Глава двадцать первая. Свадьба Форовых

---

У калитки, до которой Евангел провожал Форова, майор на минутку остановился и сказал:

— Так как же-с это… того…

— Вы насчет свадьбы?

— Да.

— Что ж, приходите, я перевенчаю и денег за венец не возьму. Приходите вечерком в воскресенье чай пить: я на сих днях огласку сделаю, а в воскресенье и перевенчаемся.

— А не очень это скоро?

— Нет; чем же скоро? чем скорее, тем оно вернее, а то ведь Паинька правду говорит: знаете, вдруг кран-кен, а женщина останется ни при чем.

— Хорошо-с, я приду в воскресенье венчаться. А жена у вас, черт возьми, все-таки удивительная!

— Да ведь я и говорил, что вы на нее будете удивляться и не поймете ее. Я все время за вами наблюдал, как вы с нею говорили, и думал: «ах, как бы этот ее не понял»! Но нет, вижу, и вы не поняли.

— Почему же вы это так думаете? А может быть, я ее и понял?

— Нет, где вам ее понять! Ее один я понимаю. Ну, говорите: кто такая она, по-вашему, если вы ее поняли?

— Она?.. она… положительная и самая реальная натура. Евангел, что называется, закис со смеху.

— Чего же вы помираете? — вопросил майор.

— А того, что она совсем не положительная и не реальная натура. А она… — позвольте-ка мне взять вас за ухо.

И Евангел, принагнув к себе слегка голову майора, прошептал ему на ухо:

— Моя жена дурочка.

— То есть вы думаете, что она не умна?

— Она совершенная дурочка.

— А чем же она рассуждает?

— А вот этим вот! — воскликнул Евангел, тронув майора за ту часть груди, где сердце. — Как же вы этого не заметили, что она, где хочет быть умною дамой, сейчас глупость скажет, — как о ваших белых панталонах вышло; а где по естественному своему чувству говорит, так что твой министр юстиции. Вы ее, пожалуйста, не ослушайтесь, потому что я вам это по опыту говорю, что уж она как рассудит, так это непременно так надо сделать.

Майор посмотрел на священника и, видя, что тот говорит с ним совершенно серьезно, провел себя руками по груди и громко плюнул в сторону.

— Ага! вот, значит, видите, что промахнулись! Ну ничего, ничего: в самом деле не все сразу. Приходите-ка прежде венчаться.

Майор еще раз повторил обещание прийти, и действительно пришел в назначенный вечер к Евангелу вместе с Катериной Астафьевной, которой майор ничего не рассказал о своих намерениях, и потому она была только удивлена, увидя, что неверующий Филетер Иваныч, при звоне к вечерне, прошел вместе с Евангелом в церковь и стал в алтаре. Но когда окончилась вечерняя и среди церкви поставили аналой, зажгли пред ним свечи и вынесли венцы, сердце бедной женщины сжалось от неведомого страха, и она, обратись к Евангеловой попадье и к стоявшим с нею Синтяниной и Ларисе, залепетала:

— Дружочки мои, а кто же здесь невеста?

— Верно, ты, — отвечала ей Синтянина.

Катерина Астафьевна потерянно защипала свою верхнюю губу, что у нее было знаком высшего волнения, и страшно испугалась, когда майор взял ее молча за руку и повел к аналою, у которого уже стоял облаченный в ризу Евангел и возглашал:

— Благословен Бог наш всегда, ныне и присно.

Во все время венчального обряда Катерина Астафьевна жарко молилась и плакала, обтирая слезы рукавом своего поношенного, куцего коричневого шерстяного платья, меж тем как гривенниковая свеча в другой ее руке выбивала дробь и поджигала скрещенную на ее груди темную шелковую косыночку.

Обряд был кончен, и Евангел первый поздравил майора и Катерину Астафьевну мужем и женой.

Затем их поздравили и остальные друзья, а потом все пили у Евангела чай, уходили с ним на его просо и наконец вернулись к скромному ужину и тут только хватились: где же майорша?

Исчезновение ее удивило всех, и все бросились отыскивать ее, кто куда вздумал. Искали ее и на кухне, и в сенях, и в саду, и на рубежах на поле, и даже в темной церкви, где, думалось некоторым, не осталась ли она незаметно для всех помолиться и не запер ли ее там сторож? Но все эти поиски были тщетны, и гости, и хозяева впали в немалую тревогу.

А Катерина Астафьевна меж тем сидела в небольшой темной пасеке отца Евангела и, прислонясь спиной и затылком к пчелиному улью, в котором изредка раздавалось тихое жужжание пчел, глядела неподвижным взглядом в усеянное звездами небо.

В таком положении отыскал ее здесь майор и, назвав ее по имени, укорял за беспокойство, которое она наделала всем своею отлучкой.

Катерина Астафьевна, не переменяя положения, только перевела на мужа глаза.

— Пойдем ужинать! — звал ее майор.

— Форов! — проговорила она тихо в ответ ему, — скажи мне правду: сам ли ты это сделал?

— Нет, не сам.

— Я так и думала.

— Да; это попадья меня принудила.

— Не сам… попадья принудила, — повторила за ним с расстановкой жена, и с этим вдруг громко всхлипнула, нагнула лицо в колени и заплакала.

— Что же, тебе обидно, что ли? — осведомился майор.

— Конечно, обидно… очень обидно, Форов! — отвечала, качая головой, майорша. — Ты сам в семь лет нашей жизни никогда, никогда про меня не вспомнил.

— Да я никогда и не позабывал про тебя, Тора.

— Нет, забывал; всегда забывал! Верно я скверная женщина: не умела я заслужить у тебя внимания.

— Полно тебе, Торочка! Какого же еще больше внимания, когда ты теперь моя жена?

— Нет, это все не то: это не ты сделал, а Бог так через добрых людей учинил, чтобы сократить число грехов моих, а ты сам… до сих пор башмаков мне не купил.

— Что за вздор такой? Какие тебе нужны башмаки? Разве не у тебя все мои деньги? Я ведь в них отчета не спрашиваю: покупай на них себе что хочешь.

— Нет, это все не то — «покупай», а ты должен помнить, когда у тебя в Крыму в госпитале на ноге рожа была, я тебе из моего саквояжа большие башмаки сшила.

— Ну помню, что ж далее?

— Ты сказал мне тогда, что первый раз как выйдешь; купишь мне башмаки.

— Ну?

— Ну, и я вот семь лет этих башмаков прождала, когда ты их принесешь, и ты их мне не принес.

— Э! полно, мать моя, глупости-то такие припоминать! Вставай-ка, да пойдем ужинать.

И майор взял жену за руку и потянул ее, но она не поднималась: она продолжала сетовать, что ей до сих пор не куплены и не принесены те башмаки, обещание которых напоминало пожилой Катерине Астафьевне тоже не совсем молодое и уже давно минувшее время, предшествовавшее бесповоротному шагу в любви ее к майору.

Филетер Иванович, чтобы утешить жену, поцеловал ее в ее полуседую голову и сказал:

— Куплю, Тора! честное слово, куплю и принесу!

— Нет, я знаю, что не принесешь; ты обо мне не можешь думать, как другие о женщине думают… Да, ты не можешь; у тебя не такая натура, и это мне больно за тебя… потому что ты об этом будешь горько и горько тужить.

— Ну, так что ж, развестись, что ли, хочешь, если я такой подлый?

— Как развестись?

— Как? Разве ты забыла, что ведь мы обвенчались?

Катерина Астафьевна в последние минуты своего меланхолического настроения действительно позабыла об этом, и при теперешнем шуточном напоминании мужа о разводе сердце ее внезапно вскипело, и она, обхватив обеими руками лохматую голову Форова, воскликнула, глядя на небо:

— Боже мой! Боже мой! за что же ты послал мне, грешной, так много такого хорошего счастия?

---

Глава 21. Свадьба Форовых

Часть 4. Мертвый узел
Роман «На ножах» Н. Лесков

« Часть 4. Глава 20

Часть 4. Глава 22 »