Русская и мировая классика Переводы и оригиналы |
Командированный в силу этих известий Горданов застал дело в тяжком кризисе. Кишенский прятался и писал в своих фельетонах намеки на то самое мошенничество, которое сам устроил; Михаил Бодростин был смущен полученными им по городской почте анонимными письмами, извещавшими его, что указываемое в такой-то газете дело о фальшивых векселях непосредственно касается его. С одной стороны, угрожающий по этому случаю скандал, а с другой — подрыв кредита раздражал его безмерно, и смущенный старик доверял свою досаду одной Казимире, но та на эту пору тоже не находила у себя для него запаса утешений.
Внезапное прибытие Горданова в Петербург в эти смятенные дни было для Михаила Андреевича величайшею радостию. Он все рассказал Горданову и попросил его разыскать, в чем может заключаться дело, и вывесть все на чистую воду, если можно, однако, без всякой огласки.
Горданов взялся все обделать и поскакал. Он побывал, где знал, в разных местах и потом у Кишенского, который, при виде его, улыбнулся, сгас и напомнил ему о долге.
— Мой долг будет красен платежом, — отвечал ему с презрением Горданов, — а вы вот скажите мне: что за слухи ходят о бодростинских бланках и векселях?
Кишенский отозвался болезнью и полным об этом неведением, но присоветывал, однако же, Горданову толкнуться к начальнику сыскной полиции, или к обер-полицейместеру, а также поговорить с Казимирой и кстати подумать о долге. Горданов на первый совет, куда ему толкнуться, ничего не ответил, а о долге обещал поговорить послезавтра и прямо отправился к княгине Казимире.
Конфиденции, которые имел Павел Николаевич с очаровательною, беспаспортною княгиней, повели к тому, что Михаил Андреевич видел ее милые слезы, приял ее раскаяние в увлечении недостойным человеком и, разжалобясь, остался сам ее единственным утешителем, тогда как Горданов отправился немедленно переместить скрипача, так чтобы не было и следа. С этих пор отношения Бодростнна к красавице-княгине вступили в совершенно новую фазу, причем немало значения имели усердие и талант Горданова.
Княгиня ни за что не хотела расстаться со своим скрипачом. Даже сознавшись, под страшными угрозами Горданова, в том, что фальшивые векселя от имени Бодростина фабриковал скрипач и что он же делал от его имени ручательные подписи на обязательствах, которые она сама писала по его просьбам, княгиня ни за что не хотела оставить своего возлюбленного.
— Мы лучше бежим оба из России, — сказала она Горданову, ломая свои руки.
— Постойте, постойте! — отвечал ей спокойно, соображая и обдумывая, Горданов. — Бежать хорошо, но именно, как вы сказали, надо «лучше бежать», а не кое-как.
И он предложил ей короткий ясный план выпроводить артиста одного.
Княгиня отвечала отрицательно.
— Отчего же-с? — допрашивал Горданов. — Если любите его, так и будете любить: пусть он подождет вас где-нибудь за границей, а вы пока — здесь… хорошенько подкуетесь на золотые подковки.
— Нет, это невозможно.
— Ревнуете, что ли, вы его?
— Да, и ревную, и…
— Вы, пожалуйста, договаривайте, а то ведь время дорого, и каждую минуту на след этой проделки может накинуться полиция. Почему вы не можете с ним разлучиться?
Княгиня молчала.
— Залог его любви, что ли, вы, может быть, храните? — отбил бесцеремонно Горданов.
Княгиня вспыхнула и взглянула на дельца умоляющим взглядом.
— Понимаю вас, понимаю, — успокоил ее Горданов. — Но, вероятно, еще не скоро?.. Ну, так мы вот что… Что у вас есть залог его любви — это даже прекрасно, но сам он здесь теперь не у места и делу мешает: он вас тоже верно ревнует?
— Ну, конечно… разве ему приятно? — отвечала сквозь слезы княгиня.
— Да, да, разумеется, я так и думал, но, впрочем, это уж всегда так бывает. Оттого все у вас до сих пор вяло и шло, что вы связаны его мучениями.
Княгиня вдруг вздрогнула и зарыдала.
— Ну-с, не убивайтесь, — утешал ее Горданов, — положитесь на меня. Я так устрою, что вам никакого труда не будет стоить приласкать старичка. Что в самом деле: он ведь тоже, что дитя… чем тут терзаться-то?
Княгиня молчала.
— Да, приласкайте его родственно, но хорошенько, — повторил Горданов, — так, чтоб у него ушки на макушке запрыгали, и всю эту беду с векселями мы сбудем и новую добудем… а того молодца мы пока припрячем от глаз подалее. Хорошо?.. ну и прекрасно! А вы тем временем позакрепитесь, позаручитесь капитальцем на свjю и на младенцеву долю…
Княгиня не выдержала и произнесла с омерзением:
— Фуй, Горданов, что вы говорите!
— Дело говорю-с, дело. И главное, все это будет сделано без посредства этого подлого жида Тишки.
— Ах да! уж Бога ради только без него!
— Да уж об этом вы не хлопочите: я его сам ненавижу, поверьте, не менее вашего.
— Он такой негодяй!.. мне даже один вид его вселяет отвращение.
— Конечно, вид его прегнусный.
— Ну уж я не знаю, но я его всегда терпеть не могла, а в теперешнем моем положении…
— Да, в теперешнем вашем положении это совсем не годится. Ну, вы его зато более и не увидите. А во всем остальном прошу вас не того… не возмущаться. Что делать, судьба! помните, как это говорит прекрасная Елена: «Судьба!»
Княгиня покачала головой и хрустнула энергически пальцами, оглянулась по сторонам покоя и тяжело вздохнула, как бы от нестерпимой боли.
— Что-с? — шепнул ей в это время Горданов.
— Да ничего… «судьба… судьба!» Горданов встал и проговорил:
— А судьбе благоразумие велит покоряться. — Он протянул княгине руку.
— Я покоряюсь, — молвила в ответ княгиня.
Затем, когда был доставлен Бодростин и когда он был оставлен при требующей прощения и утешения княгине, Павел Николаевич в самые часы их нежных излияний друг пред другом предался неожиданному коварству.
Глава 4. Другой рыбак с иною отвагой
Часть 5. Темные силы
Роман «На ножах» Н. Лесков
Искать произведения | авторов | цитаты | отрывки
Читайте лучшие произведения русской и мировой литературы полностью онлайн бесплатно и без регистрации, без сокращений. Бесплатное чтение книг.
Книги — корабли мысли, странствующие по волнам времени и бережно несущие свой драгоценный груз от поколения к поколению.
Фрэнсис Бэкон
Без чтения нет настоящего образования, нет и не может быть ни вкуса, ни слова, ни многосторонней шири понимания; Гёте и Шекспир равняются целому университету. Чтением человек переживает века.
Александр Герцен