XLI. Суд

---

Le pays se souviendra longtemps de ce procès célèbre. L'intérêt pour l'accusé était porte jusqu'а l'agitation; c'est que son crime était étonnant et pourtant pas atroce. L'eût-il été, ce jeune homme était si beau! sa haute fortune, sitôt finie, augmentait l'attendrissement. Le condamneront-ils? demandaient les femmes aux hommes de leur connaissance, et on les voyait pâlissantes attendre la réponse.

Sainte-Beuve¹

Наконец настал этот день, которого так безумно боялись госпожа де Реналь и Матильда.

Необычайный вид города усиливал их страх и даже взволновал мужественную душу Фуке. Вся провинция съехалась в Безансон, чтобы присутствовать на этом романическом деле.

Уже за несколько дней в гостиницах нельзя было найти свободного угла. Господина председателя суда осаждали просьбами о билетах. Все городские дамы желали присутствовать при разбирательстве; на улицах продавали портреты Жюльена Сореля и т. п., и т. п.

Матильда приберегала для этой решительной минуты письмо, написанное рукой монсиньора епископа ***. Этот прелат, управлявший французской церковью, соизволил просить об оправдании Жюльена. Накануне суда Матильда отнесла это письмо всесильному старшему викарию.

Когда она собиралась уходить, заливаясь слезами, господин де Фрилер сказал ей, отрешившись наконец от своей дипломатической сдержанности и едва ли не растроганный:

— Я ручаюсь за вердикт присяжных. Среди двенадцати лиц, которым поручено рассмотреть, несомненно ли преступление вашего протеже и, в особенности, было ли оно предумышленным, я насчитываю шесть друзей, заинтересованных в моей карьере, и я дал им понять, что от них зависит доставить мне епископство. Барон Вально, которого я сделал верьерским мэром, всецело располагает своими двумя подчиненными, господами де Муаро и де Шоленом. Говоря по правде, судьба послала нам в этом деле двух очень дурно настроенных лиц; но хотя они и ультралибералы, они слушаются моих приказаний в важных случаях, и я просил их голосовать заодно с господином Вально. Я узнал, что шестой присяжный, фабрикант, чрезвычайно богатый либеральный болтун, втайне желает получить поставку на военное министерство, и, без сомнения, он не захочет идти против меня. Я велел ему передать, что господин де Вально знает мое последнее слово.

— Но кто этот господин Вально? — спросила Матильда в тревоге.

— Если бы вы его знали, вы бы не сомневались в успехе. Это нахальный болтун, бесстыжий, грубый, созданный для того, чтобы руководить дураками. В тысяча восемьсот четырнадцатом году он был нищим, а я сделал его префектом. Он способен поколотить остальных присяжных, если они не будут голосовать с ним заодно.

Матильда слегка успокоилась.

Вечером ее ожидал другой разговор. Жюльен решил не выступать на суде, чтобы не затягивать неприятной сцены, в результате которой он не сомневался.

— Мой адвокат будет говорить, — сказал он Матильде. — Я и так буду слишком долго служить зрелищем для моих врагов. Эти провинциалы были возмущены моей быстрой карьерой, которой я обязан только вам, и поверьте, между ними нет ни одного, который не желал бы моего осуждения, что не помешает им проливать крокодиловы слезы, когда меня поведут на казнь.

— Они желают видеть вас униженным, это верно, — отвечала Матильда, — но я не думаю, чтобы они были жестоки. Мое присутствие в Безансоне и вид моих страданий заинтересовали всех женщин; ваше прекрасное лицо сделает остальное. Если вы произнесете хоть одно слово перед судьями, все будут за вас...

На следующее утро в девять часов, когда Жюльен покинул тюрьму и его повели в большую залу суда, жандармам с большим трудом удалось растолкать огромную толпу, собравшуюся во дворе. Жюльен хорошо спал, был совершенно спокоен и чувствовал лишь философскую жалость к этой завистливой толпе, которая, не будучи жестокой, станет, однако, рукоплескать его смертному приговору. Он все же был очень удивлен, заметив во время своего пребывания в толпе, что его присутствие вызывало нежное сострадание. Он не услышал ни одного неприятного слова. «Эти провинциалы, однако, не так злы, как я предполагал», — подумал он.

Войдя в зал суда, он был поражен изяществом архитектуры. Это была чистая готика — множество маленьких колонн, тщательно высеченных из камня. Ему казалось, что он очутился в Англии.

Вскоре его внимание было привлечено двенадцатью или пятнадцатью красивыми женщинами, поместившимися против скамьи для подсудимого, в трех ложах, над местами для судей и присяжных. Обернувшись к публике, он заметил, что и все хоры над амфитеатром были переполнены женщинами: большинство из них были молоды и показались ему очень красивыми; глаза их блестели и выражали участие. Вся остальная зала была битком набита; в дверях происходили драки, и часовые не были в состоянии водворить тишину.

Когда публика, ожидавшая с нетерпением Жюльена, заметила его присутсвие и смотрела, как он садится на возвышенное место для подсудимого, со всех сторон послышался ропот удивления и сострадания.

В этот день ему на вид было менее двадцати лет; он оделся очень просто, но чрезвычайно изящно; его волосы и лоб были очаровательны. Матильда сама присутствовала при его туалете. Жюльен был чрезвычайно бледен. Едва он сел на скамью, как послышалось со всех сторон: «Господи, как он молод!.. Да ведь это ребенок... Он гораздо красивее, чем на портрете».

— Подсудимый, — сказал ему жандарм, сидевший справа от него, — видите ли вы этих дам в ложе? — И жандарм показал ему на небольшую ложу, выступавшую над амфитеатром, где сидели присяжные. — Это супруга господина префекта, — продолжал жандарм, — рядом с нею маркиза N. Она к вам очень расположена. Я слышал, как она говорила со следователем. За нею — госпожа Дервиль.

— Госпожа Дервиль! — воскликнул Жюльен, и яркая краска залила его лицо.

«По выходе отсюда, — подумал он, — она тотчас напишет госпоже де Реналь». Он не знал еще о приезде госпожи де Реналь в Безансон.

Допрос свидетелей кончился очень быстро. При первых же словах обвинения генерального прокурора две дамы, сидевшие против Жюльена, расплакались. «Госпожа Дервиль совсем не так чувствительна», — подумал Жюльен. Однако он заметил, что она сидела вся красная.

Прокурор напыщенно распространялся на дурном французском языке о варварстве совершенного преступления. Жюльен заметил, что соседки госпожи Дервиль, по-видимому, совершенно не разделяли его мнения. Некоторые из присяжных, очевидно знакомые этих дам, что-то им говорили, казалось, их успокаивали. «Это, пожалуй, хороший знак», — подумал Жюльен.

До сих пор он был проникнут глубочайшим презрением ко всем мужчинам, присутствующим на суде. Пошлое красноречие прокурора усилило это чувство отвращения. Но мало-помалу всеобщие знаки участия смягчили его ожесточенное настроение.

Он остался доволен сдержанным поведением своего адвоката.

— Пожалуйста, поменьше фраз, — шепнул он ему, когда тот собрался говорить.

— Вся эта напыщенность, украденная у Боссюэ и направленная против вас, послужила вам на пользу, — сказал адвокат.

И действительно, едва он начал говорить, как уже почти все женщины держали носовые платки в руках. Адвокат, ободренный этим, обратился к присяжным с чрезвычайно прочувствованными словами. Жюльен был потрясен. Он почувствовал, что сам готов расплакаться. «Великий Боже! Что-то скажут мои враги».

Он чуть не поддался охватившему его волнению, когда, к счастью для себя, подметил наглый взгляд барона де Вально.

«Глаза этого негодяя сверкают, — сказал он себе. — Как торжествует эта низкая душонка! Если бы мое преступление повлекло за собой только одно это, я должен был бы его проклясть. Бог знает, чего он только не наговорит обо мне госпоже де Реналь!»

Эта мысль заслонила собой все остальное. Вскоре Жюльен пришел в себя, услыхав аплодисменты публики. Адвокат окончил свою речь. Жюльен вспомнил, что следует пожать ему руку. Время пролетело необычайно быстро.

Принесли прохладительного адвокату и обвиняемому. Только теперь Жюльен был поражен одним обстоятельством: ни одна из дам не покинула заседания ради обеда.

— Черт возьми, я умираю с голода, — сказал адвокат. — А вы?

— Я тоже, — ответил Жюльен.

— Смотрите, супруге господина префекта принесли поесть,— заметил адвокат, указывая ему на ложу,— Мужайтесь, все идет хорошо.

Заседание возобновилось.

Когда председатель выступал с заключительным словом, пробило полночь. Председатель принужден был остановиться: среди водворившейся тишины и всеобщего тревожного ожидания гулко звучал на всю залу бой часов.

«Вот начинается мой последний день», — подумал Жюльен. Вскоре он вспомнил и загорелся мыслью о том, что он должен сделать. До сих пор он боролся со своим волнением и и по-прежнему не собирался выступать; но, когда председатель спросил его, не желает ли он прибавить что-нибудь, он поднялся. Прямо перед собой он увидел глаза госпожи Дервиль, которые при освещении показались ему блестящими. «Неужели же она плачет», — подумал он.

— Господа присяжные! Меня пугает людское презрение, которым, как мне казалось, можно пренебречь в момент смерти. Господа, я не имею чести принадлежать к вашему сословию, вы видите перед собой крестьянина, возмутившегося против своего низкого положения в обществе.

Я не прошу у вас никакой милости, — продолжал Жюльен более твердым голосом. — Я не строю никаких иллюзий, меня ожидает смерть; она будет заслуженна. Я покушался на жизнь женщины, достойной всяческого уважения и похвал. Госпожа де Реналь относилась ко мне как мать. Мое преступление отвратительно, и оно было преднамеренно. Следовательно, я заслужил смерть, господа присяжные. Но будь я даже менее виновен, я вижу здесь людей, которые, без всякого сострадания к моей молодости, захотят наказать в моем лице и навсегда сломить молодых людей низшего сословия, угнетенных бедностью, но получивших хорошее образование и осмелившихся вступить в среду, которую высокомерие богачей именует обществом.

Вот в чем состоит мое преступление, господа, и оно будет наказано с тем большей строгостью, что, в сущности, меня судят не равные мне. Я не вижу на скамьях присяжных ни одного разбогатевшего крестьянина, но исключительно возмущенных буржуа...

В продолжение двадцати минут Жюльен говорил в таком тоне; он высказал все, что у него было на душе. Генеральный прокурор, заискивающий перед аристократией, подскакивал в своем кресле, и, несмотря на несколько отвлеченную речь Жюльена, все дамы плакали. Даже госпожа Дервиль поднесла платок к глазам. В конце Жюльен снова упомянул об уважении и безграничном преклонении, которое он когда-то питал к госпоже де Реналь... Госпожа Дервиль испустила крик и упала в обморок.

Пробило час ночи, когда присяжные удалились. Ни одна из дам не покинула своего места; у многих мужчин были слезы на глазах. Сначала завязались оживленные разговоры; но постепенно, так как решение присяжных затягивалось, всеми овладела усталость, — беседовали уже вяло. Это была торжественная минута; лампы горели тускло. Жюльен, сильно уставший, слышал, как вокруг него обсуждали, служит ли хорошим или дурным признаком такое запаздывание присяжных. Он с удовольствием заметил, что вся публика была за него; присяжные не возвращались, а между тем ни одна женщина не вышла из залы.

Едва только пробило два часа, послышался сильный шум. Дверь из комнаты совещания открылась. Господин барон де Вально выступал впереди с видом театральным и значительным, за ним шли остальные. Он кашлянул и объявил, что присяжные, по чистой совести, единогласно решили, что Жюльен Сорель виновен в убийстве, и убийстве преднамеренном. Подобное решение влекло за собой смертную казнь; приговор был вынесен тут же. Жюльен взглянул на свои часы и вспомнил господина де Лавалетта. Было четверть третьего. «Сегодня пятница, — подумал он. — Да, но это счастливый день для Вально, который меня осудил... Меня слишком хорошо стерегут, чтобы Матильде удалось меня спасти, как это сделала госпожа де Лавалетт... Итак, через три дня, в этот самый час, я буду знать, что значит великое может быть».

В этот момент он услышал крик и вернулся на землю. Вокруг него женщины рыдали; он увидел, что все лица обращены к ложам, находившимся над готическим пилястром. Потом он узнал, что там скрывалась Матильда. Так как крик не возобновлялся, все стали смотреть на Жюльена, которому жандармы помогали протиснуться сквозь толпу.

«Постараемся не дать повода для насмешек этому негодяю Вально, — подумал Жюльен. — С каким удрученным и лукавым видом он осуждал меня. Какая радость для Вально отомстить за наше старинное соперничество из-за госпожи де Реналь!.. Итак, я ее больше не увижу! Все кончено... Последнее прощание между нами было бы невозможно, я это чувствую... Как счастлив был бы я высказать ей все отвращение к моему преступлению! Лишь бы мне ей сказать: я считаю, что меня осудили справедливо».

---

¹ В стране долго будут вспоминать об этом нашумевшем процессе. Интерес к подсудимому возрастал, переходя в настоящее смятение, ибо сколь ни удивительно казалось его преступление, оно не внушало ужаса. Да будь оно даже ужасно, этот юноша был так хорош собой! Его блестящая карьера, прервавшаяся так рано, вызывала к нему живейшее участие. «Неужели он будет осужден?» — допытывались женщины у знакомых мужчин и, бледнея, ждали ответа.

Сент-Бёв.

---

Часть 2
Глава 41. Суд
Роман «Красное и чёрное». Стендаль

« Часть 2. Глава 40

Часть 2. Глава 42 »