Действие третье

---

Та же комната.

Утро. Степанида стирает с мебели пыль.

Акулина Ивановна (моет чайную посуду и говорит). Говядина-то сегодня не жирна, так ты сделай вот что: от вчерашнего жаркого сало должно остаться, — ты его запусти во щи... они и покажут себя жирными... Слышишь?

Степанида. Слышу...

Акулина Ивановна. А телятину будешь жарить — масла-то много не вали в плошку... в середу пять фунтов я купила, а вчера, смотрю, уж и фунта не осталось...

Степанида. Стало быть — вышло...

Акулина Ивановна. Знаю, что вышло... Вот у тебя его в голове-то сколько... как у мужика дёгтя в мазнице...

Степанида. Нешто вы по духу не слышите, что я деревянным из лампадки мажусь?

Акулина Ивановна. Ну, ладно уж...

Пауза.

Куда тебя утром Татьяна-то посылала?

Степанида. В аптеку... За спиртом нашатырным... Поди, говорит, купи мне на двадцать копеек нашатырного спирту...

Акулина Ивановна. Видно, голова болит... (Вздыхая.) То и дело хворает она у нас...

Степанида. Замуж бы выдали... Оздоровела бы сразу, небойсь...

Акулина Ивановна. Не больно-то легко нынче замуж выдать девицу... а образованную-то... ещё труднее...

Степанида. Приданое хорошее дадите, и образованную кто-нибудь возьмёт...

Пётр выглядывает из своей комнаты и скрывается.

Акулина Ивановна. Не увидят мои глазыньки этой радости... Не хочет Таня замуж выходить...

Степанида. Где уж, чай, не хотеть... в её-то летах.

Акулина Ивановна. Э-эхе-хе... Кто вчера у верхней-то постоялки в гостях был?

Степанида. Учитель этот... рыжий-то.

Акулина Ивановна. Это у которого жена сбежала?..

Степанида. Ну, ну, он! Да акцизный... такой... худущий да жёлтый с лица-то...

Акулина Ивановна. Знаю! На племяннице Пименова купца женат... чахоточный он, слышь...

Степанида. Ишь ты... Оно и видать...

Акулина Ивановна. Певчий наш был?

Степанида. И певчий, и Пётр Васильич... Песни орал певчий-то... часов до двух орал... вроде как бык ревел...

Акулина Ивановна. Петя-то когда воротился?

Степанида. Да светало уж, как дверь-то я ему отперла...

Акулина Ивановна. Охо-хо...

Пётр (входит). Ну, Степанида, возись скорее и уходи...

Степанида. Сейчас... Я сама рада скорее-то...

Пётр. А рада — так больше делай, да меньше разговаривай...

Степанида фыркает и уходит.

Мама! Я вас не однажды просил поменьше разговаривать с ней... Ведь это же нехорошо, — поймите вы, наконец! — вступать в интимные беседы с кухаркой... и выспрашивать у неё... разные разности! Нехорошо!

Акулина Ивановна (обиженно). Что же, у тебя прикажешь спрашиваться, с кем говорить мне можно? Ты своей беседой меня с отцом не жалуешь, так позволь хоть со слугой-то слово сказать...

Пётр. Да поймите же, что она вам не пара! Ведь, кроме сплетни какой-нибудь, вы от неё ничего не услышите!

Акулина Ивановна. А от тебя что я слышала? Полгода ты живёшь дома-то, а ни разу с матерью своей родной часу не просидел вместе... ничего-то не рассказал ей... и что в Москве и как...

Пётр. Ну, послушайте...

Акулина Ивановна. А заговоришь когда, — одни огорчения от тебя... То — не так, это — не эдак... мать родную, как девчонку, учить начнешь, да укорять, да насмехаться...

Пётр, махнув рукой, быстро уходит в сени. Акулина Ивановна вслед ему.

Ишь, вот сколько наговорил! (Отирает глаза концом передника и всхлипывает.)

Перчихин (входит. Он в рваной куртке, из дыр её торчит грязная вата, подпоясан веревкой, в лаптях и меховой шапке.) Ты чего куксишься? Али Петруха обидел? Чего-то он мимо меня, как стриж, вильнул... даже здравствуй не сказал. Поля — здесь?

Акулина Ивановна (вздыхая). В кухне, капусту шинкует...

Перчихин. Вот у птиц — хорош порядок! Оперился птенец — лети на все четыре стороны... никакой ему муштровки от отца с матерью нет... Чайку тут мне не осталось?

Акулина Ивановна. Ты, видно, тоже птичьих порядков придерживаешься в своём-то быту?

Перчихин. Вот именно, это самое! И хорошо ведь! Ничего у меня нет, никому я не мешаю... вроде как не на земле, а на воздухе живу.

Акулина Ивановна (презрительно). И никакого уваженья от людей не имеешь. На, пей... холодный только чай-то... да и жидковат немного...

Перчихин (поднимая стакан на свет). Не густо... ну, спасибо, хоть не пусто! В густом-то ещё, пожалуй, увязнешь... А что до уважения, так сделайте милость, не уважайте... я сам никого не уважаю...

Акулина Ивановна. А кому оно, уважение твоё, нужно? Никому...

Перчихин. И отличное дело!.. Я так замечаю, что люди, которые на земле свой кус хлеба берут, — друг у друга изо рта его дерут. А я получаю пищу из воздуха... от небесных птиц кормлюсь... моё дело чистенькое!

Акулина Ивановна. Ну, а свадьба — скоро?

Перчихин. Чья? Моя, что ли? Так ещё та кукушка, которая за меня бы замуж пошла, — в здешние леса не прилетала, шельма! Пожалуй, совсем опоздает... не дождамшись — помру...

Акулина Ивановна. Ты не болтай пустяков, а прямо говори — когда венчаешь?

Перчихин. Кого?

Акулина Ивановна. Дочь! Будто не знает... ишь!

Перчихин. Дочь? Когда захочет, обвенчаю... коли будет с кем венчать...

Акулина Ивановна. Давно ли это у них затеялось?

Перчихин. Что? У кого?

Акулина Ивановна. Да не ломай паяца-то! Ведь сказала же она хоть тебе-то...

Перчихин. Про что?

Акулина Ивановна. Про свадьбу...

Перчихин. Это про чью?

Акулина Ивановна. Тьфу тебе! Старик уж ведь, стыдился бы юродствовать-то!

Перчихин. Ты погоди! Ты не серчай... а скажи просто — в чём суть дела?

Акулина Ивановна. Говорить-то с тобой охоты нет...

Перчихин. А ты говоришь... да ещё сколько времени говоришь и всё без толку...

Акулина Ивановна (сухо, с завистью). Когда Палагею с Нилом венчать будешь?

Перчихин (вскакивая, изумленный). Что-о? С Нилом... ну-у?

Акулина Ивановна. Неужто вправду она тебе не говорила? Ну, люди пошли!.. Отцу родному...

Перчихин (радостно). Да что ты? Да шутишь? Нил? Ах, раздуй их горой! В сам-деле? Ах, черти! Ай да Полька! Это уж целая кадрель, а не полька... Нет, ты не врёшь? Ну-у, ловко! А я так расположил в уме, что Нил на Татьяне женится... Правое слово! Такая видимость была, что как бы на Татьяне...

Акулина Ивановна (обиженно). Ещё кто бы за него выдал Татьяну! Очень нам нужно... такого отбойного...

Перчихин. Нила-то очень нужно? Что ты! Да я бы... да будь у меня десять дочерей, я бы, закрыв глаза, всех ему отдал! Нил? Да он... он сто человек один прокормит! Нил-то? Ха-ха!

Акулина Ивановна (с иронией). Смотрю я, — тесть у него хорош будет! Оч-чень приятен!

Перчихин. Тесть? Вона! Не захочет этот тесть никому на шею сесть... их ты! На камаринского меня даже подбивает с радости... Да я теперь — совсем свободный мальчик! Теперь я — так заживу-у! Никто меня и не увидит... Прямо в лес — и пропал Перчихин! Ну, Поля! Я, бывало, думал, дочь... как жить будет? И было мне пред ней даже совестно... родить — родил, а больше ничего и не могу!.. А теперь... теперь я... куда хочу уйду! Жар-птицу ловить уйду, за самые за тридесять земель!

Акулина Ивановна. Как же уйдёшь ты! От счастья не уходят...

Перчихин. Счастье? Мое счастье в том и состоит, чтобы уходить... А Полька будет счастлива... она будет! С Нилом-то? Здоровый, весёлый, простой... У меня даже мозги в голове пляшут... а в сердце — жаворонки поют! Ну, — везёт мне! (Притопывая.) Поля Нила подцепила, она мило поступила... Их ты! Люли-малина!

Бессемёнов (входит. Он в пальто, в руке картуз). Опять пьян!

Перчихин. С радости! Слыхал? Палагея-то? (Радостно смеётся.) За Нила выходит! а? Здорово, а?

Бессемёнов (холодно и жёстко). Нас это не касается... Мы своё получим...

Перчихин. А я всё думал, что Нил на Татьяне намерен жениться...

Бессемёнов. Что-с?

Перчихин. Правое слово! Потому видимо было, что Татьяна не прочь... и глядела она на него так... эдак, знаешь... ну, как следует, и вообще... и всё прочее... а? Вдруг...

Бессемёнов (спокойно и злобно). Вот что я тебе скажу, милый... Ты хоть и дурак, но должен понимать, что про девицу говорить такие подлые слова не позволено. Это — раз! (Постепенно повышая голос.) Засим: на кого и как глядела твоя дочь и кто как на неё глядел и что она за девица, — я не говорю, а только скажу одно: ежели она выходит за Нила — туда ей и дорога! Потому обоим им — цена грош, и хоть оба они мне обязаны очень многим, но я отныне на них плюю! Это — два! Ну-с, а теперь вот что: хоша мы с тобой и дальние родственники, но однако погляди на себя — что ты такое? Золоторотец. И скажи мне — кто это тебе разрешил придти ко мне в чистую горницу в таком драном виде... в лаптищах и во всём этом уборе?

Перчихин. Что ты? Василий Васильич, — что ты, брат? Да разве я в первый раз эдак-то...

Бессемёнов. Не считал разов и не хочу считать. Но вижу одно — коли ты так являешься, значит, уважения к хозяину дома у тебя нет. Опять говорю: кто ты? Нищий, шантрапа, рвань коричневая... слыхал? Это — три! И — пошёл вон!

Перчихин (ошеломлённый). Василий Васильевич! За что? За какое...

Бессемёнов. Вон! Не финти...

Перчихин. Опомнись! Я ни в чём пред тобой...

Бессемёнов. Ну?! Ступай... а то...

Перчихин (уходя, с укором и сожалением). Эх, старик! Ну, и жаль мне тебя! Прощай!

Бессемёнов, выпрямившись, молча, твердыми, тяжёлыми шагами ходит по комнате, суровый, мрачный. Акулина Ивановна моет посуду, боязливо следя за мужем, руки у неё трясутся, губы что-то шепчут.

Бессемёнов. Ты чего шипишь? Колдуешь, что ли...

Акулина Ивановна. Я молитву... молитву, отец...

Бессемёнов. Знаешь... не быть мне головой! Вижу, — не быть... Подлецы!

Акулина Ивановна. Ну, что ты? Ай, батюшки... а? Да почему? Да ещё, может быть...

Бессемёнов. Что — может быть? Федька Досекин, слесарного цеха старшина, в головы метит... Мальчишка! Щенок!

Акулина Ивановна. Да ещё, может, не выберут его... ты не кручинься...

Бессемёнов. Выберут... видно по всему... Прихожу я, сидит он в управе... Слышу — поёт, разливается — жизнь, говорит, трудная, надо, говорит, друг за друга держаться... всё, говорит, сообща делать... артели, говорит... Теперь, дескать, всё фабрика... ремесленникам жить нельзя врозь. Я говорю: жиды всему причина! Жидов надо ограничить! Губернатору, говорю, жалобу на них — ходу русским не дают, и просить его, чтобы выселил жидов.

Татьяна тихо отворяет дверь и бесшумно, пошатываясь, проходит в свою комнату.

А он это с улыбочкой такой и спрашивает: а куда девать тех русских, которые хуже жидов? И начал разными осторожными словами на меня намекать... Я будто не понимаю, но однако чувствую, куда он метит... мерзавец! Послушал, — отошёл прочь... Погоди, думаю, я тебе насолю... А тут Михайло Крюков, печник, подошёл ко мне... знаешь, говорит, а головой-то, пожалуй, Досекину быть... и глядит вбок, конфузится... Хотел я сказать ему — ах, ты, Иуда косоглазый...

Елена (входит). Здравствуйте, Василий Васильевич! Здравствуйте, Акулина Ивановна...

Бессемёнов (сухо). А... вы-с? Пожалуйте... что скажете?

Елена. Да вот — деньги за квартиру принесла...

Бессемёнов (более любезно). Доброе дело... сколько тут? Четвертная... Причитается мне ещё с вас получить за два стекла в коридорном окне сорок копеек, да за петлю у двери в дровянике... кухарка ваша сломала... ну, хоть двадцать копеек...

Елена (усмехаясь). Какой вы... аккуратный! Извольте... у меня нет мелких... вот — три рубля...

Акулина Ивановна. Углей мешок вы брали... кухарка ваша.

Бессемёнов. Сколько за угли?

Акулина Ивановна. За угли — тридцать пять...

Бессемёнов. И всего — девяносто пять... Два с пятаком сдачи... пожалуйте! А насчёт аккуратности, милая барыня, вы сказали справедливо. Аккуратностью весь свет держится... Само солнце восходит и заходит аккуратно, так, как положено ему от века... а уж ежели в небесах порядок, то на земле — тем паче быть должно... Да вот и сами вы — как срок настал, так и деньги несёте...

Елена. Я не люблю быть в долгу...

Бессемёнов. Распрекрасное дело! Зато всякий вам и доверит...

Елена. Ну, до свиданья! Мне надо идти...

Бессемёнов. Наше почтение. (Смотрит вслед ей и потом говорит.) Хороша, шельма! Но всё же однако с превеликим удовольствием турнул бы я её долой с квартиры...

Акулина Ивановна. Хорошо бы это, отец...

Бессемёнов. Ну, положим... Пока она тут... мы можем следить. А съедет, — Петрушка к ней шляться начнет тогда, за нашими-то глазами она его скорее может обойти... Надо принять в расчёт и то, что деньги она платит аккуратно... и за всякую порчу в квартире бессловесно возмещает... н-да! Пётр... конечно, опасно... даже очень...

Акулина Ивановна. Может, он жениться и не думает на ней... а просто так...

Бессемёнов. Кабы знать, что так... то и говорить нам не о чем, и беспокоиться не надо. Всё равно, чем в публичные дома таскаться, — тут прямо под боком... и даже лучше...

Из комнаты Татьяны раздаётся хриплый стон.

Акулина Ивановна (тихо). А?

Бессемёнов (так же). Что это?

Акулина Ивановна (она говорит тихо, беспокойно озирается, как бы прислушиваясь к чему-то). В сенях будто...

Бессемёнов (громко). Кошка, должно быть...

Акулина Ивановна (нерешительно). Знаешь, отец... хочу я тебе сказать...

Бессемёнов. Ну, говори...

Акулина Ивановна. Не больно ли ты строго с Перчихиным-то поступил? Он ведь безобидный...

Бессемёнов. А безобидный, так и не обидится... если же обидится, — потеря нам не велика... знакомство с ним — честь не дорогая...

Стон повторяется громче.

Кто это? Мать...

Акулина Ивановна (суетясь). Не знаю я... право... что это...

Бессемёнов (бросаясь в комнату Петра). Тут, что ли? Пётр!

Акулина Ивановна (бежит за ним в ужасе). Петя! Петя... Петя...

Татьяна (хрипло кричит). Спасите... мама... спасите... спасите!..

Бессемёнов и Акулина Ивановна выбегают из комнаты Петра и бегут на крик молча, у двери в комнату они на секунду останавливаются, как бы не решаясь войти, и затем бросаются в дверь оба вместе. Навстречу им несутся крики Татьяны.

Горит... о-о! Больно... пить! Дайте пить!.. спасите!..

Акулина Ивановна (выбегая из комнаты, растворяет дверь в сени и кричит). Батюшки! Милосердные... Петя...

В комнате Татьяны слышен глухой голос Бессемёнова: «Что ты... доченька... что ты... что с тобой... доченька?..»

Татьяна. Воды... Умираю... Горит всё... о боже!

Акулина Ивановна. Идите... сюда идите, батюшки...

Бессемёнов (из комнаты). Беги, зови... доктора...

Пётр (вбегает). Что такое? Что вы?

Акулина Ивановна (схватывает его за руку, задыхается). Таня... умирает...

Пётр (вырываясь). Пустите... пустите...

Тетерев (надевая по дороге пиджак). Горит, что ли?

Бессемёнов. Доктора!.. Доктора зови, Пётр... двадцать пять рублей давай!..

Пётр (выскакивая из комнаты сестры, — Тетереву). Доктора! за доктором... скажите — отравилась... женщина... девушка... нашатырный спирт... скорей! скорей!

Тетерев бежит в сени.

Степанида (вбегает). Батюшки мои... батюшки мои...

Татьяна. Петя... горю! Умираю!.. жить хочу! Жить... воды дайте!

Пётр. Сколько ты приняла? Когда ты выпила? Говори...

Бессемёнов. Доченька моя... Танечка...

Акулина Ивановна. Погубила себя, голу-бу-ушка!

Пётр. Мама, уйдите... Степанида, уведи её... уйдите, говорят вам... (Елена пробегает в комнату Татьяны). Уведите мать...

Входит баба, останавливается у дверей, заглядывает в комнату и что-то шепчет.

Елена (выводит Акулину Ивановну под руку и бормочет). Это ничего... это не опасно...

Акулина Ивановна. Голубушка моя! Доченька... чем я тебя обидела? Чем прогневала?

Елена. Это пройдет... вот доктор... он поможет... о, какое несчастие!

Баба (подхватывая Акулину Ивановну под другую руку). Не кручиньтесь, матушка! То ли бывает? Эх, болезная... Вон у купца Ситанова... лошадь кучера копытом в бок...

Акулина Ивановна. Милая ты моя... что я буду делать-то? Единственная моя... (Ее уводят.)

В комнате Татьяны её крики смешиваются с глухим голосом отца и нервными, отрывистыми словами Петра. Гремит какая-то посуда, падает стул, скрипит железо кровати, мягко шлепается о пол подушка. Степанида несколько раз выбегает из комнаты, растрёпанная, с открытым ртом и вытаращенными глазами, хватает из шкафа тарелки, чашки, что-то разбивает и снова скрывается. Из сеней заглядывают в дверь какие-то рожи, но никто не решается войти. Вскакивает маляр-мальчишка и, взглянув в дверь к Татьяне, тотчас же возвращается назад, громким шёпотом сообщая: «Помираит!» На дворе раздаются звуки шарманки, но тотчас же обрываются. Среди людей в сенях глухой говор: «Убил? Отец... Он ей говорил: эй, говорит, смотри у меня!.. По голове... Чем — не знаешь? Что врёшь, — зарезалась она своей рукой...» Женский голос спрашивает: «Замужняя?» Кто-то громко с сожалением чмокает губами.

Баба (выходит из комнаты стариков, проходя мимо стола, сует себе под платок булку и, подходя к двери, говорит). Тише! Отходит!..

Мужской голос. Как имя?

Баба. Лизавета...

Женский голос. С чего это она?..

Баба. А, стало быть, ещё в Успеньев день, сказал он ей — Лизавета, говорит...

В толпе движение. Входят доктор и Тетерев. Доктор в шляпе и пальто проходит прямо в комнату Татьяны. Тетерев заглядывает в дверь и отходит прочь, хмурый. Из комнаты Татьяны всё продолжает доноситься смешанный говор и стоны. Из комнаты стариков — вой Акулины Ивановны и её крики: «Пусти меня! Пусти ты меня к ней!» В сенях — глухой гул голосов. Выделяются восклицания: «Серьезный человек... Это — певчий... Н-ну? Ей-ей... от Ивана Предтечи».

Тетерев (подходя к двери). Вы чего тут? Пошли прочь! Ну?

Баба (тоже суется в дверь). Проходите, люди добрые... некасаемо это вас...

Тетерев. Ты кто такая? Тебе чего надо?..

Баба. Я, батюшка, овощью торгую... луком зеленым, огурчиками...

Тетерев. Тебе что нужно?

Баба. Я, батюшка, к Семягиной шла... кума она мне...

Тетерев. Ну? Что же тебе тут нужно?

Баба. А мимо я иду... шум, слышу... думала, пожар...

Тетерев. Ну?

Баба. И зашла... На несчастие посмотреть зашла...

Тетерев. Ступай вон... Вы все! Вон из сеней!..

Степанида (выбегая, Тетереву). Тащи ведро воды... тащи живо!

В дверь высовывается седенький старичок с подвязанной щекой и, подмигивая, говорит Тетереву: «Господин! Она у вас тут со стола булочку стащила...» Тетерев идёт в сени, толкая людей вон из них. В сенях — топот, возня, визжит мальчишка: «Ай-ай!» Кто-то смеётся, кто-то обиженно восклицает: «Потише-с!»

Тетерев (невидимый). К чёрту! Марш!

Пётр (выглядывая из двери). Тише... (Обращаясь в комнату.) Иди, отец, иди к маме! Ну, иди же! (Кричит в сени.) Не пускайте никого!..

Бессемёнов выходит, качаясь на ногах. Садится на стул у стола, тупо смотрит пред собой. Потом встаёт и идёт в свою комнату, откуда слышен голос Акулины Ивановны.

---

Действие 3
Пьеса «Мещане» М. Горький

« Действие 2

Действие 3 (продолжение) »