Глава XV

---

Маленький ручей, доставлявший воду семье скваттера и питавший деревья и кусты у подошвы скалы, брал свое начало невдалеке оттуда, среди группы диких виноградных кустов и хлопчатника. Туда и отправился Траппер в эту опасную минуту.

Следует припомнить, что старик с прозорливостью, ставшей почти инстинктом в случае неожиданной опасности, благодаря долгому опыту и пережитым событиям, пошел по этому направлению, чтобы поставить гору между своим маленьким отрядом и врагами, появления которых он опасался. Благодаря этому обстоятельству, он и его спутники успели добраться до закрытого места. Только успел Поль Говер, еле дыша, дойти туда с Эллен, когда Измаил появился, как мы уже описывали, на вершине скалы. Одно мгновение скваттер стоял, как обезумевший, увидев беспорядок, в котором было разбросано все его имущество, и найдя своих детей связанными в маленьком сарае, покрытом корой деревьев, где их оставил Поль. Стоило выстрелить из длинного карабина, и пуля могла бы попасть в лесок, где укрывались беглецы, сделавшие все это зло.

Траппер оглядел всех своих спутников, собравшихся вокруг него, словно хотел убедиться, все ли тут, и заговорил первым, как человек, на ум и опытность которого рассчитывали остальные.

— А! Природа все-таки есть природа, и она исполнила свое дело, — сказал он с улыбкой одобрения Полю, который имел вид триумфатора. — Я думаю, что было бы очень тяжело, если бы молодые люди, так часто встречавшиеся и в хорошую, и в дурную погоду, при свете звезд, и когда луна бывала скрыта облаками, разошлись совсем в гневе друг на друга. Однако не надо терять времени, нужно делать дело. Скоро одна из этих молодых лисиц подымет нос, чтобы учуять наш след. А если они найдут его, что будет наверно, они станут преследовать нас так беспощадно, что придется пустить в ход всю нашу смелость. Это будет спор, который придется решать ружьем. Капитан, можете вы отвести нас куда-нибудь, где были бы ваши солдаты? Дети скваттера, насколько я знаю их характер, мешкать не станут.

— Мы договорились встретиться на берегу Ла-Платы, очень далеко отсюда.

— Тем хуже! Тем хуже! Когда приходится сражаться, лучше, чтобы силы были равны. Но следует ли человеку, приближающемуся к могиле, думать о битвах? Выслушайте мнение человека с седой головой, имеющего некоторую опытность, и, если кто-нибудь из вас укажет лучший способ отступления, мы можем последовать этому совету и забудем мои слова. К западу отсюда и, следовательно, подальше от поселений, есть лесок. Он тянется приблизительно на расстоянии мили…

— Довольно, довольно! — вскрикнул Миддльтон: нетерпение не дало ему дождаться конца несколько пространного объяснения старика. — Время слишком дорого, чтобы терять его на разговоры. Идем!

Траппер кивнул головой в знак согласия и, взяв снова за повод осла, повел его по болотистой почве леса. Пройдя лес, маленький отряд очутился на твердой почве со стороны, противоположной той, где находилось жилище Измаила.

— Если взгляд старого негодяя упадет на этот лес, — сказал Поль, поспешно оглядываясь на следы, оставленные путниками на сырой земле, — ему не нужно будет дощечки с указанием дороги, чтобы узнать куда идти. Но пусть только придет! Я знаю, что бродяга ничего не имеет против того, чтобы примешать к своей породе немного честной крови. Но если кто-нибудь из его негодных детей станет когда-либо мужем…

— Тише, Поль, молчите! — с испугом, краснея, проговорила Эллен, которая шла, опираясь на его руку. — Ваш голос могут услышать.

Охотник за пчелами замолчал; но пока путники шли по опушке леса, он по временам оглядывался и бросал угрожающие взгляды, довольно ясно показывающие его воинственное настроение. Погруженные в свои размышления, члены маленького отряда через несколько минут дошли до одного из холмов. Они взошли на холм, спустились с него и очутились вне опасности, так как Измаил и его дети не могли видеть их, хотя, конечно, могли преследовать и найти по следам. Старик воспользовался расположением местности и переменил направление, как корабль меняет путь в тумане или во тьме, чтобы обмануть бдительность неприятеля.

Двух часов ускоренной ходьбы было достаточно, чтобы описать полукруг и прийти к месту, диаметрально противоположному направлению, взятому в начале бегства. Большинству беглецов положение их было известно не лучше, чем невежественному путешественнику, находящемуся посреди океана, известно положение корабля, на котором он совершает плавание. Но старик руководил переходом с видом, который внушал доверие и давал благоприятное понятие о его знании местности. Его собака шла все время впереди хозяина, останавливаясь по временам, чтобы принять во внимание выражение его глаз, с такой уверенностью, как будто они заблаговременно сговорились, по какому направлению следует идти. Но к тому времени, о котором мы говорим, собака остановилась, как бы отыскивая какой-то след, и залаяла глухо и жалобно.

— Да, Гектор, да! Я знаю это место, знаю, и поводов у нас достаточно, чтобы хорошо запомнить его, — сказал старик, останавливаясь рядом с верным четвероногим в ожидании остальных путников. — Видите вот этот лесок? — спросил он, когда все подошли к нему. — Там можно было бы остаться, пока прерия не превратится в лес, не опасаясь, что кто-либо из рода Измаила осмелится тронуть нас.

— Это место, где лежит тело мертвого человека! — вскрикнул Миддльтои, взглянув на лес, и, видимо, возмущенный воспоминанием.

— Совершенно верно, но надо узнать, нашли ли покойника его родственники и предали ли его прах земле. Собака узнаёт след, но кажется несколько сбитой с толку. Пойдите, осмотрите хорошенько местность, друг мой, охотник за пчелами, пока я останусь здесь с собаками, чтобы помешать им лаять слишком громко.

— Я? — вскрикнул Поль, запуская руку в свои густые волосы с видом человека, считающего благоразумным хорошенько подумать, прежде чем взяться за такое страшное предприятие. — Слушайте, старый Траппер, мне приходилось бывать в бумажной одежде среди многих роев, потерявших царицу, и я не боялся, и позвольте сказать вам, что человек, способный на это, не должен бояться никого из сыновей негодяя Измаила, находящихся в живых. Но идти искать кости мертвецов — это не мое дело, и у меня нет охоты к нему. Поэтому благодарю вас за предпочтение, как говорит тот, кого в Кентукки зовут капралом милиции, и объявляю вам, что не беру на себя этой обязанности.

Старик с разочарованным видом обернулся к Миддльтону, но тот был слишком занят, стараясь придать бодрости Инесе, чтобы заметить его смущение. Неожиданно его вывел из затруднения человек, от которого, судя по предыдущим обстоятельствам, никак нельзя было ожидать проявления храбрости.

Во все время отступления доктор Баттиус отличался чрезвычайным усердием и подвижностью. Его желание удалиться от Измаила было настолько велико, что одержало верх над всеми его обычными наклонностями. Доктор принадлежал к тому классу ученых, которые бывают очень плохими спутниками для человека, торопящегося куда-нибудь. Ни один камень, ни одно растение, ни одно насекомое не ускользали от его бдительного взгляда, и дождь, и гром не могли прервать этого приятного занятия. Но ученик Линнея не думал ни о чем этом в продолжение двух истекших часов: ум его был исключительно занят важным вопросом — не станут ли дюжие потомки Измаила оспаривать его право на свободное расхаживание по прерии. Собака самой хорошей породы, отлично выдрессированная, не могла бы идти по следу с большим жаром, чем доктор вслед за Траппером.

Может быть, к счастью для его храбрости, доктор не знал, что старик заставил своих спутников обходить вокруг крепости Измаила. Ученый был в сладком убеждении, что каждый шаг, который он делает по прерии, удаляет его от опасной скалы. Несмотря на мимолетное потрясение, испытанное им, когда он узнал свою ошибку, он смело вызвался войти в лес, где, как он предполагал, еще находился труп убитого Азы. Может быть, вызваться на трудное дело его побудила тайная боязнь, что его спутники неблагоприятно взглянут на поспешность, которую он выказал при отступлении. Кроме того, каков бы ни был страх, внушаемый ему живыми, но его привычки и познания возвышали его над страхом перед мертвыми.

— Если идет речь о каком-нибудь деле, требующем полного обладания нервной системой, — сказал ученый тоном, которому старался придать оттенок отваги, — то вам нужно только дать направление умственным способностям. Перед вами тот, на физические силы которого вы можете рассчитывать.

— Он привык говорить притчами, — сказал Траппер, ум которого не мог подняться до высоты научного языка доктора, — но я думаю, что во всех его речах кроется какой-нибудь смысл, хотя отыскать его так же трудно, как найти трех орлов, сидящих на одном дереве. Благоразумие требует, чтобы мы укрылись куда-нибудь, а то дети Измаила нападут на наши следы. Ну, а как вы хорошо знаете, доктор, есть некоторое основание опасаться в этом лесу зрелища, ужасного для глаз женщины. Достаточно ли вы мужчина для того, чтобы взглянуть прямо в лицо смерти, или мне придется рисковать, что собаки залают, когда я пойду туда сам? Вы видите, Гектор уже готов бежать туда с разинутой пастью.

— Достаточно ли я мужчина! — повторил естествоиспытатель. — Достопочтенный Траппер, отношения между нами возникли еще очень недавно, а не то подобный вопрос мог бы вызвать очень серьезный разговор между нами. Я имею право быть отнесенным к классу mammalia; порядок — primates; род — homo. Таковы физические атрибуты; что касается моих нравственных качеств, то о них будет судить потомство; не мне говорить.

— Физика имеет значение только для тех, кто любит ее. Для меня, по моим вкусам и суждениям, это представляется неважным, а нравственность никогда никому не вредит, где ни живи: в лесу ли, или среди окон со стеклами и в дыму каминов. Нас разделяют только слова, которые трудно понять, друг мой; а я знаю, что, поговорив откровенно, мы поняли бы друг друга и вынесли бы одинаковое суждение о людях и делах этого мира. Тише, Гектор, тише! Что с тобой? Точно ты никогда не чуял человеческой крови!

Доктор удостоил природного философа милостивой улыбкой, к которой примешивалось сострадание, потом отошел на два шага от места, куда его увлек избыток храбрости, чтобы иметь более простора и свободы в жестах и позе.

— Каждый homo, конечно, homo, — начал он, вытягивая руку внушительным жестом, придавшим больше силы аргументации. — Во всем, что касается животных отправлений, существуют узы гармонии, порядка, сходства намерений, соединяющие весь род; но тут и оканчивается сходство. Человек может быть унижен невежеством и отодвинут до самого крайнего предела, отделяющего его от животного, или может быть поднят наукой настолько, что приближается к веществу, управляющему миром. Я даже думаю, что, если бы у него было время и случай, он мог бы достигнуть полного познания всех наук и таким образом стать движущим принципом вещей.

Старик задумчиво покачал головой и ответил с естественной твердостью, совершенно затмившей вид напускной важности, принятой его собеседником:

— Все это не что иное, как развращенность рода человеческого. Времена года сменились восемьдесят шесть раз с тех пор, что я на земле, и за все время я видел, как деревья росли и умирали, и все же не знаю, почему бутон открывается под лучами весеннего солнца или почему лист опадает при первом заморозке. Вот вы думаете, что так легко достичь познания всех вещей, а можете вы сказать мне, каково было их начало и каков будет конец? Или, так как ваше ремесло состоит в том, чтобы лечить болезни и раны, то скажите мне, пожалуйста, что такое жизнь и что такое смерть; почему орел живет так долго, а бабочке суждено такое короткое существование? Ответьте мне на более простой вопрос: почему вот эта собака выказывает беспокойство, а вы, который целыми днями зарываетесь в свои книги, вы не видите причин для беспокойства?

Доктор, несколько удивленный энергичным и полным достоинства тоном старика, глубоко вздохнул, как борец, горло которого перестал сжимать противник, и воспользовался паузой, чтобы ответить:

— Это вследствие инстинкта.

— А что такое инстинкт?

— Низшая степень разума, таинственное соединение материи и мысли.

— А что вы называете мыслью?

— Достопочтенный Траппер, этот способ аргументации делает излишним употребление определений; могу вас заверить, что он не допускается в школах.

— В таком случае в ваших школах более лукавства, чем я думал, потому что это самый верный способ доказать всю тщету их тщеславия, — ответил Траппер. Он вдруг бросил разговор, который только что начал обещать много удовольствия естествоиспытателю, и повернулся к собаке. Поглаживая ей уши, чтобы сдержать нетерпеливые движения, он говорил: — Что это? Никто не принял бы тебя за разумную собаку! Ты точно плохо выдрессированная собака, все воспитание которой заключается в том, чтобы следовать за другими, словно ребенок в поселениях, всегда идущий по следам своих учителей — худо ли, хорошо ли они идут. Покажи приобретенную тобой опытность. Ну-ка, друг, вы, который можете столько сделать, в состоянии ли вы войти в этот лес, или мне нужно идти самому?

Доктор принял решительный вид и пошел к лесу. Собаки ограничились тем, что тихонько ворчали по временам. Но, когда молодая собака увидела, что естествоиспытатель отправился в путь, она не выдержала больше, описала, лая изо всех сил, три-четыре круга вокруг него, опустив нос к земле, и вернулась к своему товарищу.

— Скваттер и его гнездо оставили ясный след на земле, — сказал Траппер, все время посматривая, не дает ли посланный им пионер знака, что путь свободен. — Надеюсь, — прибавил он, — что у ученого хватит смысла настолько, чтобы не забыть, зачем он пошел в этот лес.

Доктор Баттиус уже исчез среди деревьев, и Траппер стал снова выказывать нетерпение, как вдруг присутствующие увидели естествоиспытателя. Он пятился, повернувшись лицом к месту, откуда вышел, как будто там было что-то, прикозавшее его взгляд.

— Судя по испуганному виду ученого, там есть нечто, заслуживающее внимания! — крикнул Траппер, отпуская Гектора и бросаясь к смущенному естествоиспытателю. — Ну, друг, — сказал он, — какую новую страницу отыскали вы в вашей книге мудрости?

— Это василиск, — пробормотал доктор. Смущение и растерянность выражались на его изменившемся лице. — Животное из порядка змей. Я считал баснословными приписываемые ему свойства, но всемогущая природа в состоянии произвести все, что может выдумать человек.

— Что же это такое? Что там? Змеи, встречающиеся в прерии, не опасны, за исключением разъяренной гремучей змеи, но она всегда своим хвостом предупреждает нас об опасности, прежде чем успеет ранить зубами. Что за унизительное чувство — страх! Вот человек, который обыкновенно произносит такие большие слова, что, кажется, их не удержать во рту, и он же так теряет разум — и пищит, как козодой. Ну, соберитесь с духом! Что случилось? Что вы видели?

— Чудо! Чудовище, которое природе угодно было создать для доказательства своего могущества. Никогда я не видел такого нарушения законов природы, никогда не встречал предмета, который до такой степени уничтожает все различия класса и вида. Надо отметить — пока есть время и представляется возможность — все его характерные признаки, — прибавил он, роясь в кармане, чтобы достать записную книжку, но рука его слишком дрожала, чтобы выполнить свое дело. — Глаза, одаренные притягивающей силой, цвет — изменяющийся, сложный и…

— Можно подумать, что бедняк сошел с ума со своими глазами и цветами! — крикнул Траппер с недовольным видом. Он начинал тревожиться: прошло несколько времени, а товарищи его все еще не укрыты от чужих взглядов в глубине леса. — Если в кустарнике есть какое-нибудь пресмыкающееся, покажите мне его, а если оно не согласится спокойно уступить нам место — мы посмотрим, кто из нас господин.

— Гам, — сказал доктор, указывая на густую группу деревьев, шагах в пятидесяти от того места, где он стоял.

Траппер с самым спокойным видом обратил свои взор в указанную ему сторону; но лишь только его опытный взгляд увидел предмет, смешавший все познания естествоиспытателя, он вздрогнул, направил на этот предмет дуло ружья, но сейчас же опустил его, как будто пришедшая ему на ум мысль доказала, что не следует поддаваться первой.

Оба движения — поспешности и благоразумия — имели свои основания. На краю леска, на земле виднелось нечто вроде живого шара, вид которого мог оправдать расстройство, воцарившееся в уме доктора. Трудно было бы описать форму и цвет этого необыкновенного существа; можно только сказать в общих выражениях, что оно было почти сферической формы и соединяло на себе все цвета радуги, перемешанные без всякого порядка, гармонии и какого-либо рисунка. Основными цветами были черный и ярко-красный, но белые, желтые и малиновые полосы смешивались на них самым странным образом и как бы случайно. Будь только это, трудно было бы сказать, что это существо, одаренное жизнью. Но пара черных, блестящих подвижных глаз, неусыпно следивших за малейшими движениями Траппера и его товарища, достаточно устанавливали важный факт его принадлежности к животному миру.

— Или ваше пресмыкающееся — разведчик, или я ничего не понимаю в раскрашивании и хитростях индейцев, — сказал старик, опираясь о землю прикладом, ружья и глядя на страшный предмет с самым хладнокровным видом. — Он думает, что мы потеряли зрение или разум; ему хочется, чтобы мы поверили, будто голова краснокожего — камень, прикрытый осенними листьями. А, может быть, у него на уме какая-нибудь другая дьявольщина.

— Как, это животное — человек? — вскрикнул доктор. — Он принадлежит к роду homo? A я принял его за неописанное еще сушество.

— Он такой же человек и такой же смертный, как и все воины этих прерий, — сказал Траппер. — Было время, когда любой краснокожий оказался бы в дураках, если бы посмел показаться в таком виде на глаза некоему охотнику, которого я мог бы назвать; но теперь этот охотник слишком стар и слишком близок к своему концу, чтобы быть чем-нибудь иным, кроме жалкого траппера. Но все же надо поговорить с индейцем и дать ему знать, что он имеет дело с людьми, у которых есть борода на подбородке. Эй, друг, — крикнул он на языке дакотов, — выходи-ка из своего убежища, в прерии еще хватит места для одного лишнего воина.

Глаза, казалось, блеснули новым блеском, но масса, которая, по мнению Траппера, была не что иное, как голова человека с волосами, обстриженными по обыкновению воинов Запада, продолжала оставаться неподвижной и не подала никакого признака жизни.

— Это ошибка! — крикнул доктор. — Это животное не принадлежит даже к классу mammalia. Еще менее это человек!

— Вот ваши знания, — ответил Траппер с тихим победоносным смехом; — вот она — наука человека, изучившего столько книг, что глаз его уже не в состоянии отличить оленя от дикой кошки. Вон Гектор; это собака, получившая воспитание на свой манер, и, хотя последний ребенок воображает, что знает больше него, он ни за что не ошибся бы в подобном деле. Так как вы думаете, что этот предмет не человек, я покажу вам его во весь рост, и тогда вы скажете бедному, невежественному старому Трапперу, каким именем надо называть этот предмет. Помните, что я не собираюсь причинить ему зло; я хочу только заставить этого красного дьявола выйти из засады.

Траппер стал рассматривать затравку в своем ружье, стараясь демонстративно обнаружить свои враждебные намерения. Когда он решил, что дикарь начинает предчувствовать опасность, он направил дуло ружья на него и крикнул очень громко:

— Ну, друг, теперь выбирай: я готов и на мир, и на войну. Но нет, это не человек. Мудрец, стоящий рядом со мной, говорит правду, и я ничем не рискую, если выстрелю в эту кучку сухих листьев.

Говоря это, старик поспешно опустил дуло ружья и прицелился в индейца с точностью, которая могла оказаться для того роковой, если бы он не вскочил на ноги, стряхнув с себя листья и хворост, которым он, вероятно, прикрылся при приближении европейцев, и не вскрикнул:

— Уаг!

---

Глава 15. «Прерия» Ф. Купер

« Глава 14

Глава 16 »