Глава XX

---

Когда пораженные путники несколько пришли в себя и взглянули на так неожиданно появившегося перед ними человека, они увидели, что перед ними стоит уже знакомый им молодой поуни. Все они онемели от изумления, и прошло довольно много времени, пока дикарь и беглецы с удивлением и недоверием разглядывали друг друга. Изумление молодого дикаря выражалось сдержаннее и с большим чувством достоинства, чем изумление его знакомых — белых. Под влиянием дрожавших от страха спутниц, Поль и Миддльтон тоже испытывали сильное волнение, и кровь быстрее текла в их жилах. Блестящие глаза индейца переходили с одного спутника на другого с выражением, ясно говорившим, что он не отступит даже перед самым грубым нападением. Взор его блуждал по всем изумленным лицам и, наконец, остановился на лице Траппера, неподвижном, как и его лицо. Доктор Баттиус первый нарушил молчание восклицанием:

— Порядок — primates; genus — homo; species — прерия.

— Ага! Вот и разгадка тайны, — сказал старый Траппер, покачивая головой с видом человека, поздравляющего себя с разрешением трудного, запутанного дела. — Малый спрятался в траве; огонь застиг его во сне, лошадь его погибла, а он был принужден укрыться под свежей шкурой буйвола. Выдумка недурна, особенно, если у него не было ни пороху, ни кремня, чтобы поджечь траву. Право, это умный юноша, с ним хорошо было бы путешествовать. Я поговорю с ним ласково, потому что гнев не принесет нам никакой пользы. Добро пожаловать, брат мой, — сказал он на языке, понятном для дикаря, — я вижу, тетоны выкуривают тебя, словно дикого зверька из норы.

Молодой поуни обвел взглядом всю местность, как бы исследуя страшную опасность, которой он только что избегнул, но не выказал ни малейшего волнения. Нахмурив лоб, он ответил на замечание Траппера:

— Тетоны — собаки. Когда в их ушах раздается боевой клич поуни, они принимаются выть.

— Это правда. Дьяволы идут по нашим следам, и я рад, что встретил воина с томагавком в руке, который не любит их. Не отведет ли мой брат моих детей в его поселение? Если сиу пойдут следом за нами, мои молодые люди помогут ему биться с ними.

Молодой поуни обвел проницательным взглядом всех чужеземцев прежде, чем счел нужным ответить на такой важный вопрос. Обзор мужчин был непродолжителен и, видимо, удовлетворил его. Но, как и в первый раз, его взор остановился надолго и с восхищением на удивительной, необыкновенной красоте такого прелестного, никогда не виденного им существа, как Инеса. Хотя глаза его и отрывались иногда от нее, чтобы заглянуть на более понятные, хотя также необыкновенные для него прелести Эллен, они опять возвращались, чтобы заняться изучением существа, которое для его непривычного взгляда и необузданного воображения казалось одаренным совершенствами, какими юные поэты наделяют образы, возникающие в их мыслях. Заметив, однако, что его пристальные взгляды смущают предмет его восхищения, он отвел глаза, выразительно положил руку на грудь и скромно ответил:

— Мой отец будет желанным гостем. Юноши моего народа будут охотиться с его сыновьями. Вожди будут курить с ним трубки. Девушки поуни будут петь его дочерям.

— А если мы встретим тетонов? — спросил Траппер, желавший основательно ознакомиться с более важными условиями этого нового союза.

— Враг Больших Ножей почувствует удары поуни.

— Это хорошо. Теперь посоветуемся с моим братом, как идти не по кривой дороге, чтобы путь к его поселению походил на полет голубей.

Молодой поуни сделал выразительный жест согласия и отошел за стариком несколько в сторону, чтобы избежать всякой опасности перерыва совещания со стороны беспокойного Поля или рассеянного естествоиспытателя. Совещание было коротким, но так как оно велось по традиционному способу туземцев, то обе стороны получили нужные им сведения. Когда оба вернулись и остальным, старик счел нужным объяснить часть того, что произошло между ним и молодым индейцем.

— Да, я не ошибся, — сказал ои, — этот красивый молодой воин, — а он и вправду красив и благороден по виду, хотя, может быть, несколько страшен от разрисовки — итак, этот красивый юноша говорит, что ои отправился выслеживать именно этих тетонов. Его отряд был недостаточно силен, чтобы напасть на дьяволов, вышедших в большом количестве из своих селений охотиться на буйволов; пришлось послать в поселение поуни за помощью. По-видимому, этот малый — бесстрашный воин, потому что он все время следил за ними один, пока не принужден был, как и мы, спрятаться в траву. Но он сказал мне кое-что иное, мои милые, и очень грустное. Он сказал, что коварный Матори, не успев уйти со своей добычей, вместо того, чтобы сражаться со скваттером, подружился с ним, и обе шайки — и белых, и краснокожих — преследуют нас по пятам. Они залегли вокруг этой горящей равнины, чтобы погубить нас.

— Как он знает все это? — спросил Миддльтои.

— А почему бы нет?

— Каким образом он узнал о таком положении вещей?

— Каким образом? Вы думаете, что разведчику нужны газеты и городские глашатаи, как это бывает в Штатах, для того, чтобы знать все, что происходит в прериях? Ни одна болтливая женщина, бегающая из дома в дом, не может разнести языком новости так быстро, как распространяют их здешние племена условными знаками и предупреждениями, известными им одним. Это их наука, и, что лучше всего, учатся они ей на открытом воздухе, а не в стенах школы. Говорю вам, капитан, все, что он сказал, сущая правда.

— Что касается меня, — заметил Поль, — то я готов присягнуть в этом. Это разумно и потому верно.

— И ты мог бы смело присягнуть, мой мальчик, да, мог бы присягнуть. Затем он сказал, что мои старые глаза на этот раз изменили мне, и река, действительно, на той стороне, приблизительно в полумиле отсюда. Вы видите, что огонь действовал всего больше в этом направлении, и наш путь окутан облаками дыма. Он также соглашается, что нам следует омыть наш след водой. Да, нам нужно поставить эту реку между нами и глазами сиу, и тогда мы сможем добраться до поселения волков.

— Все слова не подвинут нас ни на шаг, — сказал Миддльтон, — нужно отправляться дальше.

Старик согласился с ним, и отряд снова приготовился в путь. Поуни перекинул через плечо шкуру буйвола и пошел вперед, часто бросая украдкой взгляды на необыкновенную и непостижимую для него красоту Инесы.

Часа езды было достаточно, чтобы привести беглецов к берегу одной из тех сотен рек, которые изливают, посредством могучих артерий Миссури и Миссисипи в океан воды огромной и еще необитаемой области. Река была неглубока, но текла она неровно и быстро. Пламя выжгло землю до самого края воды, и так как потоки теплой жидкости смешались в более прохладном воздухе с дымом бушующего пламени, большая часть поверхности реки была окутана покровом струившихся испарений. Траппер указал с удовольствием на это обстоятельство, помогая Инесе сойти с лошади у края реки.

— Негодяи перехитрили! Я не вполне уверен, что не поджег бы сам прерии с целью воспользоваться этим дымом для того, чтобы скрыть наши достижения, если бы бессердечные дьяволы не избавили меня От этого труда. Ну, леди, поставьте вашу нежную ножку на землю… Страшное это было время для нежной девушки вашего воспитания и ваших свойств. Увы! Мне приходилось в былое время видеть молодых, нежных, добродетельных, скромных девушек среди всех ужасов коварных ухищрений индейской войны! Ну, теперь до того берега не более четверти мили и, по крайней мере, наш след будет утерян.

К этому времени Поль помог Эллен сойти с лошади и стоял теперь, смотря грустным взглядом на голые берега реки. Вдоль них не росло ни деревьев, ни кустарника, за исключением разбросанных в разных местах групп низеньких кустов, из которых с трудом можно было бы выбрать дюжину стволов, пригодных для того, чтобы сделать тросточку.

— Слушайте, старый Траппер, — с угрюмым видом вскрикнул охотник за пчелами, — все эти разговоры о другом береге этой реки или ручья — называйте ее как угодно — очень хороши, но, по моему мнению, нужно отличное ружье для того, чтобы выстрел из него попал в индейца или оленя, стоящего на том берегу.

— Да, да, нужно хорошее ружье; хотя вот это, что я ношу с собой, исполняло, бывало, свое дело на таком же расстоянии.

— И что же вы думаете, перекинуть Эллен и Инесу через реку, или полагаете, что они поплывут, как форели, пряча головы под водой?

— Разве эта река слишком глубока для того, чтобы перейти ее вброд? — спросил Миддльтон. Он, как и Поль, понимал невозможность доставить на другой берег ту, о безопасности которой он заботился более, чем о своей собственной.

— Когда горы питают ее сверху потомками, она становится, как вы видите, быстрой, могучей рекой. В свое время я переходил по ее песчаному ложу, не замочив колен. У нас есть лошади тетонов; я уверен, что брыкающиеся чертенята плавают, как олени.

— Старый Траппер, — сказал Поль, запуская пальцы в свою лохматую голову, что он делал всякий раз, когда какое-нибудь затруднение нарушало его философское спокойствие, — мне случалось плавать как рыбе.

— Я могу сделать это и теперь, если будет нужно. Но я спрашиваю вас, усидит ли Нелли на лошади, если вода будет бурлить перед ее глазами словно у мельничной плотины, как она это делает теперь.

— Ах, он прав. Надо выдумать что-нибудь, а не то нельзя переправиться через реку, — Траппер прервал разговор, обернулся к индейцу и объяснил ему затруднительное положение, в котором очутились женщины. Молодой воин внимательно выслушал его, сбросил с плеч буйволову кожу и немедленно принялся с помощью понимавшего его старика за необходимые приготовления.

С помощью ремней, оказавшихся в достаточном количестве у старика и у дикаря, шкура буйвола скоро приняла вид зонтика или опрокинутого парашюта. Несколько тонких палок было вставлено поперек, чтобы сохранять ее в определенном положении. Когда это простое средство перевозки было окончено и спущено на воду, индеец сделал знак, что судно готово принять свой груз. Инеса и Эллен не решались сесть в лодку такой легкой постройки, да и Миддльтон и Поль не соглашались отпустить их, пока не уверились оба, на личном опыте, что судно может вынести груз гораздо тяжелее предназначенного ему. Они неохотно отказались от своего предубеждения и позволили, чтобы шкура приняла драгоценную ношу.

— Предоставьте поуни быть кормчим, — сказал Траппер, — моя рука не так тверда, как прежде, а у него члены словно выточены из крепкого орехового дерева. Предоставьте все разуму поуни.

Из трех лошадей тетонов поуни выбрал лошадь Матори. Он сделал это с быстротой, доказывавшей, что качества этого благородного животного были далеко не безызвестны ему. Он вскочил ей на спину и въехал в реку. Подталкивая шкуру концом копья, поуни направил легкое судно против течения, отпустил повод лошади и смело спустился в воду. Миддльтон и Поль следовали за ним настолько близко, насколько позволяло благоразумие. Таким образом, молодой воин доставил свой драгоценный груз на противоположный, берег в полной безопасности, без малейшего неудобства для пассажиров и с уверенностью и быстротой, показывавшими, что и лошадь, и всадник не новички в этом деле. Добравшись до берега, молодой индеец разобрал судно, перекинул шкуру через плечо, взял палки под мышку и вернулся, не проронив ни слова, на другой берег, чтобы таким же образом перевезти остальных.

— Ну, друг доктор, — сказал старик, увидев, что индеец во второй раз въехал в воду, — теперь я знаю, что этому краснокожему можно довериться. Он красивый юноша и честный на вид, но ветры небесные не более обманчивы, чем эти дикари. Будь этот поуни тетоном или одним из тех бессердечных мингов, что бродили в лесах Йорка лет шестьдесят тому назад, мы бы увидали его спину, а не лицо. У меня в сердце шевельнулось было подозрение, когда я увидел, что молодец выбрал лучшую из лошадей: на ней покинуть нас было бы так же легко, как проворному голубю улететь от стаи шумных тяжелых воронов. Но, вы видите, малый честен, а раз вы подружитесь с краснокожим, он навсегда ваш, если только вы будете поступать с ним честно.

— Каково может быть расстояние отсюда до источников этого потока? — спросил доктор, глаза которого все время угрюмо, с выражением сомнения были устремлены на водовороты. — На каком расстоянии могут находиться его тайные родники?

— Это зависит от погоды. У вас устали бы ноги, прежде чем вы дошли бы до Скалистых гор вдоль его русла; но бывает время, когда его можно перейти, не замочив ног.

— А в какое именно время года это бывает?

— Тот, кто пройдет здесь через несколько месяцев, найдет вместо пенящегося потока пустыню, занесенную песком.

Естествоиспытатель впал в глубокое раздумье. Как большинство людей, не одаренных избытком физических сил, достойный ученый преувеличивал встречавшиеся на его пути опасности, и страх переплыть через реку таким простым способом все увеличивался в его душе, пока не достиг таких размеров, что в момент, когда предстояло садиться в челнок, Обед раздумывал: не сделать ли отчаянную попытку — пройти вдоль реки, вместо того, чтобы подвергаться опасности при переправе. Незачем говорить о невероятной изворотливости, с которой он изобретал всевозможные аргументы, вызванные страхом. Достойный Обед обдумывал все дело с похвальным усердием и только что пришел к утешительному заключению, что открытие скрытых источников такой значительной реки может принести почти столько же славы, сколько прибавление лишнего растения или насекомого к научному каталогу, как поуни во второй раз добрался до берега. Как только судно из шкуры опять стало подобием лодки, старик с самым решительным видом сел на свое место, осторожно усадил Гектора между ног и сделал знак своему спутнику занять третье место.

Естествоиспытатель поставил ногу в шаткий челнок с таким видом, с каким слон пробует ступить на мост, с каким пугливая лошадь приноравливается, прежде чем доверит себя страшной для нее плоскости, и выпрыгнул назад как раз в ту минуту, когда старик уже думал, что он сядет.

— Достопочтенный охотник, — уныло проговорил доктор, — это самая ненаучная барка. Внутренний голос говорит мне, чтобы я не доверял ее безопасности.

— Что такое? — сказал старик, трепля уши собаки, как сделал бы это отец, играющий со своим любимым ребенком.

— Я не расположен к этому опыту на воде. У этого судна нет ни должной формы, ни пропорций.

— Оно, действительно, не так красиво, как лодка из березовой коры, которую мне довелось видеть, но в вигваме может быть так же удобно, как и во дворце.

— Невозможно, чтобы судно, построенное на принципах, до такой степени противных науке, могло быть безопасным. Эта лохань, достопочтенный охотник, никогда не доберется до противоположного берега.

— Вы свидетель, что ока уже добралась.

— Да, но это счастливая аномалия. Если бы исключения принимались как правила, в мировом порядке, то человеческая раса скоро погрузилась бы в бездну невежества. Эта барка, Траппер, которой вы вверяете свою безопасность, представляет собой в летописях изобретений то же, что можно назвать lusus naturae, a естественно-исторической классификации — чудовище!

Трудно сказать, сколько времени продолжал бы доктор Баттиус этот разговор, так как в добавление к могущественным личным побуждениям, заставлявшим его отказаться от опыта, действительно представлявшего известную опасность, чувство гордости своим умом заставляло его поддерживать начатый разговор. Но, к счастью, едва естествоиспытатель произнес последнее слово своей речи, как в воздухе раздался какой-то звук, нечто вроде сверхъестественного эха только что сказанного слова. Молодой поуни, дожидавшийся окончания непонятного разговора с серьезным, характерным для него терпением, поднял голову и стал прислушиваться к незнакомому крику, словно олень, услышавший вдали шаги охотничьих собак. Но Траппер и доктор не были так невежественны относительно происхождения этих необычайных звуков. Обед узнал хорошо знакомый голос своего осла и только что хотел подняться на небольшую возвышенность над рекой, со всем пылом сильной привязанности, как невдалеке показался сам Азинус, бежавший неестественным галопом, побуждаемый к этому необычайному для него ходу нетерпеливым и грубым Уючей, ехавшим на нем.

Глаза тетона и беглецов встретились. Уюча испустил продолжительный, громкий, пронзительный крик, в котором выражение восторга страшным образом смешивалось со звуками условного сигнала. Этот сигнал решил спор о достоинствах челнока: доктор так поспешно занял место рядом со стариком, словно умственныи туман, заволакивавший его глаза, внезапно рассеялся. В следующее мгновение лошадь молодого поуни уже боролась с течением.

Ей потребовались все силы, чтобы спасти беглецов от стрел, в следующую же минуту замелькавших в воздухе. На крик Уючи появилось около пятидесяти товарищей, но, к счастью, среди них не было ни одного, который имел бы привилегию носить ружье. Однако беглецы не успели еще достичь половины реки, как на берегу показалась фигура самого Матори. Выпущенные им напрасные выстрелы выказывали всю ярость и разочарование вождя. Траппер несколько раз подымал ружье, как будто желая попробовать его действие на врагов, но всякий раз опускал его, так и не выстрелив. Глаза поуни горели, словно глаза кугуара, при виде стольких людей враждебного племени; он отвечал на бесплодные усилия их вождя презрительным жестом — подымал руку в воздух — и боевым кличем своего народа. Вызов слишком отдавал насмешкой, чтобы сиу его не приняли. Они все сразу, бросились в реку, сплошь укрыв ее темными фигурами лошадей и всадников.

Беглецам приходилось напрягать все усилия, чтобы достигнуть гостеприимного берега. Дакоты плыли на лошадях, не утомленных, как лошадь поуни, и не обремененных никакой поклажей; поэтому они стали быстро настигать беглецов. Траппер, ясно сознававший всю опасность положения, спокойно перевел свой взгляд с тетонов на своего молодого индейского товарища, чтобы узнать, не поколебалась ли его решимость при виде того, как убывало расстояние между ними и врагами. Но вместо чувства страха или озабоченности, которое легко могло возбудить рискованное положение, на лице молодого воина появилось выражение сильной, смертельной ненависти.

— Вы очень дорожите жизнью, друг доктор? — спросил старик с философским спокойствием, вдвойне устрашившим его спутника.

— Не ради себя, — ответил естествоиспытатель, хлебнув воды, зачерпнутой рукой из реки, чтобы прочистить охрипшее горло. — Не ради себя, но ради того, что существование мое так важно для естественной истории. Поэтому…

— Да, — заметил старик. Он задумался слишком глубоко, чтобы разбирать идеи доктора со свойственной ему проницательностью, — это действительно естественнее, низкое, подлое чувство? Жизнь так же драгоценна для этого молодого поуни, как и для любого губернатора в Штатах; он мог бы спастись или, но крайней мере, иметь какие-нибудь шансы на спасение, если бы пустил нас по течению. А вот, видите, он мужественно держит свое обещание, как и свойственно воину-индейцу. Что касается меня, я стар и готов подчиниться судьбе, которую угодно ниспослать мне. Вы также, я полагаю, не особенно нужны человечеству, и потому чистый позор, что такой славный юноша потеряет свой скальп из за двух таких никуда негодных существ, как мы с вами. Поэтому, если вы согласны, я скажу малому, чтобы он спасался, как может, и предоставил бы нас милосердию тетонов.

— Я отвергаю это предложение, как противное, природе и как измену науке! — вскрикнул перепуганный естествоиспытатель. — Мы подвигаемся с поразительной быстротой; а так как это удивительное изобретение двигается с замечательной легкостью, то через несколько минут мы будем на берегу.

Старик внимательно посмотрел на него, потом покачал головой и сказал:

— Боже мой, что значит страх! В одно мгновенье он изменяет в наших глазах и людей, и людские изобретения, превращает некрасивое в красивое, прекрасное в невзрачное! Боже мой, боже мой, что значит страх!

Разговор прекратился, благодаря все возраставшему интересу к преследованию. К этому времени лошади тетонов добрались уже до половины реки, и их всадники оглашали воздух криками торжества. В это время Миддльтон и Поль, отведя своих спутниц в маленькую чащу, снова показались на берегу реки, угрожая врагам ружьями.

— Садитесь на лошадей! Садитесь! — крикнул Траппер, завидя их. — Садитесь и скачите, если дорожите теми, кто ищет в вас защиты!

— Опустите голову, старый Траппер, — ответил Поль. — Ложитесь на дно вашего гнезда. Дьявол-тетон на одной линии с вами, опустите голову и дайте дорогу кентуккийской пуле.

Старик обернулся и увидел, что пылкий Матори, обогнав всех своих товарищей, очутился почти на одной линии с челноком и охотником за пчелами, готовым принести в исполнение свою угрозу. Он наклонился. Поль выстрелил, и пуля со свистом, без вреда пролетела мимо Траппера к своей цели. Но зрение вождя тетонов было не менее зорко и верно, чем зрение его врага. За мгновение перед тем, как раздался выстрел, он соскочил с лошади и погрузился в воду. Лошадь зафыркала от ужаса и боли, сделала отчаянный прыжок и высунулась наполовину из воды. Потом ее унесло по течению реки, мутные воды которой окрасились ее кровью.

Вождь тетонов вскоре показался на поверхности. Понимая всю важность своей потери, он несколькими ударами рук подплыл к ближайшему из своих молодых, спутников, который, как и следовало ожидать, уступил свою лошадь такому знаменитому воину. Случай этот вызвал смятение среди дакотов, которые остановились, ожидая, по-видимому, распоряжений вождя, прежде чем куститься в дальнейший путь. Между тем, челнок из буйволовой шкуры пристал к берегу, и беглецы снова соединились.

Дикари плавали в нерешительности из стороны в сторону, словно стая голубей, летающих в смятении после выстрела, попавшего в их передовую колонну. По-видимому, они колебались, не рискуя напасть на так сильно защищенный берег. Осторожность, играющая такую роль в воинах индейцев, одержала верх, и Maторт, наученный только что испытанной им неудачей, отпел своих воинов назад на берег, чтобы дать отдохнуть лошадям, которые уже стали выказывать признаки усталости.

— Ну, теперь садитесь на лошадей и поезжайте к тому холму, — сказал Траппер. — За ним вы увидите другую реку: вы должны въехать в нее и, повернувшись к солнцу, следовать по ее руслу на расстоянии одной мили, пока не доедете до высокой песчаной равнины. Там я вас встречу. Идите, садитесь на лошадей. Юноши-поуни, меня и моего храброго друга доктора — отчаянного воина — достаточно для удержания берега в наших руках, тем более, что здесь, главным образом, нужна показная сторона, а не действительное употребление оружия.

Миддльтон и Поль не сочли нужным терять времени на возражения. Довольные тем, что у их арьергарда есть хоть какое-нибудь прикрытие, они поспешно пустили лошадей в указанном направлении и вскоре исчезли из виду. Прошло минут двадцать, а может, и полчаса, прежде чем находившиеся на противоположном берегу тетоны обнаружили желание предпринять что-нибудь. Среди воинов ясно можно было разглядеть Матери. Он отдавал приказания и по временам обнаруживал желание мести, потрясая рукой в сторону беглецов, но, по-видимому, не предпринимал никаких шагов к дальнейшим враждебным действиям. Наконец, среди дикарей послышался взрыв криков, возвещавший о каком-то новом событии. Вдали показался Измаил со своими неповоротливыми сыновьями, и вскоре все объединенные силы собрались у самого берега реки. Скваттер со своим обычным хладнокровием несколько мгновений наблюдал расположение врагов; потом, как бы для того, чтобы испробовать качество своего ружья, послал пулю, которая могла бы попасть в цель даже с того места, где он стоял.

— Бежим отсюда! — вскрикнул Обед, стараясь искоса взглянуть на пулю, которая, как ему показалось, просвистела над самым его ухом. — Мы храбро защищали берег в продолжение достаточно долгого времени. При отступлении можно показать столько же военного искусства, как и при наступлении.

Старик бросил взгляд назад и, видя, что всадники доехали до холма, не стал противоречить. Оставшаяся лошадь была отдана доктору с наставлениями ехать по той же дороге, по которой только что проехали Ммддльтон и Поль. Когда естествоиспытатель сел на лошадь и отъехал достаточно далеко, Траппер и молодой поуни скрылись так, что враги некоторое время не могли сообразить, в какую сторону они направились. Вместо того, чтобы пройти по равнине к холму, по дороге, где они были бы на виду, они прошли по более короткой тропинке, прикрытые неровностями почвы, и перешли через небольшой ручей как раз в том месте, где должен был переправиться и Миддльтон, и как раз вовремя, чтобы соединиться с остальными. Доктор приложил столько усердия, что уже догнал своих друзей, и беглецы оказались в полном сборе.

Траппер оглядывал всю местность, выбирая, где отряд мог бы остановиться часов на пять-шесть.

— Остановиться? — вскрикнул доктор, когда страшное предложение достигло его слуха. — Доетопочтенный охотник, мне кажется, наоборот — нужно употребить несколько дней на непрерывное бегство.

Миддльтон и Поль разделяли мнение доктора и высказались, сообразно характеру каждого из них.

Старик терпеливо выслушал их и покачал головой, как человек, которого нисколько не убедили аргументы противников. Потом он дал на них общий ответ.

— Зачем нам бежать? — спросил он. — Разве ноги простых смертных могут перегнать бег лошадей? Как вы думаете: тетоны лягут спать? Или перейдут реку и будут отыскивать наш след? Мы хорошо омыли его в этой реке и, если уйдем отсюда умно и осторожно, то еще можем сбить их со следа. Но прерия не лес. Там человек может ходить долго, заботясь только о том, чтобы мокассины его не оставляли следов, тогда как здесь, на этих открытых равнинах, любой юнец, стоя, например, на том холме, может видеть далеко вокруг себя, словно порхающий ястреб, смотрящий вниз на добычу. Нет, нет, пусть наступит ночь и станет темно, тогда только мы можем уйти отсюда. Но выслушайте слова поуни; он малый умный и, ручаюсь, ему часто приходилось вести тяжелую борьбу с сиу. Думает ли брат, что наш след идет достаточно далеко? — спросил он на языке индейца.

— Разве тетон — рыба, что может увидеть его в реке?

— Но мои молодые люди думают, что следует продолжать его по прерии.

— У Матори есть глаза: он увидит их.

— Что посоветует мой брат?

Молодой дикарь посмотрел на небо и, видимо, колебался. Несколько времени он раздумывал и затем проговорил, как человек, принявший окончательное решение:

— Дакоты не спят; нам нужно лечь в траву.

— Ага! Малый разделяет мое мнение, — сказал старик, вкратце передав своим белым товарищам мнение дикаря. Инесу и Эллен быстро спрятали под теплую и довольно удобную защиту буйволовых шкур и прикрыли их высокой травой так, чтобы их нельзя было видеть простым глазом. Поль и поуни связали лошадей и повалили на землю, снабдив их пищей. Покончив с приготовлениями, беглецы, не теряя времени, нашли себе укромные уголки для отдыха, и равнина снова приняла свой пустынный вид.

Старику удалось убедить своих спутников в необходимости скрыться в продолжение нескольких часов. Вся надежда на спасение зависела от удачи этого плана. Если бы им удалось превзойти в хитрости преследователей таким простым и неожиданным, именно благодаря своей простоте, способом, они могли бы с наступлением вечера ехать дальше, изменив направление своего пути. Таким образом, их шансы на окончательный успех увеличились бы значительно.

Глубокое безмолвие царило на равнине в продолжение нескольких часов, как вдруг до чуткого слуха Траппера и поуни донеслось тихое восклицание удивления со стороны Инесы. Они сразу вскочили на ноги, как люди, готовые к борьбе не на жизнь, а на смерть, и увидели, что обширная равнина, волнистые холмы, маленький пригорок и разбросанные в разных местах рощицы покрыты однообразной блестящей пеленой снега.

— Боже, сжалься над нами! — вскрикнул Траппер, осматривая все вокруг печальным взглядом. — Теперь я знаю, поуни, почему ты так пристально смотрел на облака. Только поздно уже, слишком поздно! Белка оставила бы след на этом легком покрове земли. А! Вот, наверно, и эти дьяволы! Ложитесь, ложитесь все; шансов на спасение мало, но все же не следует пренебрегать ими.

Все снова спрятались в траву, кидая по временам украдкой поверх травы тревожные взгляды на врагов. На расстоянии полумили от места, где укрывались беглецы, тетоны стали ездить кругами, постепенно уменьшая их и, очевидно, все приближаясь к убежищу белых. Они надеялись зажать беглецов в кольцо. Нетрудно было разгадать в чем дело. Снег выпал вовремя, чтобы показать им, что те, кого они ищут, находятся позади них, и теперь они окружали место, где скрылись беглецы, с неутомимой настойчивостью и терпением, присущими индейским воинам.

Опасность, грозившая беглецам, увеличивалась с каждой минутой. Поль и Миддльтон решительно подняли ружья и, когда озабоченный Матори приблизился к ним на расстояние пятидесяти футов, не отрывая глаз от травы, по которой он проезжал, молодые люди вместе прицелились и спустили курки. Но вместо выстрелов послышалось только щелканье замков.

— Довольно, — сказал старик, с достоинством подымаясь из травы, — я выбросил кремни, так как верная смерть была бы последствием этого необдуманного поступка. Встретим свою участь, как подобает мужчинам. Смирение и жалобы не тронут индейцев.

Его появление было встречено громкими криками, разнесшимися далеко по равнине, и через мгновение около сотни дикарей бешено неслись к месту, где он стоял. Матори принял своих пленников очень сдержанно; только раз выражение свирепой радости мелькнуло на его нахмуренном лице, и сердце у Миддльтона замерло при взгляде вождя, устремленном на почти лишившуюся чувств, но все же прекрасную Инесу.

Радость дикарей при виде их белых пленников была так велика, что на время заставила их совершенно упустить из виду неподвижную фигуру молодого спутника беглецов, индейца. Он стоял в стороне, пренебрежительно отвернувшись от врагов, неподвижный, словно застывший в своей величественной, спокойной позе. Но когда тетоны обратили внимание и на эту, казавшуюся им второстепенной, личность, то по громким крикам торжества и продолжительным неистовым восклицаниям восторга, вырвавшимся сразу из ста глоток, и по страшному имени, раздавшемуся в воздухе, Траппер впервые узнал, что его молодой друг не кто иной, как страшный и до сих пор непобедимый воин — Твердое Сердце…

---

Глава 20. «Прерия» Ф. Купер

« Глава 19

Глава 21 »