Глава XXVIII. Гейяр и Ларкен

---

Удаляясь от хижин негров, я оставил мое недавнее намерение объехать плантацию сзади. Мое посещение, вероятно, станет известным хозяйке, — думал я, — значит, не велика беда, если меня заметят из дома. Я был разгорячен, как и моя лошадь. Деревянный забор не значил ничего для нас обоих; поэтому, повернув назад, я перескочил через несколько изгородей и, проехав полем хлопчатника, выбрался снова на дорогу вдоль речной плотины.

Когда мне удалось, наконец, успокоить расходившегося коня, я пустил его шагом и принялся размышлять о всем случившемся.

Очевидно, Гейяр водворил на плантации негодяя Ларкена с каким-нибудь скрытым намерением. Я не мог угадать, были ли они знакомы раньше; но субъекты этого закала чувствуют друг к другу инстинктивное влечение; и, пожалуй, адвокат только что принял к себе в дом этого человека, спасшегося от гибели во время крушения парохода. На борту «Красавицы Запада» я счел его кутилой низкого полета из-за его хвастливого предложения биться со мною об заклад; и, может быть, он сделался таким в последнее время. Очевидно, его ремеслом был надзор за неграми; во всяком случае, было видно, что он не был новичком по этой части.

Странно, что Ларкен не узнал меня, пробыв так долго на плантации. Впрочем, здесь не было ничего невероятного. Пока я жил в доме, мы не встречались ни разу. Кроме того, он мог не знать, что мадемуазель Безансон была именно та особа, у которой он рассчитывал отбить спасательный пояс. Это последнее предположение являлось довольно основательным, так как на пароходе было много других дам, спасшихся благодаря плотам, диванам и спасательным поясам. Я полагал, что он не видел ее до того момента, когда она спрыгнула за борт, и потому едва ли мог узнать ее.

Причина моей раны была известна только мадемуазель Безансон, Авроре и Сципиону; а тому было запрещено упоминать о ране в квартале негров. Наконец, этот мошенник прибыл на плантацию сравнительно недавно и мало сталкивался с хозяйкой, потому что получал почти все приказания через Гейяра; вдобавок он был просто грубым скотом.

Таким образом, могло случиться, что до нашей последней встречи он не знал, что я его противник, а мадемуазель Безансон та самая дама, которая едва ускользнула от него. О моем пребывании на плантации смотрителю, конечно, было известно; ему, наверно, говорили обо мне как об одном из спасшихся при крушении парохода.

Правда, в ту злополучную ночь было подобрано с погибшего парохода множество людей. Почти в каждом доме, вдоль берега реки нашел себе приют какой-нибудь несчастный, чуть не утонувший. Ларкену было не до того, чтобы вникать во все мелочи; ему приходилось заниматься собственными делами или, пожалуй, скорее делами Гейяра; по крайней мере, я не сомневался, что между ними существует какой-нибудь заговор, в котором смотрителю назначена важная роль. Несмотря на неповоротливый ум, он обладал свойством, более драгоценным, чем умственные способности, в глазах того, кто пользовался им, свойством, совершенно не достававшим почтенному адвокату: силой и грубой отвагой. Гейяр, несомненно, имел намерение сделать Ларкена орудием своей воли; иначе тот не попал бы на плантацию.

Теперь он меня узнал и, наверно, не сможет тотчас забыть. Станет ли он стараться отомстить мне? В этом не могло быть никакого сомнения, но я подозревал, что он прибегнет в данном случае непременно к низким и тайным способам. Вторичного открытого нападения с его стороны я не боялся, чувствуя, что укротил его и таким образом сделал трусом. Подобные субъекты были мне знакомы. Я знал, что его мужество не такого сорта, чтобы устоять после поражения. То было мужество разбойника.

Я предчувствовал, что мне будут готовить тайную месть или прибегнут с этой целью к помощи закона.

Вы удивитесь, пожалуй, что у меня явились помыслы или опасения подобного рода; но так оно и случилось потом; я имел основания бояться этих последствий.

Мое знакомство с намерениями Гейяра, открытие его гнусной попытки, наконец, моя стычка с Ларкеном ускорили развязку событий. Я томился страшной тревогой, будучи убежден в необходимости немедленного свидания с мадемуазель Безансон ради того, что принимал всего ближе к сердцу: покупки квартеронки. Не было надобности терять ни часа времени теперь, когда мы поняли друг друга, Аврора и я, и когда между нами состоялась даже помолвка.

Я хотел немедленно возвратиться на плантацию и повернул уже в ту сторону лошадь, но одумался и поехал домой, в Бренжье, отложив свой визит к мадемуазель Эжени до завтрашнего утра.

Доехав до деревни, я направился прямо в гостиницу, где нашел у себя на столе письмо с переводом в двести фунтов стерлингов на банк в Бренжье. Это письмо было прислано мне моим банкиром из Нового Орлеана, получившим его из Англии. В письме сообщалось о высылке еще пятисот фунтов через несколько дней. Деньги пришлись очень кстати: их получение давало мне возможность расплатиться с доктором Рейгартом, что я имел удовольствие сделать час спустя.

Наступившая ночь прошла для меня в сильной тревоге, почти без сна. Это неудивительно. Назавтра предстояла развязка. Завтрашний день обещал сделать меня счастливцем или несчастным. Тысячи опасений и тысячи надежд зависели от исхода моего свидания с Эжени Безансон. Поэтому я ожидал его с большим страхом, чем несколько часов назад, когда был возле Авроры, пожалуй, потому, что теперь я мало верил в успех моего ходатайства.

Как только наступило время утреннего визита, не нарушавшего светских приличий, я прыгнул в седло и направился на плантацию Безансон.

Проезжая по деревне, я заметил, что на меня смотрели с необычайным интересом.

«Моя схватка со смотрителем стала уже известной, — подумал я. — Должно быть, негры рассказали об этом. Подобные вещи скоро получают огласку».

Однако выражение, которое я читал на лицах, было далеко не дружелюбно; это огорчило меня. Неужели я настроил против себя этих людей, защищая свою жизнь? Обычно победитель в подобном столкновении становится популярным в такой рыцарской стране, как Луизиана.

Почему же на меня смотрят сурово? Чем заслужил я осуждение? Я избил грубого негодяя, которого все называют хвастливым забиякой, и действовал так вынужденный к самозащите. Согласно духу местных жителей это заслуживало похвал. С какой же стати?.. Ах, понимаю! Я заступился за чернокожего, встал между ним и белым. Я помешал наказанию невольника. Пожалуй, из-за этого ко мне стали вдруг относиться так неблагосклонно.

Но была и другая причина, совершенно иного и несколько потешного свойства. Ходила молва, что я состою в близких отношениях с мадемуазель Безансон, и потому весьма возможно, что никому неведомый искатель приключений отобьет владелицу богатой плантации у других женихов!

Нет страны в мире, где не позавидовали бы такой удаче. Соединенные Штаты не составляют исключения из общего правила, и я знал, что по поводу этого нелепого слуха меня не жаловали некоторые из молодых плантаторов и щеголеватых лавочников, фланировавших по улицам Бренжье.

Я удалялся, не обращая внимания на мрачные взгляды, которые бросали на меня, и, говоря по правде, вскоре перестал о них думать. Мой ум был слишком тревожно занят приближавшимся свиданием для того, чтобы отвлекаться на более мелкие заботы.

Эжени, наверно, сообщили обо всем происшедшем накануне. Как отнесется она к этому? Я не сомневался, что негодяй Ларкен был навязан ей насильно Гейяром. Она не могла питать к нему расположения. Весь вопрос сводился к тому, хватит ли у нее храбрости и даже власти отказать ему от службы, когда она узнает, кто он таков? Это являлось весьма сомнительным…

Я питал глубокое сочувствие к этой бедной девушке. У меня сложилось твердое убеждение, что она задолжала Гейяру значительную сумму и потому находилась у него в руках. Сказанное им Авроре подтверждало мою догадку. Рейгарт даже слышал, будто бы этот долг был уже признан судом в Новом Орлеане, что протеста на это не последовало, что Гейяр добился судебного решения, по которому имел право описать все имущество мадемуазель Безансон, по крайней мере, большую часть его, в обеспечение уплаты, когда ему только заблагорассудится!

Я узнал это от доктора накануне вечером, и такая новость заставила меня спешить еще более с покупкой Авроры.

Моя лошадь неслась галопом, и вскоре я был уже в виду плантации. Доехав до ворот, я спрыгнул с седла. Передать моего коня было некому, но этому не придают значения в Америке, где сплошь и рядом столбик или древесный сук, заменяют грума.

Вспомнив этот удобный прием, я обмотал поводья вокруг колышка и направился к дому.

---

Глава 28. Гейяр и Ларкен
«Квартеронка». Майн Рид

« Глава 27

Глава 29 »