Действие первое (продолжение)

---

Поля (Тетереву). Вы что смотрите на меня... так?

Тетерев. Так...

Перчихин. О чём думаешь, Петя?

Пётр. Куда бы уйти...

Перчихин. Давно я хочу тебя спросить, скажи ты мне, пожалуйста: что такое канализация?

Пётр. Ну, зачем тебе? Рассказывать это так, чтоб ты ясно понял, — долго... и скучно...

Перчихин. А ты сам-то знаешь всё-таки?

Пётр. Знаю...

Перчихин (недоверчиво глядя в лицо Петра). Мм...

Поля. Как долго не идёт Нил Васильевич...

Тетерев. Какие у вас хорошие глаза...

Поля. Вы это и вчера говорили.

Тетерев. Скажу и завтра...

Поля. Зачем?

Тетерев. А не знаю... Вы, может быть, думаете, что я влюблён в вас?

Поля. Господи! Ничего я не думаю.

Тетерев. Ничего? Жаль! Вы подумайте...

Поля. Да... о чём?

Тетерев. Ну, хоть бы о том, чего ради я пристаю к вам? Подумайте и скажите мне...

Поля. Какой вы чудак!

Тетерев. Знаю... Вы говорили мне это. Я тоже повторю вам — уходите отсюда! Вам вредно бывать в этом доме... уходите!

Пётр. Вы объясняетесь в любви? Может быть, мне уйти?

Тетерев. Нет, не беспокойтесь! Я не считаю вас предметом одушевлённым...

Пётр. Неостроумно...

Поля (Тетереву). Какой вы задира!

Тетерев отходит в сторону и внимательно прислушивается к разговору Петра и Перчихина.

Татьяна (выходит из своей комнаты, кутаясь в шаль, садится за пианино и спрашивает, разбирая ноты). Нил ещё не пришёл?

Поля. Нет...

Перчихин. Скушновато... Да, вот что, Петя: прочитал я прошлый раз в листке, будто в Англии летающие корабли выстроены. Корабль будто как следует быть, но ежели сел ты на него, надавил эдакую кнопку — фию! Сейчас это поднимается он птицей под самые под облаки и уносит человека неизвестно куда... Будто очень многие англичаны без вести пропали. Верно это? Петя?

Пётр. Ерунда!

Перчихин. А печатают...

Пётр. Мало ли ерунды печатают.

Перчихин. Много разве?

Татьяна тихо наигрывает что-то грустное.

Пётр (c досадой). Конечно, много!

Перчихин. Ты не сердись. И что это, в самом деле, все вы, молодые, на нас, подержанных людей, свысока глядите? И даже никак говорить не желаете? Нехорошо!

Пётр. Дальше!..

Перчихин. Дальше вижу я, что надо мне уходить. Надоел. Поля, ты скоро домой пойдёшь?

Поля. Вот уберусь только... (Выходит из комнаты, сопровождаемая взглядом Тетерева.)

Перчихин. Н-да... Забыл ты, Петя, как мы с тобой, бывало, чижиков ловили. В ту пору любил ты меня...

Пётр. Я и теперь...

Перчихин. Вижу, чувствую... как ты теперь!

Пётр. Я в то время леденцы и пряники любил, а теперь в рот не беру...

Перчихин. Понимаю... Дядя Терентий! Идём пиво пить?

Тетерев. Не расположен...

Перчихин. Ну, я один. В кабачке — весело. В кабачке — просто. А у вас — с тоски помрёшь, не в комплимент вам будь сказано. Ничего вы не делаете... никаких склонностей не имеете... А то давайте в карты играть? В свои козыри? Как раз четверо...

Тетерев смотрит на Перчихина и улыбается.

Не желаете? Ну, воля ваша... Стало быть, прощайте! (Подходя к Тетереву, щелкает себя по горлу.) Идём?

Тетерев. Нет...

Перчихин уходит, безнадёжно махая рукой. Несколько секунд тишины. Отчётливо слышны тихие ноты пьесы, которую медленно разбирает Татьяна. Пётр, лежа на кушетке, вслушивается и насвистывает мелодию. Тетерев встаёт со стула и ходит по комнате. В сенях, за дверью, с громом падает что-то железное — ведро или самоварная труба. Слышен голос Степаниды: «Куда те чёрт понёс»...

Татьяна (не прерывая игры). Как долго Нил не приходит...

Пётр. Никто не идёт...

Татьяна. Ты ждёшь Елену?..

Пётр. Кого-нибудь...

Тетерев. Никто к вам не придёт...

Татьяна. Какой вы всегда мрачный...

Тетерев. Никто не придёт к вам, ибо у вас нечего взять...

Пётр. Так говорит Терентий Богословский...

Тетерев (настойчиво). Замечаете ли вы, что у пьяненького, подержанного птичника — жив дух и жива душа его, тогда как вы оба, стоя на пороге жизни, — полумёртвы?

Пётр. А вы? Вы о себе какого мнения?

Татьяна (вставая со стула). Господа, оставьте! Ведь уж это было, было! Вы спорили об этом...

Пётр. Мне нравится ваш стиль, Терентий Хрисанфович... И нравится ваша роль — роль судьи всех нас... Но я желал бы понять — почему именно эту роль вы играете... Вы говорите всегда так, точно читаете нам акафист за упокой...

Тетерев. Таковых акафистов не бывает...

Пётр. Ну, всё равно. Я хочу сказать — вот вы не любите нас...

Тетерев. Очень...

Пётр. Спасибо за откровенность.

Входит Поля.

Тетерев. Кушайте на здоровье.

Поля. Чем вы угощаете?

Татьяна. Дерзостями...

Тетерев. Правдой...

Поля. А я хочу идти в театр... Не пойдёт ли кто со мной?

Тетерев. Я...

Пётр. Что сегодня?

Поля. «Вторая молодость»... Идёмте, Татьяна Васильевна?

Татьяна. Нет... Я в этот сезон едва ли буду ходить в театр. Надоело. Меня злят, раздражают все эти драмы с выстрелами, воплями, рыданиями.

Тетерев ударяет пальцем по клавише пианино, и по комнате разливается густой, печальный звук.

Всё это неправда. Жизнь ломает людей без шума, без криков... без слёз... незаметно...

Пётр (угрюмо). Разыгрывают драмы на тему о страданиях любви, и никто не видит тех драм, которые терзают душу человека, стоящего между «хочу» и «должен»...

Тетерев, улыбаясь, продолжает бить по клавишам басов.

Поля (смущённо улыбаясь). А мне нравится в театре... ужасно. Вот, например, Дон Сезар де Базан, испанский дворянин... удивительно хорошо! Настоящий герой...

Тетерев. Я похож на него?

Поля. Ой, что вы! Совсем ни капли!..

Тетерев (усмехаясь). Эх... жаль!

Татьяна. Когда актёр на сцене объясняется в любви, — я слушаю и злюсь... Ведь этого не бывает, не бывает!..

Поля. Ну, я иду... Терентий Хрисанфович, — идёте?

Тетерев (перестаёт трогать клавиши). Нет. Я не пойду с вами, если вы не находите во мне ничего общего с испанским дворянином...

Поля, смеясь, уходит.

Пётр (глядя вслед ей). Что ей испанский дворянин?

Тетерев. Она чувствует в нём здорового человека...

Татьяна. Он красиво одет...

Тетерев. И весел... Весёлый человек — всегда славный человек... Подлецы редко бывают весёлыми людьми.

Пётр. Ну, с этой точки зрения вы должны быть величайшим злодеем на земле...

Тетерев (снова начиная извлекать из пианино густые, тихие звуки). Я просто — пьяница, не больше. Вы знаете, почему в России много пьяниц? Потому что быть пьяницей удобно. Пьяниц у нас любят. Новатора, смелого человека — ненавидят, а пьяниц — любят. Ибо всегда удобнее любить какую-нибудь мелочь, дрянь, чем что-либо крупное, хорошее...

Пётр (расхаживая по комнате). У нас в России... у нас в России... Как это странно звучит! Разве Россия — наша? Моя? Ваша? Что такое — мы? Кто — мы?

Тетерев (напевает). Мы во-ольные птицы...

Татьяна. Терентий Хрисанфович! Перестаньте, пожалуйста, звонить... уж очень погребально!

Тетерев (продолжая). Я аккомпанирую настроению...

Татьяна с досадой выходит из комнаты в сени.

Пётр (задумчиво). Н-да... Вы... в самом деле перестаньте, это расстраивает нервы... Я думаю, что, когда француз или англичанин говорит: Франция! Англия!.. он непременно представляет себе за этим словом нечто реальное, осязаемое... понятное ему... А я говорю — Россия и — чувствую, что для меня это — звук пустой. И у меня нет возможности вложить в это слово какое-либо ясное содержание.

Пауза. Тетерев звонит.

Есть много слов, которые произносишь по привычке, не думая о том, что скрыто за ними... Жизнь... Моя жизнь... Чем наполняются эти два слова?.. (Молчит, расхаживая.)

Тетерев, тихо ударяя по клавишам, наполняет комнату стонущими звуками струн и с улыбкой, застывшей на его лице, следит за Петром.

Чёрт дернул меня принять участие в этих дурацких волнениях! Я пришёл в университет учиться и учился... перестаньте звонить, пожалуйста! Никакого режима, мешавшего мне изучать римское право, я не чувствовал... нет! По совести... нет, не чувствовал! Я чувствовал режим товарищества... и уступил ему. Вот два года моей жизни вычеркнуто... да! Это насилие! Насилие надо мной — не правда ли? Я думал: кончу учиться, буду юристом, буду работать... читать, наблюдать... буду жить!

Тетерев (иронически подсказывает). Родителям на утешение, церкви и отечеству на пользу, в роли покорного слуги общества...

Пётр. Общество? Вот что я ненавижу! Оно всё повышает требования к личности, но не даёт ей возможности развиваться правильно, без препятствий... Человек должен быть гражданином прежде всего! — кричало мне общество в лице моих товарищей. Я был гражданином... чёрт их возьми... Я... не хочу... не обязан подчиняться требованиям общества! Я — личность! Личность свободна... послушайте! Бросьте это... этот чёртов звон...

Тетерев. Я же аккомпанирую вам... мещанин, бывший гражданином — полчаса?

Шум за дверями в сенях.

Пётр (раздраженно). Вы... не издевайтесь!

Тетерев, вызывающе глядя на Петра, продолжает звонить. Входят Нил, Елена, Шишкин, Цветаева и вслед за ними Татьяна.

Елена. Что значит этот звон погребальный? Здравствуйте, страшный букан! Здравствуйте, почти прокурор! Что вы тут делали?

Пётр (хмуро). Глупости...

Тетерев. Это я вызванивал отходную человеку, безвременно угасшему...

Нил (Тетереву). Слушай! У меня к тебе просьба! (Что-то шепчет на ухо ему. Тетерев кивает головой.)

Цветаева. Ах, господа! Как интересно было на репетиции!

Елена. О прокурор! Как свирепо ухаживал за мной поручик Быков!

Шишкин. Телёнок ваш Быков...

Пётр. Почему вы полагаете, что мне интересно знать, кто и как ухаживал за вами?

Елена. Ой, вы не в духе?

Цветаева. Пётр Васильевич всегда не в духе.

Шишкин. Это обычное состояние его духа...

Елена. Танечка! И ты, по обыкновению, грустна, как ночь сентябрьская?

Татьяна. Да, по обыкновению...

Елена. А мне — ужасно весело! Господа, скажите — почему мне всегда весело?

Нил. Отказываюсь отвечать на вопрос — мне самому тоже всегда весело!

Цветаева. И мне!..

Шишкин. Мне — не всегда, но...

Татьяна. Постоянно...

Елена. Танечка! Ты остришь? Вот хорошо! Букан! Отвечайте — почему мне весело?

Тетерев. О воплощённое легкомыслие!

Елена. Ка-ак! Хорошо! Я вспомню вам эти слова, когда вы будете объясняться мне в любви!

Нил. Однако я бы поел чего-нибудь... Мне скоро на дежурство идти...

Цветаева. На всю ночь? Бедный!

Нил. На целые сутки... Пойду однако в кухню, поклонюсь Степаниде...

Татьяна. Я скажу ей... (Уходит с Нилом.)

Тетерев (Елене). Э... позвольте! Да разве я должен влюбиться в вас?

Елена. Да, дерзкий человек! Да, мрачное чудовище! Да! Да!

Тетерев (отступая пред ней). Повинуюсь... Мне это не трудно... Я однажды был влюблён сразу в двух девиц и в одну замужнюю женщину...

Елена (продолжая наступать на него). Ну и что же?

Тетерев. Бесполезно...

Елена (вполголоса, указывая глазами на Петра). Что у вас с ним вышло?

Тетерев смеётся. Они тихо беседуют.

Шишкин (Петру). Слушай, брат, — нет ли целкового дня на три? Понимаешь — башмаки лопнули...

Пётр. На... Семь за тобой...

Шишкин. Помню...

Цветаева. Пётр Васильевич! Почему вы не принимаете участия в наших спектаклях?

Пётр. Я же не умею играть...

Шишкин. А мы-то разве умеем?

Цветаева. Ходили бы хоть на репетиции. Солдатики ужасно интересные! Один, Ширков, такой уморительный! Наивный, славный, улыбается так ласково, конфузливо... и ничего не понимает...

Пётр (искоса наблюдая за Еленой). Ну, знаете, я плохо разумею, как могут быть интересны люди, которые ничего не понимают?

Шишкин. Да ведь там не один Ширков...

Пётр. Допускаю, что их целая рота...

Цветаева. Как можно говорить такие вещи? Вот уж не понимаю — что это у вас? Аристократизм, что ли?

Тетерев (вдруг громко). Жалеть я не умею...

Елена. Ш-ш-ш!..

Пётр. Как вам известно, я мещанин...

Шишкин. Тем менее понятно твоё отношение к простым людям...

Тетерев. Меня никто никогда не жалел...

Елена (вполголоса). А вы разве не знаете, что нужно платить добром за зло?

Тетерев. Не имею ни крупной, ни мелкой монеты...

Елена. Ах, тише!..

Пётр (вслушиваясь в разговор Елены с Тетеревом). А мне непонятно... чего ради вы играете в симпатии к этим простым людям...

Цветаева. Мы — не играем... мы делимся, чем можем, с ними...

Шишкин. И даже не это... Просто нам приятно бывать в их среде... Они безыскусственны... среди их дышишь чем-то здоровым... как в лесу. Нашему брату, буквоеду, никогда не мешает освежаться...

Пётр (настойчиво, со скрытым раздраженьем) Просто вы любите жить иллюзиями... И подходите вы к вашим солдатам с некоторым тайным намерением... смешным, простите за правду! Освежаться среди солдат, это, извините...

Цветаева. Да не только солдат! Ведь вы же знаете, что мы устраиваем спектакли и в депо...

Пётр. Всё равно. Я говорю о том, что, называя всю эту вашу... беготню и суету живым делом, вы обманываетесь. Вы ведь убеждены, что способствуете развитию личности... и прочее... И это — самообман. Придёт завтра офицер или мастер, даст личности в рожу и вышибет из её головы всё, что вы успели заронить в неё, — если ещё успели...

Цветаева. Как досадно слушать такие речи!

Шишкин (мрачно). Н-да... Речи неладные... Не первый раз я слышу их, и всё более они не нравятся мне... Когда-нибудь мы с тобой, Пётр, разговоримся... навсегда!

Пётр (холодно и лениво). Страшусь! Но жажду этой встречи...

Елена (горячо вскрикивает). Зачем вы напускаете на себя всё это? Господа! Зачем он хочет, чтоб его считали злым?

Пётр. Ради оригинальности, я думаю.

Цветаева. Конечно! Интересничает! Все мужчины интересничают... при женщинах. Один изображает пессимиста, другой Мефистофеля... А сами — просто лентяи...

Тетерев. Кратко, ясно... и здорово!

Цветаева. А что же — комплименты я вам буду говорить? Ждите! Знаю я вас!

Тетерев. В этом случае вы знаете больше, чем я. А не знаете ли вы, кстати, вот чего: следует платить добром за зло или не следует? То есть, проще говоря, — считаете вы добро и зло равноценными или же нет?

Цветаева. Поехали парадоксы на немазаных колёсах!

Шишкин. Погодите, не мешайте ему! Это интересно. Я, господа, люблю Тетерева слушать! Всё-таки он — нет-нет да и загонит в мозг какую-нибудь занозу... А ведь у нас у всех, правду говоря, мыслишки-то всё ходовые, стёртые, как старые пятаки...

Пётр. Ты слишком великодушен... распространяя свои личные достоинства на всех...

Шишкин. Ну-ну! Надо говорить правду, брат! Даже в пустяках надо быть правдивым! Я прямо сознаюсь — никогда ещё я ни одного оригинального слова не сказал! А хочется, господа!

Тетерев. А вот и сказал!

Шишкин (живо). Н-ну? Врёшь? Что такое?

Тетерев. Сказал, брат! Верно... А что — сам догадайся.

Шишкин. Ну, это нечаянно вышло...

Тетерев. Нарочно оригинальным не будешь. Я пробовал...

Елена. Да говорите же вы, мучитель, о добре и зле!

Шишкин. Ну‑ка, заводи философскую волынку!

Тетерев (становясь в позу). Достопочтенные двуногие! Когда вы говорите, что зло следует оплачивать добром, — вы ошибаетесь. Зло есть качество прирождённое вам и потому — малоценное. Добро — вы сами придумали, вы страшно дорого платили за него и потому — оно суть драгоценность, редкая вещь, прекраснее которой нет на земле ничего. Отсюда вывод — уравнивать добро со злом невыгодно для вас и бесполезно. Я говорю вам — добром платите только за добро. И никогда не платите больше того, сколько получено вами, дабы не поощрять в человеке чувство ростовщика. Ибо человек — жаден. Получив однажды больше того, сколько следовало ему, в другой раз захочет получить ещё больше. А также не платите ему меньше, чем должны. Ибо если вы его раз обсчитаете — человек злопамятен! — он скажет про вас «банкроты!», перестанет уважать и в другой раз не добро уже сделает вам, а только подаст милостину. Братие! будьте строго точны в уплате за добро, содеянное вам! Ибо нет на земле ничего печальнее и противней человека, подающего милостину ближнему своему! Но за зло — всегда платите сторицею зла! Будьте жестоко щедры, вознаграждая ближнего за зло его вам! Если он, когда вы просили хлеба, дал камень вам, — опрокиньте гору на голову его! (Тетерев начинает шутливо, постепенно переходит в серьезный тон и кончает свою речь сильно, убеждённо. Кончив, он, тяжело ступая, отходит в сторону.)

Минута общего молчания. Все смущены, почувствовав в словах его что-то тяжёлое, искреннее.

Елена (тихо). Однако вы... должно быть, много потерпели от людей...

Тетерев (оскалив зубы). Но это дало мне весёлую надежду, что и они, со временем, потерпят от меня... или, вернее, — за меня...

Нил (входит с миской в руках и куском хлеба. Говоря, он внимательно следит, как бы не разлить содержимое миски.)

За ним идёт Татьяна.

Всё это философия! Плохая у тебя, Таня, привычка делать из пустяков философию! Дождь идёт — философия, палец болит — другая философия, угаром пахнет — третья. И когда я слышу такие философии из пустяков, так мне невольно думается, что не всякому человеку грамота полезна...

Татьяна. Какой ты... грубый, Нил!

Нил (садится за стол и ест). Чего там — грубый?.. Скучно тебе жить, — займись чем-нибудь. Кто работает, тот не скучает. Дома тяжело — поезжай в деревню, там живи и учи... а то — в Москву, сама поучись...

Елена. Так её! И ещё проберите вот этого (указывает на Тетерева), — этого вот!

Нил (искоса посмотрев). Тоже, чадушко! В Гераклиты метит...

Тетерев. Назови меня Свифтом, если тебе не трудно!..

Нил. Много чести!

Пётр. Да, многонько!..

Тетерев. А мне это было бы приятно...

Цветаева. Какой лакомый!..

Нил (глядя в миску). Не погневайся... А что... того... Поля была? То есть куда она ушла?

Татьяна. В театр. А что?

Нил. Ничего... так... вообще — спрашиваю...

Татьяна. Тебе её нужно?

Нил. Нет, не нужно... то есть сейчас не нужно... а вообще, всегда... нужно. О, чёрт... запутался!

Все улыбаются, кроме Татьяны.

Татьяна (настойчиво). Зачем? Зачем она тебе?..

Нил, не отвечая, ест.

Елена (Татьяне быстро). За что он тебя пробирал? Скажи?

Цветаева. Да, это интересно!

Шишкин. Мне тоже нравится, как Нил Васильев нотации читает...

Пётр. А мне — как он ест...

Нил. Я всё недурно делаю...

Елена. Ну же, Таня, говори!

Татьяна. Не хочется...

Цветаева. Ей никогда ничего не хочется!

Татьяна. Почему ты знаешь? А может быть, я очень хочу... умереть?

Цветаева. Фи, гадость!

Елена. Брр! Не люблю говорить о смерти!

Нил. Что можно сказать о смерти до поры, пока не умрешь?

Тетерев. Вот истинный философ!

Елена. Идёмте, господа, ко мне! Пора, самовар, наверное, давно готов...

Шишкин. А хорошо теперь чайку хлебнуть! Да и подзакусить бы... можно надеяться?

Елена. Конечно!

Шишкин (указывая на Нила). А то я смотрю на него и — завидую, грешный человек!

Нил. Не завидуй — я уже всё съел! Я тоже пойду с вами, у меня ещё более часа свободного времени...

Татьяна. Ты лучше отдохнул бы до дежурства...

Нил. Сойдёт и так...

Елена. Пётр Васильевич! Идёте?

Пётр. Если позволите...

Елена. Благосклонно разрешаю! Вашу руку...

Цветаева. Становитесь все в пары. Нил Васильевич, ко мне...

Шишкин (Татьяне). Значит, вы — со мной...

Тетерев. Вот — говорят, что женщин на земле больше, чем мужчин. Однако я живал во многих городах, и всегда, везде мне не хватало дамы...

Елена (смеясь, идёт к двери и напевает). Allons, enfants de la patri...i...i...e!

Шишкин (толкая Петра в спину). Двигайся живее, сын отечества!..

Уходят с шумом, пением и смехом. Комната несколько секунд остаётся пустой. Потом дверь из комнаты стариков отворяется, выходит Акулина Ивановна и, позёвывая, гасит лампы. Слышен голос старика, монотонно читающего псалтирь у себя в комнате. Во тьме, натыкаясь на стулья, старуха проходит обратно к себе.

3анавес

---

Действие 1 (продолжение)
Пьеса «Мещане» М. Горький

« Действие 1 (начало)

Действие 2 »