Действие третье (продолжение)

---

Акулина Ивановна. Я ли её не любила? Я ли не берегла?

Елена. Ну, успокойтесь... милая моя...

Акулина Ивановна. Отец! Родной ты...

Дверь за Бессемёновым затворяется, и конца речи не слышно. Комната пуста. С двух сторон в неё несётся шум: звуки голосов из комнаты Бессемёновых, тихий говор, стоны и возня из комнаты Татьяны. Тетерев вносит ведро воды, ставит у двери и осторожно стучит в неё пальцем. Степанида отворяет дверь, берёт ведро и тоже выходит в комнату, отирая пот с лица.

Тетерев. Что?

Степанида. Ничего, слышь...

Тетерев. Это доктор сказал?

Степанида. Он. Да где уж... (Безнадёжно махает рукой.) Отца с матерью пускать не велят туда...

Тетерев. Ей лучше?

Степанида. А кто знает? Не стонет, перестала... Зелёная вся... глаза огромные... Недвижима лежит... (Укоризненным шёпотом.) Я говорила им... скольки разов говорила — выдайте её замуж! Эй, выдайте! Не послушали... ну и — вот оно! Да разве здорово девице до этакой поры без мужа?.. Опять же: в бога не веровала... ни тебе помолится, ни тебе перекрестится... Ну, вот!

Тетерев. Молчи... ворона!

Елена (входит). Ну что, что она?

Тетерев. Не знаю... Доктор будто сказал, что не опасна...

Елена. Старики убиты... жалко их!

Тетерев молча пожимает плечами.

Степанида (бежит вон из комнаты). Батюшки! А про кухню-то забыла...

Елена. И отчего? Что случилось? Бедная Таня... как, должно быть, больно ей... (Морщится и вздрагивает.) Ведь это больно? Очень? Страшно?

Тетерев. Не знаю. Я никогда не пил нашатырного спирта...

Елена. Как вы можете шутить?

Тетерев. Я не шучу...

Елена (подходит к двери в комнату Петра, заглядывает в неё). А Пё... Пётр Васильевич ещё всё там, у неё?

Тетерев. Очевидно... ибо он оттуда не выходил...

Елена (задумчиво). Воображаю, как на него это подействовало!..

Пауза.

Когда я... когда мне случается видеть... что-нибудь подобное этому... я ощущаю в себе ненависть к несчастью...

Тетерев (улыбаясь). Это похвально...

Елена. Вы понимаете? Так бы вот схватила его, бросила себе под ноги и раздавила... всё, навсегда!

Тетерев. Несчастье?

Елена. Ну, да! Я его не боюсь, а именно — не-на-ви-жу! Я люблю жить весело, разнообразно, люблю видеть много людей... и я умею делать так, чтобы и мне и тем, кто около меня, жилось легко, радостно...

Тетерев. Паки похвально!

Елена. И — знаете что? Я вам покаюсь... я очень чёрствая... такая жёсткая! Я ведь и людей несчастных не люблю... Понимаете — есть такие люди, которые всегда несчастны, что хотите, делайте с ними! Наденьте на голову такому человеку вместо шляпы — солнце, — что может быть великолепнее! — он всё же будет ныть и жаловаться: «Ах, я так несчастен! я так одинок! Никто не обращает на меня внимания... Жизнь темна и скучна... Ох! Ах! Ой! Увы!..» Когда я вижу такого барина, то чувствую злое желание сделать его ещё более несчастным...

Тетерев. Милая барыня! Я — тоже покаюсь... Терпеть не могу, когда женщины философствуют, но когда вы рассуждаете, — мне хочется целовать вам ручки...

Елена (лукаво и капризно). Только? И только тогда, когда рассуждаю?.. (Спохватясь.) Ай-ай-ай! Я шучу... дурачусь, тогда как там — страдает человек...

Тетерев (указывая на дверь стариков). И там страдает. И всюду, куда бы вы ни указали пальцем, — везде страдает человек! Такая уж у него привычка...

Елена. А всё-таки ему больно...

Тетерев. Разумеется...

Елена. И нужно его пожалеть.

Тетерев. Не всегда... И едва ли даже когда-нибудь человека нужно пожалеть... Лучше — помочь ему.

Елена. Всем не поможешь... и, не пожалевши, — не поможешь...

Тетерев. Барыня! Я рассуждаю так: страдания — от желаний. В человеке есть желания, заслуживающие уважения, и есть желания, не заслуживающие такового. Помогите ему удовлетворить те желания тела, кои необходимы для того, чтоб он был здоров и силён, и те, которые, облагородив его, возвысят над скотом...

Елена (не слушая его). Может быть... может быть и так... Но что там делается? Что она — уснула? Так тихо... что-то шепчут... Старики тоже... ушли, забились в свой угол... Как это странно всё! Вдруг — стоны, шум, крики, суета... и вдруг — тишина, неподвижность...

Тетерев. Жизнь! Покричат люди, устанут, замолчат... Отдохнут, — опять кричать будут. Здесь же, в этом доме, — всё замирает особенно быстро... и крик боли и смех радости... Всякие потрясения для него — как удар палкой по луже грязи... И последним звуком всегда является крик пошлости, феи здешних мест. Торжествующая или озлобленная, здесь она всегда говорит последней...

Елена (задумчиво). Когда я жила в тюрьме... там было интереснее. Муж у меня был картёжник... много пил, часто ездил на охоту. Город — уездный... люди в нём — какие-то... заштатные... Я была свободна, никуда не ходила, никого не принимала и жила с арестантами. Они меня любили, право... они ведь чудаки такие, если рассмотреть их поближе. Удивительно милые и простые люди, уверяю вас! Смотрю я на них, бывало, и мне кажется совершенно невероятным, что вот этот — убийца, этот — ограбил, этот... ещё что-нибудь сделал. Спросишь иногда: «Ты убил?» — «Убил, матушка Елена Николавна, убил... что поделаешь?» И мне казалось, что он, этот убийца, взял на себя чужую вину... что он был только камнем, который брошен чужою силой... да. Я накупила им разных книжек, дала в каждую камеру шашки, карты... давала табак... и вино давала, только понемножку... На прогулках они играли в мяч, в городки, — совсем как дети, честное слово! Иногда я читала им смешные книжки, а они слушали и хохотали... как дети. Я купила птичек, клеток, и в каждой камере была своя птичка... они любили её — как меня! И знаете, — им ужасно нравилось, когда я надевала что-нибудь яркое, — красную кофточку, жёлтую... уверяю вас, — они очень любят весёлые, яркие цвета! И я нарочно одевалась для них как можно пестрее... (Вздохнув.) Славно было с ними! Я не заметила, как прошло три года... и когда мужа убила лошадь, я плакала не столько о нем, кажется, сколько о тюрьме... Было жалко уходить из неё... и арестанты тоже... им тоже было грустно... (Оглядывает комнату.) Здесь, в этом городе, мне живётся хуже... в этом доме есть что-то... нехорошее. Не люди нехороши, а... что-то другое... Однако, знаете, мне стало грустно... Тяжело как-то... Вот мы с вами сидим, говорим... а там, может быть, умирает человек...

Тетерев (спокойно). И нам его не жалко...

Елена (быстро). Вам не жалко?..

Тетерев. И вам...

Елена (тихо). Да, вы правы! Это... нехорошо, я понимаю... но я не чувствую, что это нехорошо! Вы знаете: ведь так бывает, — понимаешь, что дурно, но не чувствуешь этого... Вы знаете: мне больше жалко его... Петра Васильевича, чем её... Мне вообще жалко его... ему плохо здесь... да?

Тетерев. Здесь всем плохо...

Поля (входит). Здравст...

Елена (вскакивая, идёт к ней). Ш-ш! Тише! Знаете... Таня — отравилась!

Поля. Что-о?

Елена. Ну, да, да.! Вот... там у неё доктор и брат...

Поля. Умирает... умрёт?

Елена. Никто не знает...

Поля. Из-за чего? Сказала? Нет?

Елена. Не знаю! Нет!

Пётр (высовывая из двери взлохмаченную голову). Елена Николаевна... на минутку...

Елена быстро уходит.

Поля (Тетереву). Что вы смотрите на меня... так?

Тетерев. Сколько раз вы так спрашивали меня?

Поля. Если всё одно и то же... всегда какой-то особый взгляд... зачем? (Подходя вплоть к нему, строго.) Вы что же... меня считаете виноватой... в этом?

Тетерев (усмехаясь). А вы разве чувствуете что-то... вроде вины?

Поля. Чувствую, что всё больше... не люблю вас: вот! Вы скажите лучше, — как всё это было?

Тетерев. Её вчера тихонько толкнули, и — слабая — она сегодня упала... вот и всё!

Поля. Неправда!

Тетерев. Что — неправда?

Поля. Я знаю, на что вы намекаете... это неправда! Нил...

Тетерев. Разве — Нил? При чём тут Нил?

Поля. Ни он, ни я... мы оба ни при чём! Вы... нет! Я знаю, вы вините нас... ну, что же? Ну, я его люблю... и он меня... это давно началось!

Тетерев (серьёзно). Ни в чём я вас не виню... это вы сами себя в чём-то обвинили и вот — оправдываетесь пред первым встречным. К чему? Я вас... очень уважаю... Кто говорил вам всегда, постоянно, упорно — уйдите скорее из этого дома, не ходите в этот дом, здесь — нездорово, здесь вам расстроят душу? Это я говорил...

Поля. Ну, что же?

Тетерев. Ничего. Я хотел только сказать, что если б вы сюда не ходили... вам не пришлось бы испытывать того, что вы испытываете сейчас... вот и всё!

Поля. Да... Но — как же это она? Опасно? Чем она?

Тетерев. Не знаю...

Пётр и доктор выходят.

Пётр. Поля! Пожалуйста, помогите Елене Николаевне...

Тетерев (Петру). Ну, что?

Доктор. Пустяки, собственно говоря! Вот только субъект нервный, а то — ничего бы... Выпила немного... обожгла пищевод... в желудок проникло спирту, очевидно, тоже мало... да и тот выброшен обратно...

Пётр. Вы устали, доктор, присядьте, пожалуйста...

Доктор. Благодарю... С неделю прохворает... Вот у меня на днях был интересный случай... Маляр, в нетрезвом виде, выпил вместо пива чайный стакан лаку...

Бессемёнов входит. Остановившись у двери своей комнаты, он молча, вопросительно и мрачно смотрит на доктора.

Пётр. Успокойся, отец, это не опасно!

Доктор. Да, да! Не пугайтесь! Через два, три дня она встанет на ноги...

Бессемёнов. Правда ли?

Доктор. Уверяю вас!

Бессемёнов. Ну!.. Спасибо! Коли правда... коли не опасно — спасибо! Пётр, ты того... поди‑ка сюда...

Пётр подходит к нему. Бессемёнов отступает пред ним в дверь своей комнаты. Шёпот, звон денег.

Тетерев (доктору). Ну, что же маляр?

Доктор. Э... как-с?

Тетерев. Что же маляр?

Доктор. А! Маляр... ничего, выздоровел... гм... Я, кажется, встречался с вами... где-то?

Тетерев. Может быть...

Доктор. Вы... э... не лежали в тифозном бараке?

Доктор (радостно). Ага! Вот, вот! То-то, я смотрю, — знакомое лицо... Позвольте... это было весной? да? Кажется, я помню даже имя и фамилию вашу...

Тетерев. И я вас помню...

Доктор. Да?

Тетерев. Помню. Когда я стал оправляться и попросил вас увеличить мне порцию, вы скорчили прескверную рожу и сказали мне: «Будь доволен тем, что дают. Вашего брата, пьяниц и бродяг, много»...

Доктор (растерянно). Позвольте! Это... этого... Извините!.. вы... ваше имя... я — врач Николай Троеруков... а...

Тетерев (подходя к нему). А я — потомственный алкоголик и кавалер Зелёного Змия Терентий Богословский.

Доктор отступает пред ним.

Не бойся, не трону... (Проходит мимо.)

Доктор растерянно смотрит вслед ему, обмахиваясь шляпой. Входит Пётр.

Доктор (оглядываясь на дверь в сени). До свидания однако! Меня ждут... В случае, если она будет жаловаться на боль... повторите... дайте ей ещё... капель... Сильной боли не должно быть... До свидания!.. А-а... скажите, тут был сейчас такой... оригинальный господин... он ваш родственник?..

Пётр. Нет, это нахлебник...

Доктор. Ага!.. Очень приятно!.. Большой оригинал! До свидания... благодарю вас!

Уходит. Пётр провожает его в сени. Бессемёнов и Акулина Ивановна выходят из своей комнаты и осторожно, ступая на носки, подвигаются к двери в комнату дочери.

Бессемёнов. Погоди, не ходи туда... Ничего не слыхать. Может, спит она... не разбудить бы... (Отводит старуху в угол к сундуку.) Н-да, мать! Вот и дожили... до праздника! Говору, сплетни будет теперь по городу — без конца...

Акулина Ивановна. Отец! Что ты? То ли говоришь? Да хоть во все трубы пускай трубят... только бы жива-то осталась! Во все колокола пусть звонят...

Бессемёнов. Ну, да... я знаю... это так!.. Только ты... эхма! Не понимаешь ты! Ведь — позор это нам с тобой!

Акулина Ивановна. А ну... какой позор?

Бессемёнов. Дочь отравилась, пойми! Что мы ей — какую боль причинили? Чем огорчили? Что мы — звери для неё? А будут говорить разное... Мне — наплевать, я всё ради детей стерплю... но только — зачем? Из-за чего? Хоть бы знать... Дети! Живут — молчат... Что в душе у них? Неизвестно! Что в головах? Неведомо! Вот — обида!

Акулина Ивановна. Я понимаю... ведь и мне обидно! Всё-таки я — мать... Хлопочешь, хлопочешь целый день, и спасибо никто не скажет... я понимаю! Да что уж... хоть бы живы-здоровы были... а то вот на-ко!

Поля (выходит из комнаты Татьяны). Она засыпает... Вы потише...

Бессемёнов (вставая). Ну, как она, что? Посмотреть-то можно?

Акулина Ивановна. Я войду тихонечко? Мы вот с отцом...

Поля. Доктор не велел пускать никого...

Бессемёнов (подозрительно). Ты почём знаешь? Тебя при докторе не было ещё...

Поля. Мне Елена Николаевна передала.

Бессемёнов. А она — там? Ишь ты... чужому человеку можно, родным — нельзя. Удивительно...

Акулина Ивановна. Обедать-то надо в кухне... чтобы не обеспокоить её... Милая моя!.. И взглянуть нельзя...

Махнув рукой, уходит в сени. Поля стоит, прислонясь к шкафу и глядя на дверь в комнату Татьяны. Брови у неё нахмурены, губы сжаты, стоит она прямо. Бессемёнов сидит у стола, как бы ожидая чего-то.

Поля (тихо). Отец мой не был здесь сегодня?

Бессемёнов. Совсем ты не про отца спрашиваешь. Что тебе отец? Знаю я, кого тебе надо...

Поля удивлённо смотрит на него.

Отец твой был... да! Грязный, оборванный, лишённый всякого порядочного подобия... Но всё-таки ты его должна уважать...

Поля. Я уважаю... Почему вы это... говорите?

Бессемёнов. Чтоб ты понимала... Твой отец бродяга бездомный, а всё-таки ты не должна выходить из его воли... Но разве вы понимаете — что такое отец?.. Все вы — бесчувственные... Ты вот... девушка бедная, бесприютная, ты бы должна быть скромной... ласковой со всеми... а ты — туда же! — пускаешься рассуждать, подражаешь образованным людям. Н-да. Вот ты замуж выходишь... а тут человек едва жизни не лишил себя...

Поля. Я не понимаю, что вы говорите... и зачем?

Бессемёнов (видимо, сам утратив связь своих мыслей, раздражается). Понимай: думай... затем и говорю, чтобы понимала ты! Кто ты? А однако вот... выходишь замуж! Дочь же моя... чего торчишь тут? Иди‑ка в кухню... делай что-нибудь... Я покараулю... иди!

Поля, с недоумением глядя на него, хочет идти.

Постой! Давеча я... крикнул на твоего отца...

Поля. За что?

Бессемёнов. Не твоё дело! Ступай... иди!

Поля уходит удивлённая. Бессемёнов тихо идёт к двери Татьяны и, приотворив её, хочет заглянуть. Елена выходит и отстраняет его.

Елена. Не ходите, она спит, кажется! Не беспокойте её...

Бессемёнов. Мм... Нас беспокоят все... это ничего! А вас — нельзя...

Елена (удивлённо). Что вы говорите? Да ведь она же больная!..

Бессемёнов. Знаю я... Всё знаю... (Уходит в сени.)

Елена пожимает плечами вслед ему. Проходит к окнам, садится на кушетку и, закинув руки за шею, о чём-то думает. На лице у неё является улыбка, она мечтательно закрывает глаза. Пётр входит, сумрачный, растрёпанный. Он встряхивает головой, как бы желая сбросить с неё что-то. Видит Елену, останавливается.

Елена (не открывая глаз). Это кто?

Пётр. Чему вы смеётесь? Странно видеть улыбающееся лицо... теперь... после этого...

Елена (взглянув на него). Вы — сердитый? Устали? Бедный мальчик... Как мне жалко вас...

Пётр (садясь на стул рядом с нею). Мне самому жалко себя.

Елена. Вам надо уехать куда-нибудь...

Пётр. Да, надо. В сущности — зачем я здесь? Меня страшно тяготит эта жизнь...

Елена. Как бы вы хотели жить? Скажите!.. Я часто спрашивала вас об этом... но вы не ответили, никогда...

Пётр. Трудно быть откровенным...

Елена. Со мной?

Пётр. И с вами... Разве я знаю... как вы относитесь ко мне? Как отнесётесь к тому, что я мог бы вам сказать? Иногда мне кажется, что вы...

Елена. Что я? Ну...

Пётр. Что вы хорошо...

Елена. Я отношусь к вам очень, очень хорошо! Славный вы мой... мальчик!

Пётр (горячо). Я не мальчик, нет! Я много думал. Слушайте, скажите... вам нравится — вам интересна вся эта возня, которой занимается Нил, Шишкин, Цветаева — все эти шумные люди?.. Вы можете верить, что совместные чтения умных книг, спектакли для рабочих... разумные развлечения... и вся эта суетность — действительно, важное дело, ради которого и следует жить? Скажите...

Елена. Голубчик! Ведь я необразованный человек... я не могу судить, не понимаю. Я ведь — несерьёзная... Они — мне нравятся все, и Нил, и Шишкин... Весёлые, всегда что-то делают... Я люблю весёлых людей... сама такая же. К чему вы это спросили?

Пётр. А... меня раздражает всё это! Если они любят жить так... если находят в этом удовольствие — пожалуйста! Я не мешаю... я не хочу никому мешать, но не мешайте и мне жить так, как я хочу! Зачем они влагают в свои действия какой-то особый смысл... Зачем говорят мне, что я трус, эгоист...

Елена (дотрагиваясь до его головы). Его замучили: устал он...

Пётр. Нет, я не устал... я только раздражён. Я — имею право жить, как мне нравится, мне! Я имею это право?

Елена (играя его волосами). Это опять мудрёный вопрос для меня... Я одно знаю — сама я живу, как умею, делаю, что хочу... и, если меня будут убеждать идти в монастырь, — не пойду! Заставят, — убегу, утоплюсь...

Пётр. Вы больше бываете с ними, чем со мной, вы... вам они больше нравятся, чем я! Я чувствую это... Но я хочу сказать — я могу это сказать! — они — пустые бочки.

Елена (удивлённо). Что? Какие...

Пётр. Пустые бочки... есть басня о бочках...

Елена. Ах, знаю... Однако... ведь и я тоже... значит, и я пустая?

Пётр. О, нет! Вы — нет! Вы — живая, вы, как ручей, освежаете человека!

Елена. Ба! Значит, я, по-вашему, холодная?

Пётр. Не шутите! Я прошу вас! Этот момент... но вы смеётесь! Зачем? Разве я смешон? Я — жить хочу! Хочу жить... по своему разумению... по своей воле...

Елена. Живите! Кто мешает?

Пётр. Кто? Кто-то есть... есть что-то! Когда я думаю, что вот как надо жить — одному, независимо... мне кажется, что кто-то говорит — нельзя!

Елена. Совесть?

Пётр. При чём тут совесть? Я... не... разве я хочу сделать преступление? Я хочу только быть свободным... я хочу сказать...

Елена (наклоняясь к нему). Это говорится не так! Это гораздо проще нужно говорить! Я помогу вам, бедненький мальчик... чтоб вам не путать таких простых вещей...

Пётр. Елена Николаевна! Вы... мучаете меня... шутками! Это жестоко! Я хочу сказать вам... вот я весь пред вами!

Елена. Опять не то!

Пётр. Я, очевидно, слабый человек... эта жизнь, — не по силам мне! Я чувствую её пошлость, но ничего не могу изменить, ничего не в состоянии внести... Я хочу уйти, жить один...

Елена (взяв его голову в руки). Говорите за мной, повторяйте: я вас люблю!

Пётр. О, да! да! Но... нет. Вы шутите!..

Елена. Право же, я совершенно серьёзно и давно решила выйти за вас замуж! Может быть, это нехорошо... но мне очень хочется этого...

Пётр. Но... как я счастлив! Я люблю вас, как...

За стеною — стон Татьяны. Пётр вскакивает, растерянно оглядываясь вокруг. Елена встаёт с места спокойно. Пётр тихо.

Это... Таня? А мы... тут...

Елена (проходя мимо его). Мы не сделали ничего дурного...

Голос Татьяны. Пить... дайте пить...

Елена. Иду... (Улыбаясь Петру, уходит.)

Пётр стоит, схватив голову руками, и растерянно смотрит пред собой. Дверь из сеней отворяется, и Акулина Ивановна громко шепчет.

Акулина Ивановна. Петя! Петя — ты где?..

Пётр. Здесь...

Акулина Ивановна. Иди обедать...

Пётр. Не хочу... не пойду...

Елена (выходит). Он пойдёт ко мне...

Акулина Ивановна недовольно оглядывает её и скрывается.

Пётр (бросаясь к Елене). Как это вышло... нехорошо! Там она лежит... а мы... мы...

Елена. Идёмте‑ка... Что тут нехорошего? Даже в театре после драмы дают что-нибудь весёлое... а в жизни это ещё более необходимо...

Пётр прижимается к ней, и она уводит его под руку.

Татьяна (стонет хрипло). Лена!.. Лена!..

Вбегает Поля.

Занавес

---

Действие 3 (продолжение)
Пьеса «Мещане» М. Горький

« Действие 3 (начало)

Действие 4 »