвела. Когда его глаза встретились с глазами Миддльтона, последний ответил ему:

— Если злодей должен быть наказан, а тот, кто не причинил никому вреда, должен быть отпущен на свободу, то вы должны были бы поменяться со мной местами и из судьи превратиться в пленника.

— Вы хотите сказать, что я сделал вам зло, уведя леди из родительского дома и заведя ее против ее воли так далеко, в этот отдаленный округ, — возразил бесстрастный скваттер, в котором обвинение не вызвало никаких признаков раздражения или раскаяния. — Я не буду присоединять лжи к дурному поступку и отрицать ваши слова. С тех пор, как это произошло, у меня было время обдумать все на досуге, и хотя я не принадлежу к числу ваших верхоглядов, которые с одного взгляда проникают или претендуют на то, что проникают в самую суть вещей, тем не менее, я человек, доступный доводам рассудка и несклонный отрицать истину, если только мне дают время. Поэтому я пришел к заключению, что я сделал ошибку, взяв дитя от его родителей. Леди будет возвращена туда, откуда она была взята, со всею возможною нежностью и заботливостью, на которую только способен мужчина.

— Да, да, — прибавила Эстер, — он прав. Бедность и труд тяжело отразились на нем, тем более, что должностные лица графства доставляли ему много неприятностей, и в дурную минуту он сделал дурное дело; но он прислушался к моим словам, и душа его опять вернулась на правый путь. Страшная и опасная вещь приводить дочерей чужого народа в мирное и благоустроенное семейство.

— А кто поблагодарит вас за это после того, что было уже сделано? — пробормотал Абирам с гримасою обманутой жадности, в которой отвратительным образом смешивались выражения злобы и страха. — Раз вы вошли в договор с дьяволом, вы можете рассчитывать получить сполна свой барыш только из его рук!

— Молчать! — сказал Измаил, простирая свою тяжелую руку но направлению к своему родственнику е таким видом, что говоривший тотчас же умолк. — Ваш голос звучит в моих ушах, как крик ворона. Если бы вы не заговорили, я избежал бы этого позора.

— Раз вы начинаете стыдиться своих ошибок и видеть, где правда, — вмешался Миддльтон, — то не делайте дела наполовину. Постарайтесь благородством своего поведения приобрести друзей, которые, могут вам пригодиться, отвратив от вас грозящую вам со стороны представителей закона опасность.

— Молодой человек, — прервал его скваттер, грозно нахмурив брови, — вы также сказали достаточно. Если бы мною руководил страх перед законом, вы не были бы здесь в качестве свидетеля того, что Измаил Буш отправляет правосудие.

— Не портите своих добрых намерений и вспомните, если имеете в виду совершить насилие над одним из нас, что рука закона, к которому вы выказываете такое презрение, хватает далеко и что ее движения, хотя и медленные иногда, не делаются оттого менее верными.

— Да, слишком много правды в его словах, скваттер, — сказал Траппер, чуткое ухо которого редко пропускало хотя бы одно слово из того, что говорилось при нем. — Знаете ли, друзья мои, что есть страны, где закон так деятелен, что даже говорит людям: «Так вы должны жить, так вы должны умирать, а вот этак вы должны расстаться с миром!» Это нечестивое и неуместное вмешательство в дело того, кто создал свои творения не для того, чтобы их пасли, как стада быков, перегоняя их с одного поля на другое, смотря по тому, что их тупые и себялюбивые хозяева считают сообразным с их нуждами и желаниями. Несчастна страна, где сковывают и дух, и тело и где создания божии, родившись детьми, навеки остаются ими, благодаря беззаконным выдумкам людей, взявших на себя исполнять обязанность правления миром.

Во время этой речи Измаил довольствовался молчанием, хотя взгляд, которым он смотрел на говорившего, выражал далеко не дружеские чувства. Когда старик кончил говорить, скваттер повернулся к Миддльтону и возобновил прерванный стариком разговор.

— Что касается нас с вами, молодой капитан, то обиды наши взаимны. Если я оскорбил ваши чувства, уведя вашу жену с честным намерением вернуть ее вам обратно, когда это будет соответствовать планам этого воплощенного дьявола, то вы ворвались в мой лагерь, пособляя и подстрекая к разрушению моей собственности.

— Но я хотел только освободить…

— Дело между нами завершено, — прервал его Измаил с видом человека, составившего свое собственное мнение обо всех сторонах вопроса и мало интересующегося мнением других, — вы и ваша жена свободны и можете уйти, когда и куда вам будет угодно. Абнер, освободи капитана. Если вы согласитесь подождать, пока я буду готов, чтобы двинуться ближе к поселениям, вы оба можете воспользоваться моей повозкой. Если же не хотите, то не говорите, что вы не получили дружеского предложения.

— Пусть же более сильные осуждают меня, пусть мои грехи обрушатся на мою голову, если я забуду ваше справедливое отношение! — воскликнул Миддльтон, бросаясь к плачущей Инесе в тот же момент, как его освободили. — Друг мой, даю вам слово солдата, что ваша доля участия в этом деле будет забыта, что бы я ни нашел нужным предпринять, достигнув места, где рука правительства может заставить почувствовать себя.

Мрачная улыбка, которою скваттер ответил на это обещание, доказывала, как мало ценил он поруку, о которой юноша так откровенно ему заявил.

— Не страх и не сострадание, а то, что я называю чувством справедливости, привели меня к этому решению, — сказал он. — Делайте то, что вы считаете правильным, и поверьте, что мир настолько обширен, что мы можем жить в нем, не встречаясь никогда больше. Если вы довольны — прекрасно; если же вы недовольны, то ищите удовлетворения своим чувствам таким путем, каким вам вздумается. Я не буду просить пощады, если вам удастся когда-нибудь побороть меня. А теперь, доктор, ваша очередь. Настало время свести маленький счет, который я давно имею к вам. Я отнесся к вам с открытым, благородным доверием. Что вы сделали из него?

Необыкновенная легкость, с которой Измаил ухитрялся переложить ответственность за все происшедшее с себя на пленников, отчасти извиняемая обстоятельствами, мало допускавшими возможность исследования спорного вопроса, была довольно тяжела для тех людей, которые так неожиданно были призваны к ответу за поведение, которое они по простоте душевной считали таким похвальным. Обед всегда вращался в области науки; поэтому удивление его было особенно велико, когда он увидел, что дела приняли оборот, который не показался бы ему таким необычным, если бы он был немного более знаком с практической жизнью. Тем не менее, хотя и сильно оскорбленный неожиданным оборотом дела, он был вынужден в свое оправдание привести первый довод, который представился ему.

— Я не расположен отрицать; что между доктором медицины Обедом Батом и Измаилом Бушем, viator’ом, или странствующим хлебопашцем, существовал известный compactum, или договор, — сказал он, стараясь избегать выражений, которые могли бы задеть самолюбие скваттера. — Я допускаю, что между ними было условлено, или договорено, что они совершат известное путешествие совместно, т. е. в компании, в течение известного числа дней. Но так как определенный срок, истек полностью, то я позволю себе вывести из этого заключение, что сделка эта должна быть признана не существующей…

— Измаил, — прервала доктора нетерпеливая Эстер, — не разговаривай ты с этим человеком, который так же легко может сломать кости, как и починить их, и отпусти поскорее этого дьявола-отравителя! Он мошенник — со всеми своими лекарствами! Отдай ему половину прерии, а другую оставь себе! Вот еще сыскался какой «аклиматор»! Да я берусь сама приучить их к климату самых сырых, болотистых местнотей, где водятся лихорадки, и в неделю они у меня привыкнут без долгих разговоров. Буду давать только кору вишневого дерева да прибавлять, может быть, каплю-другую жидкости — утешения жителей запада. Одно только скажу, Измаил, не люблю я спутников, которые могут связать язык честной женщины, не обращая при этом внимания, в порядке ли у нее хозяйство, или нет.

Угрюмое лицо скваттера приняло на мгновение шутливое выражение, когда он ответил:

— Различные люди могут различно судить о достоинствах искусства этого человека, Эстер. Но так как ты желаешь, чтобы я позволил ему уйти, то я не буду распахивать прерии, чтобы сделать дорогу неровною. Друг, бы свободны и можете идти в поселения, и я советовал бы вам остаться там, так как людям, которые, подобно мне, не особенно часто заключают договора, не по душе манера нарушать их с такою легкостью.

— А теперь, Измаил, — продолжала жена-победительница, — чтобы вернуть в семью мир и потушить всякую вражду между нами, покажите вон тому краснокожему и его дочери, — при этом она указала на старого вождя «Le Balafré» и на вдову Тачечану, — дорогу в их поселение.

— Они пленники поуни, согласно правилам индейской войны, и я не могу нарушать права победителей.

— Берегитесь дьявола, милый мой! Он обманщик и искуситель, и никто не может сказать про себя, что он в безопасности, пока опасные обольщения дьявола перед его глазами. Примите совет той, которая чтит ваше имя в своем сердце, и отпустите краснокожую Иезавель.

Скваттер положил свею широкую руку на ее плечо и, твердо глядя ей в глаза, ответил тоном одновременно и строгим, и торжественным:

— Женщина, нам предстоит такая вещь, которая, казалось бы, должна была направить все наши мысли на предметы, ничего не имеющие общего с теми глупостями, которые ты подразумеваешь. Вспомни, что должно произойти, и забудь свою глупую ревность.

— Это правда, это правда, — пробормотала жена, отступая назад и прячась между своими дочерьми. — Боже, прости меня, что я забыла об этом!

— А теперь, молодой человек, — вы, который так часто проходили к моему лагерю под предлогом выслеживания роев пчел, — продолжал Измаил после минутной паузы, которую он сделал как бы для того, чтобы привести в равновесие свой мозг, — с вами мне придется свести более серьезный счет. Не довольствуясь тем, что вы разгромили мой лагерь, вы похитили девушку, которая приходится родственницей моей жене и которую я хотел со временем сделать своею собственной дочерью.

Этот допрос произвел более сильное впечатление, чем какой-либо из предшествовавших. Любопытные взоры всех молодых людей устремились на Поля и Эллен — первый из них, по-видимому, нисколько не смутился, вторая же стыдливо уставилась в землю.

— Слушайте, друг Измаил Буш, — возразил охотник за пчелами, который считал, что он должен дать ответ на обвинение в грабеже, равно как и на обвинение в похищении: — Я и вправду не слишком вежливо обращался с вашими горшками и ведрами — этого я не могу отрицать. Если вы объявите им цену, то возможно, что о вознаграждении за убытки мы с вами сговоримся спокойно, и все враждебные чувства будут забыты. Я не был в ангельском настроении, когда мы взбирались на ваш утес, и, более чем вероятно, что так же усердно бил ваши горшки, как и ругался. Но ведь дыру даже в самой лучшей одежде можно починить с помощью денег. Что касается вопроса о Эллен, то его мы не можем решить с такою же легкостью. Разные люди имеют разные взгляды на брачный вопрос. Некоторые думают, что достаточно ответить да или нет на вопросы муниципального чиновника или пастора, если последний попадается под руку чтобы создать спокойный семейный очаг; но я думаю, что, когда ум молодой женщины склонен идти в известном направлении, благоразумно будет позволить и ее телу следовать в том же направлении. Я не хочу сказать, что Эллен совершила свой поступок без всякого принуждения, следовательно, она так же невинна в этом деле, как вон тот осел, который был вынужден везти ее — тоже совершенно против своего желания; я готов поклясться, что он сам бы сказал об этом, если, бы мог говорить так же громко, как и реветь.

— Нелли, — продолжал скваттер, будто он не заметил того, что Поль считал весьма приличною и остроумною защитительною речью, — Нелли, этот мир, в который вы так поспешно бросились, обширен и зол. Целый год вы питались и спали в моем лагере, и я надеюсь, что вольный воздух прерии достаточно пришелся вам по вкусу, чтобы пожелать остаться с нами.

— Предоставь девушке поступать, как она хочет, — вмешалась Эстер; — тот, кто мог бы посоветовать ей остаться, спит в холодной и обнаженной прерии. К тому же ум женщины своенравен, и, как ты знаешь сам, мой милый, не легко сломить ее упрямство, — или я не мать твоих сыновей и дочерей.

Скваттеру, казалось, не хотелось так легко отказаться от своих видов на смутившуюся девушку. Прежде чем ответить на слова жены, он обвел своим обычным мрачным взглядом ряд любопытных лиц своих сыновей, словно желая убедиться, нет ли между ними такого, что мог бы занять место умершего. Поль следил за выражением его лица и, проникая глубже, чем обыкновенно, в тайные мысли другого, вообразил, что нашел средство устранить всякое затруднение.

— Совершенно ясно, друг Буш, — сказал он, — что существуют два мнения об этом деле: ваше, благоприятное для ваших сыновей, и мое, благоприятное для меня самого. Я вижу только один справедливый способ разрешить этот спор, и заключается он в следующем: выберите любого из ваших сыновей, отошлите нас обоих на несколько миль в прерию. Тот, кто не вернется, уже никогда более не войдет ни в чей дом, и не потревожит никого, а тот, кто вернется, уж постарается заслужить расположение молодой девушки.

— Поль! — слабым голосом с упреком воскликнула Эллен.

— Не бойтесь ничего, Нелли, — прошептал охотник за плечами, в простодушии своем не допускавший другого мотива для волнения своей возлюбленной, кроме страха за него; — я внимательно пригляделся к ним, и вы можете положиться на глаз, который умеет проследить путь многих пчел.

— Я не берусь управлять чужими склонностями, — заметил скваттер. — Если сердце этой девушки действительно влечет ее к поселениям, то пусть она объявит это: с моей стороны не будет никакой помехи, никакого препятствия. Хотите ли вы оставить нас и идти с этим молодым человеком в населенные места или останетесь здесь и разделите с нами то немногое, что мы можем вам предложить, но что мы предлагаем зам от чистого сердца?

Вызванная на ответ, Эллен не могла больше колебаться. Взгляд ее сперва был робок и скрытен. Но потом по краске, вернувшейся на ее щеки, и дыханию, сделавшемуся быстрым и прерывистым, видно было, что врожденная смелость девушки взяла верх над застенчивостью, свойственной ее полу.

— Вы взяли меня, чужую вам, нищую и беспомощную сироту, — сказала она, стараясь овладеть своим волнением, — в то время как другие, жившие сравнительно с вами в роскоши, предпочли забыть обо мне. То немногое, что я делала, не может быть достаточной платой за один этот великодушный поступок. Мне не нравится ваш образ жизни: он не похож на ту жизнь, которую я вела в детстве, и не соответствует моим склонностям; тем не менее, если бы вы не увели эту нежную и безобидную женщину от ее друзей, я никогда не покинула бы вас.

— Поступок мой не был умным. Я раскаялся в нем. Он будет исправлен, насколько это окажется возможным. Теперь говорите откровенно, остаетесь вы или ухолите?

— Я обещала Инесе, — сказала Эллен, опять потупив взор, — не покидать ее. После того, как она столько вытерпела от нас, она имеет право требовать, чтобы я сдержала свое слово.

— Развяжите руки этому молодому человеку, — сказал Измаил.

Когда приказание его было выполнено, он сделал своим сыновьям знак подойти ближе и выстроил их в ряд перед Эллен.

— Ну, теперь бросьте всякие уловки. Будьте откровенны. Вот все, что я могу предложить вам, кроме сердечного приветствия.

Огорченная девушка переводила свой смущенный взгляд с одного молодого человека на другого, пока ее взгляд не упал на взволнованные и искаженные черты лица Поля.

Тогда сердце взяло верх над правилами приличия. Она бросилась в объятия охотника за пчелами и громким рыданием достаточно убедительно дала знать о своем выборе. Измаил знаком велел всем детям отойти назад и, видимо, огорченный, хотя, может быть, и не удивленный этим результатом, не колебался больше.

— Возьмите ее, — сказал он, — и будьте к ней добры и справедливы. У этой девушки такое сердце, что она была бы желанной в доме всякого мужчины, и я не хотел бы услышать, что с нею дурно обращаются, А теперь я покончил со всеми вами на условиях, которые, я надеюсь, вы не находите суровыми, а, напротив, справедливыми и благородными. У меня есть только один вопрос к вам, и именно к капитану: воспользуетесь ли вы моими повозками, возвращаясь в поселения, или нет?

— Я слышал, что несколько солдат моего отряда разыскивают меня около поселения поуни, — сказал Мнддльтон, — и я хотел бы сопровождать этого вождя, чтобы присоединиться к своим людям.

— Значит, чем скорее вы отправитесь, тем лучше. Лошадей множество в степи. Ступайте, делайте выбор и оставьте нас в мире.

— Это невозможно, так как старик, бывший другом моей семьи в течение почти полстолетия, останется пленником. Что он сделал, что вы его не освободили вместе с нами?

— Не задавайте вопросов, которые могут повлечь за собою уклончивые ответы. Я имею с этим траппером свои собственные счеты, в которые не годится вмешиваться офицеру, состоящему на действительной службе. Ступайте, пока дорога открыта перед вами.

— Этот человек дает вам хороший совет, и вам остается только последовать ему, — заметил старик-пленник, который, казалось, не испытывал никакого беспокойства от того необыкновенного положения, в котором он очутился. — Сиу — многочисленное и кровожадное племя, и кто может сказать, сколько еще пройдет времени, прежде чем дакоты снова не почувствуют желания отомстить. Поэтому я также говорю вам: идите и будьте особенно осторожны, переезжая степи, чтобы не подвергнуться опять опасности задохнуться в дыму, так как охотники часто зажигают в это время года траву, чтобы у буйволов весною было более нежное и зеленое пастбище.

— Я проявил бы неблагодарность и нарушил бы долг дружбы, если бы оставил этого пленника в ваших руках, пусть даже и с его согласия. Тем более, что я не знаю характера его преступления, в котором мы могли быть и невольными соучастниками.

— Удовлетворит ли вас, если я скажу, что он получает только то, чего заслуживает?

— Во всяком случае, это изменит мое мнение о его характере.

— Тогда взгляните на это, — сказал Измаил, поднося к лицу капитана пулю, которая была найдена около тела Азы. — С этим кусочком свинца в теле лежал мой мальпик — самый прекрасный изо всех, кто радовал когда-нибудь отцовский взгляд.

— Я не могу поверить, что он сделал это иначе, чем защищаясь или же в законном раздражении. Что он знал о смерти вашего сына, это я признаю, так как он указал кустарник, в котором лежало тело, но тому, что он злодейским образом лишил покойного жизни, я поверю, только услышав его собственное признание.

— Я долго жил на свете, — начал Траппер, который понял по общему молчанию, что от него ждут защиты против такого тяжелого обвинения, — я много дурного видел на своем веку. Много встречал я бродячих медведей и прыгающих пантер, вступающих в драку из-за куска, что валялся на их пути. Я видел и разумных людей, вступавших друг с другом в смертельную борьбу, как будто бы для того, чтобы доказать, что и безумие человеческое может иметь свое место в жизни. Что касается меня, то я могу без хвастовства сказать, что, хотя моей руке приходилось наносить удары в борьбе со злом и притеснениями, но она никогда не сделала удара, о котором ее собственнику было бы стыдно вспомнить.

— Если мой отец лишил жизни человека его племени, — сказал молодой поуни, быстрый взгляд которого уловил значение происходившего перед его глазами по пуле и по выражению лиц присутствующих, — так пусть он отдастся в руки друзей покойного, как подобает воину. Он слишком справедлив, чтобы нужно было приводить его на суд связанным.

— Юноша, я надеюсь, что вы будете справедливы ко мне. Если бы я, действительно, сделал то гнусное дело, в котором меня обвиняют, у меня хватило бы мужества прийти и подставить свою голову под удар, как делают все хорошие и честные краснокожие. — Затем, бросив своему обеспокоенному другу индейцу взгляд, который должен был убедить того в его невиновности, он обратился к остальным своим внимательным и заинтересованным слушателям на английском языке: — Мой рассказ будет короток, и тот, кто поверит ему, поверит правде, тот же, кто не поверит, только введет этим в заблуждение самого себя, а, может быть, также и своего соседа. Как вы теперь, наверное, догадались, друг скваттер, узнав, что в вашем лагере находится обиженная и лишенная свободы женщина, мы все бродили вокруг с намерением — честно оно было или бесчестно, это другой вопрос — вернуть ей свободу, на которую она имела право и по природе вещей, и по законам справедливости. Так как оказалось, что я больше, чем другие, искусен в разведывании, то, пока, мои друзья лежали в укрытии, я отправился на рекогносцировку. Вы нимало не подозревали, что на таком близком расстоянии от вас был человек, который видел все ваши проделки; но я был там, иногда лежа плашмя на земле за кустом или пучком травы, иногда скатываясь с холма в долину. Вам и в голову не приходило, что за вашими движениями наблюдают, как наблюдает пантера за движениями утоляющего жажду оленя. Скваттер, когда я был в расцвете сил, я заглядывал в дверь, палатки врагов, пока они спали и грезили, думая, что они дома и в безопасности! Я хотел бы иметь достаточно времени, чтобы подробнее…

— Продолжайте ваше объяснение, — прервал его Миддльтон.

— Ах, я увидел кровавое и злое дело! Я лежал в густой траве, когда два охотника сошлись друг с другом. Их встреча не была сердечной, она не была такой, какую люди должны оказывать друг другу в пустыне; но я уже думал, однако, что они разошлись в мире, как вдруг увидел, что один приставил свой карабин к спине другого, совсем еще мальчика, и совершил то, что я называю изменническим и гнусным убийством. Он был благородным и мужественным, этот юноша! Хотя порох прожег ему одежду, он простоял более минуты, прежде чем упал. Затем он опустился на колени и с отчаянным усилием мужественно старался пробраться в чащу, подобно раненому медведю, ищущему свое логово.

— Но почему же, во имя небесного правосудия, вы скрыли это? — воскликнул Миддльтон.

— Как! Вы думаете, капитан, что человек, проведший более шестидесяти лет в пустыне, не научился не быть болтливым? Чему подвергается краснокожий воин, рассказавший о том, что он видел, раньше чем настал удобный момент? Я привел доктора на это место, чтобы убедиться, не может ли пригодиться его искусство. Наш друг охотник за пчелами, присоединившийся к нам, знает, что тело было прикрыто ветвями кустарника.

— Да, это правда, — сказал Поль, — но, не зная, какие особые причины заставляют старого Траппера желать замять это дело, я говорил об этом как можно меньше, вернее, в конце концов, ничего не говорил.

— Кто же был виновником этого ужасного дела? — спросил Миддльтон.

— Если под виновником вы подразумеваете того, кто сделал это, — то вот этот человек. И стыд, и позор для всего человеческого рода, что он одной крови с убитым, одного с ним рода.

— Он лжет! Он лжет! — закричал Абирам. — Я не убивал. Я только ответил ударом на удар.

Голос Измаила был глух и даже страшен, когда он произнес:

— Довольно. Отпустите старика. Мальчики, отведите брата вашей матери на его место.

— Не трогайте меня! Не трогайте! — закричал Абирам. — Я прокляну вас, если вы тронете меня!

Устрашенные диким и безумным блеском его глаз, молодые люди сперва не решились тронуться с места; но когда Абнер, бывший старше и решительнее остальных, подступил к нему вплотную, с таким выражением на лице, которое свидетельствовало о его враждебном настроении, преступник испуганно повернулся и, сделав неудачную попытку бежать, упал на землю ничком, словно мертвый. Под звуки тихих восклицаний ужаса, последовавших за этим, Измаил знаком велел своим сыновьям отнести тело в палатку.

— Теперь, — сказал он, обращаясь ко всем посторонним, — остается только каждому идти своей дорогой. Желаю вам всего хорошего!

Миддльтон больше не возражал и стал готовиться к отъезду. Собравшись все вместе, они молча простились со скваттером и его семейством. И долго еще можно было видеть, как весь этот странный отряд медленно и молчаливо движется во главе с поуни по направлению к его отдаленным поселениям.


Глава 27. «Прерия» Ф. Купер

« Глава 26

Глава 28 »





Искать произведения  |  авторов  |  цитаты  |  отрывки  search1.png

Читайте лучшие произведения русской и мировой литературы полностью онлайн бесплатно и без регистрации, без сокращений. Бесплатное чтение книг.

Книги — корабли мысли, странствующие по волнам времени и бережно несущие свой драгоценный груз от поколения к поколению.
Фрэнсис Бэкон

Без чтения нет настоящего образования, нет и не может быть ни вкуса, ни слова, ни многосторонней шири понимания; Гёте и Шекспир равняются целому университету. Чтением человек переживает века.
Александр Герцен



Реклама