Глава XXI

---

Пути сообщения в Отсего, за исключением больших дорог, были в те времена не лучше лесных тропинок. Огромные деревья подступали к самым колеям и не пропускали солнечных лучей, а медленность испарений и толстый слой растительных остатков, покрывавший всю почву, делали ее довольно зыбкой. Бугры и овраги, огромные корни выдававшиеся над землей, частые пни не только затрудняли проезд, но даже делали его небезопасным. Эти многочисленные препятствия, которые испугали бы непривычного человека, не смущали, однако, местных жителей, спокойно предоставлявших лошадям пробираться по неровному пути. Во многих местах только отметки на деревьях да иногда пень сосны, срубленной у самых корней, разбегавшихся на семь метров во все стороны, указывали дорогу.

По такой дороге шериф вел своих друзей, когда они спустились по тропинке из кленовой рощи и проехали по мосту, перекинутому через небольшой поток. Бревна моста местами разъехались, образуя зияющие пустоты. Лошадь Ричарда, опустив морду, осторожно пробралась по мосту, но кровная кобыла мисс Темпль пренебрегала такими предосторожностями. Она сделала два-три шага и, дойдя до самого широкого провала, перескочила через него с легкостью белки, повинуясь уздечке и хлысту своей всадницы.

— Тише, тише, дитя мое! — крикнул Мармадюк, следовавший за ней так же осторожно, как Ричард. — В нашей местности не приходится гарцевать. По этим дорогам нужно ездить с осторожностью. Ты можешь показывать свое искусство в верховой езде на равнинах Нью-Джерси, но среди холмов Отсего от него приходится отказаться на время.

— В таком случае мне незачем садиться на лошадь, дорогой папа, — возразила дочь. — Если я буду дожидаться, пока в этой дикой стране заведутся хорошие дороги, то успею состариться, и все равно должна буду отказаться от верховой езды.

— Не говори этого, дитя мое, — возразил отец, — а подумай о том, что если ты будешь рисковать, как при переезде через мост, то едва ли доживешь до старости, и твоему отцу придется оплакивать свою Елизавету. Если бы ты видела, как я, эту местность в девственном состоянии и следила бы за быстрыми изменениями, которые она пережила с тех пор, как в ней появились люди, ты бы не была так нетерпелива.

— Мне помнится, вы рассказывали о своей первой поездке в эти леса, но этот рассказ побледнел и сменился с другими воспоминаниями детства. Кажется, эта страна была в то время еще более угрюмой и дикой, чем сейчас. Расскажите, дорогой папа, как вы решились на это путешествие и что испытали при этом?

— Ты была еще очень мала, дитя мое, когда я оставил тебя с твоею матерью и совершил поездку в эти пустынные горы, — сказал Мармадюк. — Мне пришлось испытать лишения, голод и болезни, прежде чем удалось заселить эту дикую страну, но, по крайней мере, сейчас не приходится жаловаться на неудачу моих замыслов.

— Голод! — воскликнула Елизавета. — Я считала эту страну обетованной землей. Неужели вам приходилось страдать в ней от голода?

— И очень, — отвечал судья. — Те, кто видят теперь эти тучные поля, обильные урожаи и обозы со всякого рода продуктами, которые тянутся отсюда зимой, с трудом поверят, что еще немного лет тому назад обитатели этих лесов с трудом поддерживали жизнь своих семей плодами лесных деревьев и охотою на дичь.

— Да, да! — подтвердил Ричард, услышавший последние слова. — Это было голодное время, кузина Бесс! Я отощал, как дикая кошка, и побледнел, точно от лихорадки. Мосье Лекуа сморщился, как высохшая тыква, и мне кажется, мосье, что вы до сих пор не совсем оправились. Бенджамен всех труднее выносил голод и клялся, что предпочел бы половинный рацион на корабле. Бенджамен мастер клясться, когда ему приходится голодать. Я было совсем собрался покинуть тебя, Дюк, и отправиться в Пенсильванию нагуливать жир. Но мы дети родных сестер, и я решил, что останусь жить или умереть вместе с тобой.

— Я помню твою дружбу, — сказал Мармадюк, — и наше родство.

— Но, дорогой папа, — с удивлением допытывалась Елизавета, — как же вы страдали? А плодородная долина Могаука? Разве нельзя было получать съестные припасы оттуда?

— Это был голодный год. Цены на хлеб страшно поднялись в Европе, и спекулянты постарались прибрать зерно к рукам. Эмигранты, двигавшиеся с востока на запад, проходили по долине Могаука и истребляли все, точно саранча. Сколько раз мне случалось видеть, как рослый молодец, сгибаясь под тяжестью мешка с мукою, тащил его с Могаука по горным тропинкам своей голодной семье. Это было детство нашего поселка. У нас не было ни мельниц, ни зерна, ни дорог, ни расчисток. Возрастало только число ртов, которые нужно было кормить, так как приток поселенцев не ослабевал. Напротив, нужда, господствовавшая на востоке, увеличивала число переселенцев.

— Как же, дорогой папа, ты справился с этим бедственным положением? — спросила Елизавета.

— Да, Елизавета, — отвечал судья после минутного молчания, охваченный нахлынувшими воспоминаниями. — Сотни людей в это ужасное время ждали от меня хлеба. Страдания их семей и мрачные перспективы, открывавшиеся перед нами, убивали предприимчивость и энергию моих поселенцев. Голод гнал их в леса за пищей, но к вечеру они возвращались с отчаянием в душе, изнуренные и ослабевшие. Бездействовать не приходилось. Я закупил партию зерна в Пенсильвании. Его нагрузили в Альбани и доставили вверх по Могауку в лодках. Оттуда оно было доставлено на лошадях и роздано моим поселенцам. Сделали сети и ловили рыбу в реках и озерах. Нам помог также случай: огромная стая сельдей, сбившись с своего обычного пути, поднялась на пятьсот миль по Сосквеганне и почти наполнила озеро. Мы выловили их и роздали семьям вместе с порциями соли. С этого момента наши бедствия кончились.

— Да, — воскликнул Ричард, — и мне было поручено раздавать рыбу и соль! Когда бедняги явились за своими порциями, Бенджамен, который был моим помощником, должен был протянуть веревку между мною и ими, потому что они питались перед тем только диким луком и пропахли им насквозь. Вы были еще ребенком, Бесс, и ничего не знали об этом, так как мы позаботились избавить вас и вашу мать от всяких страданий. В этот год мне пришлось пожертвовать всеми моими свиньями и индейками.

— Да, Бесс, — продолжал судья более веселым тоном, — кто знает о заселении новой страны только понаслышке, тот не представляет себе, каких страданий и трудов оно стоило. Этот округ кажется тебе некультурным и диким, а посмотрела бы ты, каким он был, когда я впервые явился на эти холмы! Я оставил свою партию утром подле фермы в Вишневой долине, а сам проехал верхом по оленьей тропе на вершину горы, которую назвал Горой Видения, потому что вид, который открывается с нее, показался мне грезой. Я взобрался на дерево, уселся на ветку и просидел более часа, рассматривая эту безмолвную пустыню. Всюду мои глаза встречали только дремучие леса. Единственным открытым пространством была поверхность озера, блестевшая, как зеркало. Я видел на нем мириады водяных птиц, которые прилетают и отлетают в известное время года. Со своего наблюдательного пункта я заметил медведицу с медвежатами, спустившуюся к озеру напиться. Видел оленей, пробегавших по лесу, но нигде мне не попадались следы человека. Ни хижины, ни дороги, ни единого возделанного клочка земли. Ничего, кроме гор и лесов, таких дремучих, что даже Сосквеганна скрывалась в их чаще.

— Вы провели и ночь один? — спросила Елизавета.

— Нет, дитя мое, — отвечал отец. — Полюбовавшись этой картиной со смешанным чувством удовольствия и грусти, я слез со своей вышки и спустился к озеру. Предоставив лошади щипать траву, я исследовал его берега и то место, где теперь стоит Темпльтон. Громадная сосна росла на месте моего теперешнего дома. От нее до озера тянулась прогалина, образовавшаяся вследствие бурелома, так что мне открывался свободный вид на озеро. Под этим деревом я расположился закусить и, кончая мой скромный обед, заметил дымок, курившийся под горой на восточном берегу озера. Это был первый признак соседства человека, который я встретил здесь. С большим трудом я добрался до этого места и нашел бревенчатую хижину у подошвы обрыва, по всем признакам, обитаемую, хотя в ней никого не было…

— Это была хижина Кожаного Чулка? — быстро сказал Эдвардс.

— Да. Хотя я сначала принял ее за индейскую хижину. Но пока я бродил вокруг нее, появился Натти, тащивший только что убитого оленя. Тут-то мы и познакомились. Раньше я никогда не слыхал, что кто-нибудь обитает в здешних лесах. Он достал челнок из коры и перевез меня на ту сторону, где я привязал свою лошадь. Затем он указал мне место, где ее можно было оставить на ночь. Я же переночевал в его хижине.

Мисс Темпль была так поражена глубоким вниманием Эдвардса к этому рассказу, что забыла предложить новый вопрос, ко молодой человек сам продолжал разговор, спросив:

— А как вас принял Кожаный Чулок, сэр?

— Просто, но приветливо. Только поздно вечером, когда он узнал мое имя и цель моего появления здесь, эта приветливость уменьшилась, лучше сказать, совсем исчезла. Кажется, он считал появление поселенцев посягательством на его права, потому что выразил большое неудовольствие по поводу всего услышанного, хотя в очень неясных и смутных выражениях. Я не понял толком его замечаний, но предполагал, что они относились к нарушению его охотничьих прав.

— Вы уже купили тогда эти земли, или осматривали их с целью купить? — спросил Эдвардс довольно резко.

— Они были моими уже несколько лет. Я посетил озеро с целью устроить здесь поселение. Натти отнесся ко мне гостеприимно, но холодно, после того, как узнал о цели моего прибытия. Как бы то ни было, я переночевал в его хижине на медвежьей шкуре, а утром присоединился к своей партии.

— Он ничего не говорил о правах индейцев, сэр? Насколько я знаю, Кожаный Чулок не признает за белыми права на обладание этой страной.

— Я припоминаю, что он говорил о них, но в очень неясных выражениях, так что я плохо понял его, а может быть, и забыл его слова. Права индейцев прекратились еще с прошлой войны, и, во всяком случае, эти земли принадлежат мне в силу патента, выданного королевским правительством и подтвержденного конгрессом, так что ни один суд в стране не может отрицать моего права.

— Без сомнения, сэр, ваше право законно, — холодно сказал молодой человек, задерживая своего коня и прекращая разговор.

Вскоре они достигли пункта, с которого открывался прекрасный вид. Это был один из тех живописных ландшафтов, свойственных Отсего, которые требуют мягких летних тонов и красок, чтобы проявиться во всей своей красоте. Мармадюк заранее предупредил свою дочь, что в это время года эффект будет очень не полон. Ограничившись беглым осмотром, компания повернула домой.

— Весна самое неприятное время года в Америке, — сказал судья, — а в особенности в этих горах.

Веселье и оживленная беседа вскоре сменились молчанием и задумчивостью. На небе стали сгущаться тучи, быстро собираясь со всех сторон, несмотря на отсутствие ветра.

Проезжая по расчистке, встретившейся на их пути, судья указал дочери на признаки приближающейся бури. Снег уже падал на холмах, окаймлявших озеро с севера, и вскоре все почувствовали приближение северо-западного ветра.

Всадники подгоняли лошадей, но плохая дорога не допускала быстрой езды, и местами приходилось пробираться шагом. Ричард ехал впереди, за ним — мосье Лекуа, за ним — Елизавета. Мармадюк следовал за своею дочерью, давая ей по временам предостерегающие советы относительно управления лошадью. Эдвардс ехал рядом с Луизой Грант, которая не была привычна к верховой езде и чувствовала робость в этом дремучем лесу, куда едва проникали солнечные лучи. Буря еще не дошла до места, где они ехали, но зловещая тишина, предшествующая ей, возбуждала более жуткое чувство, чем сама буря. Внезапно раздался голос Эдвардса, звучащий смертельной тревогой.

— Дерево! Дерево! Гоните, шпорьте коней! Дерево! Дерево!

— Дерево! Дерево! — отозвался Ричард, хлестнув коня с такой силой, что тот сделал саженный прыжок, подняв целый столб грязи и брызг.

— Дерево! Дерево! — повторил француз, согнувшись над шеей лошади, зажмурив глаза и колотя ногами по бокам животное, которое с изумительной быстротой устремилось за конем Ричарда.

Елизавета удержала свою кобылу и оглянулась, бессознательно отыскивая причину опасности, когда услышала страшный треск, нарушивший лесную тишину. В то же мгновение Мармадюк схватил под уздцы лошадь девушки и заставил ее рвануться вперед.

Каждый из компании невольно нагнулся над седлом. Треск сменился звуком, напоминавшим свист ветра, за которым последовал страшный грохот. Казалось, сама земля задрожала от падения лесного гиганта.

Убедившись с одного взгляда, что его дочь и бывшие впереди остались невредимыми, судья Темпль оглянулся в смертельном беспокойстве, желая узнать, что сталось с остальными. По ту сторону дерева молодой Эдвардс, откинувшись на седле, изо всех сил натянул рукой поводья своего коня, а правой — поводья лошади мисс Грант. Обе лошади дрожали всем телом и храпели от ужаса. Луиза выпустила поводья и закрыла руками лицо, наклонившись над седлом.

— Целы ли вы? — крикнул встревоженный судья.

— Целы! — отвечал молодой человек. — Но если бы у дерева были сучья, мы бы погибли…

Он остановился, заметив, что Луиза покачнулась на седле. Если бы он не поддержал ее, она упала бы на землю. С помощью Елизаветы Луизу скоро удалось привести в чувство, а немного оправившись, она снова уселась на лошадь и могла продолжать путь, поддерживаемая с одной стороны судьей Темплем, а с другой — Эдвардсом.

— Внезапное падение дерева. — сказал Мармадюк, — самый опасный случай в лесу, так как его нельзя предвидеть. Оно случается при отсутствии ветра и без всякой видимой причины.

— Причина падения деревьев очевидна, судья Темпль, — сказал шериф, — дерево стареет, гниет и ослабевает от морозов, пока линия, проведенная через центр его тяжести, не очутится вне его основания. Тогда оно непременно должно упасть; это можно доказать с математической достоверностью. Я изучал математику…

— Совершенно верно, Ричард, — перебил Мармадюк, — твое рассуждение вполне правильно и, если память меня не обманывает, ты слышал его от меня же. Но как остеречься от этой опасности? Не можешь же ты, гуляя по лесу, измерять основания и вычислять центр тяжести деревьев? Ответь мне на это, дружище Джонс, и ты окажешь большую услугу стране.

— Ответить тебе на этот вопрос, дружище Темпль? — возразил Ричард. — Образованный человек сумеет на все ответить, сэр! Ведь падают только гнилые деревья, — стало быть, не подходи к гнилым деревьям и будешь цел и невредим.

— Ну это значило бы совсем не ходить в лес, — отвечал Мармадюк, — к счастью, ветры обыкновенно освобождают леса от этих опасных деревьев, и очень редко случается, чтобы подгнившее дерево падало само собой.

Луиза к этому времени оправилась настолько, что компания могла ускорить путь. Еще задолго до того, как они добрались до дому, их захватила буря, и когда они слезали у подъезда «замка», мантильи дам и пальто мужчин были покрыты снегом. Когда Эдвардс помогал Луизе сойти с лошади, девушка крепко пожала ему руку и прошептала:

— Теперь, мистер Эдвардс, и отец и дочь обязаны вам жизнью!

Буря продолжалась весь день, и задолго до заката солнца все признаки весны исчезли. Озеро, горы, деревья и поля снова оделись сверкающим покровом снега.

---

Глава 21. «Пионеры» Ф. Купер

« Глава 20

Глава 22 »