Глава двадцатая. Под 47°242 широты и 17°282 долготы

---

Бура отбросила нас к востоку, и надежда убежать с «Наутилуса» и добраться до Нью-Йорка или к реке Св. Лаврентия исчезла. Бедный Нед в отчаянии уединился, как капитан Немо. Мы с Консейлем не расставались.

Я сказал, что «Наутилус» уклонился к востоку, но надо было сказать — к северо-востоку. Несколько дней он блуждал по океану, то погружаясь, то всплывая в окружении туманов, столь гибельных для мореходцев. Туманы эти бывают вследствие таяния льдов, что поддерживает чрезвычайную влажность воздуха.

Сколько судов погибло в этих местах, пока они искали в тумане мерцание береговых огоньков! Сколько бедствий причиняла эта плотная масса мглы! Какой страшный треск раздается здесь при ударах кораблей о подводные камни! Сколько судов сталкивается друг с другом, несмотря на предупреждающие огни, свистки и колокола, бьющие тревогу!

Дно этих морей представляет поистине поле сражения, где еще лежат разбитые корабли. Одни давно уже обратились в рыхлую массу, другие, погибшие недавно, отражали свет нашего прожектора на своей металлической обшивке. Сколько судов погибло вместе с ценным грузом, со всем экипажем, толпами эмигрантов, в этих местах — около мыса Рейс, острова Святого Павла, в проливе Белл-Айл, в заливе Святого Лаврентия! Сколько жертв занесено в летописи смерти пароходами компаний «Ройял-Майл» и «Инманн, Монреаль»! Суда «Сольвейг», «Параматта», «Венгерец», «Канадец», «Англосакс», «Гумбольдт», «Соединенные Штаты» погибли; «Арктик», «Лионец» затонули при столкновении; «Президент», «Пасифик», «Сити Глазго» погибли по неизвестным причинам.

И среди вот таких останков шел «Наутилус», как бы проводя смотр мертвецам.

15 мая мы были на южном конце Ньюфаундлендской отмели. Она вся состоит из наносной почвы, из огромного количества органических остатков, занесенных или Гольфстримом с экватора, или с Северного полюса противоположным холодным течением, идущим вдоль американского берега. Здесь же в половодье скапливаются и неправильной формы валуны, отрываемые от берегов. Образовалось тут и громадное кладбище погибших рыб, моллюсков и зоофитов.

Глубина здесь незначительная, но к югу вдруг идет уступами большая впадина глубиной тысячи три метров. Тут Гольфстрим расширяется, течет медленнее, а температура его понижается.

Из рыб, которых спугнул «Наутилус», назову пинагора с черной спиной и оранжевым брюхом, он подает своим соплеменникам редкий пример супружеской верности; хюпернака, род мурен, изумрудного цвета, превосходного на вкус; карраков с выпуклыми глазами и собачьей головой; морских собак яйцеживородящих, похожих на змей; черных пескарей длиной двадцать сантиметров; длиннохвостых макрорусов, серебристых рыбок, заплывших далеко от северных морей.

В сети попала еще одна смелая, сильная, мускулистая рыба — бычок северных морей, с иглами на голове и шипами на плавниках, настоящий скорпион, длиной два-три метра, злейший враг трески и лососевых. Тело у него круглое, темного цвета, с красными плавниками. Сладить с ним было нелегко; эта рыба благодаря особым жаберным крышкам способна довольно долго жить вне своей родной стихии.

Назову, чтобы не забыть, боскиен, маленьких рыбок, которые долго сопровождают корабли в северных морях, и перейду к треске, которую видел в любимом месте ее пребывания, на Ньюфаундлендской отмели. Можно сказать, что треска здесь — рыба горная, так как Ньюфаундленд не что иное, как подводная гора.

Когда «Наутилус» прокладывал себе дорогу сквозь плотную массу стай трески, Консейль не мог воздержаться от замечания:

— Неужели это треска? Я, с позволения их чести, думал, что она совсем плоская!

— Она плоская лишь в рыбной лавке или на рынке, где ее продают выпотрошенной и распластанной. В воде же она совершенно круглая и превосходно приспособлена к плаванию.

— Это верно, — ответил Консейль. — Боже мой! Сколько ее тут! Точно муравейник!

— Ее было бы гораздо больше, если бы не существовало ее врагов — скорпен и человека. Знаешь, сколько икринок насчитывается в одной самке?

— Я буду угадывать: пятьсот тысяч?

— Одиннадцать, друг мой, миллионов!

— Я этому поверю, только если сам их пересчитаю!

— Пересчитай, Консейль. Но лучше будет, если ты мне поверишь. Не забудь и того, что французы, англичане, американцы, датчане, норвежцы ловят треску тысячами тонн. Поедается ее количество страшное, и если бы она не отличалась удивительной плодовитостью, то ее вскоре бы не стало. В Англии и Америке пять тысяч судов и семьдесят пять тысяч матросов заняты исключительно ловлей трески. Каждое из судов привозит в среднем до сорока тысяч штук, а в общем — двадцать пять миллионов. У берегов Норвегии происходит то же самое.

— Ну хорошо, — согласился Консейль, — я считать не с тану.

— Что?

— Те одиннадцать миллионов икринок, которые есть в каждой самке. Но я, с позволения их чести, сделаю замечание.

— Какое же?

— А такое, что если бы из каждой икринки рождались мальки, то четырех самок было бы достаточно для снабжения треской Англии, Америки и Норвегии.

Пока мы обходили отмель, я хорошо разглядел длинные снасти, на каждой из них двести крючков, а каждая рыбачья лодка ставит такие снасти дюжинами. Снасть опускается с помощью маленького якорька, а верхний конец удерживается леской, прикрепленной к пробковому поплавку. На поверхности воды мелькало огромное количество этих пробок, и «Наутилус» весьма удачно маневрировал, чтобы не снести эти крючки и самому в них не запутаться.

Впрочем, «Наутилус» недолго пробыл в этих водах и поднялся до 45° северной широты — на широту Сен-Жана и Хартс-Контента, где опущен конец трансатлантического кабеля. «Наутилус» пошел не на север, а к востоку, как бы вдоль плато, на котором лежит телеграфный кабель и где рельеф дна измерен с чрезвычайной точностью.

17 мая милях в пятистах от Хартс-Контента, на глубине двух тысяч восьмисот метров увидел я лежащий на дне телеграфный кабель. Консейль, не предупрежденный мной, принял его сначала за громадную змею и уже готовился ее классифицировать. Но я рассеял его заблуждение и в утешение рассказал все, что мне было известно о прокладке этого кабеля.

Первый кабель был проложен в 1857–1858 годах, но передал лишь около четырехсот телеграмм и перестал действовать. В 1863 году сконструировали новый кабель длиной три тысячи четыреста километров и весом четыре тысячи пятьсот тонн. Погрузили его на корабль «Грейт-Истерн». Но и эта попытка не удалась.

25 мая «Наутилус» оказался именно на том месте, где произошел разрыв каната, на глубине трех тысяч восьмисот тридцати шести метров. Это произошло в шестистах тридцати восьми милях от берегов Ирландии. В два часа дня там заметили, что сообщение с Европой прекратилось. Решили сначала разрезать кабель, а потом его выловить. В одиннадцать часов вечера вытащили поврежденную часть, сделали новое соединение с основным кабелем и опять погрузили в океан. Но через несколько дней он снова порвался, и его уже не смогли достать.

Американцы не потеряли, однако, терпения. Неутомимый Филд, главный организатор всего предприятия, рисковавший потерять все свое состояние, открыл новую подписку. Деньги были немедленно собраны. Изготовили новый кабель, более современной конструкции. Провода заключили в резиновую оболочку, обернули волокнистым материалом и вложили в металлическую обшивку. «Грейт-Истерн» повез его в океан 13 июля 1866 года.

Дело шло хорошо. Но стали замечать, разматывая кабель, что в него местами вбиты гвозди с целью испортить провода. Капитан Андерсон, его офицеры и инженеры собрались на совет и решили, что если виновного поймают на месте преступления, то без дальнейшего суда немедленно бросят за борт. Об этом решении тотчас объявили всем на корабле, и с тех пор вредительство прекратилось.

23 июля «Грейт-Истерн» был за восемьсот километров от Ньюфаундленда, когда из Ирландии пришла телеграмма о заключении перемирия между Пруссией и Австрией после сражения под Садовой. 27 июля он среди тумана лавировал к порту Хартс-Контента. Предприятие с успехом было доведено до конца, и в первой своей депеше молодая Америка приветствовала старую Европу мудрым изречением, редко понимаемым верно: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение».

Я, конечно, не думал, что увижу электрический кабель в том виде, в каком он вышел из мастерских. Он имел вид длинной змеи, обросшей раковинами и водорослями, облепленной каменистой коркой, предохраняющей его от сверлящих моллюсков. Кабель лежал плотно, не раскачиваясь, давление на него было благоприятное, электрическая искра пробегает от Америки до Европы за тридцать две сотых секунды. Время действия этого кабеля бесконечно, так как резиновая оболочка становится прочнее от пребывания в морской воде.

К тому же трасса так удачно выбрана, что кабель погружен не очень глубоко и разрывов опасаться нечего. «Наутилус» опускался до самой глубокой точки его залегания — на четыре тысячи четыреста тридцать один метр от поверхности, и даже здесь он не подвергался значительному трению. Потом мы подошли к тому месту, где произошел несчастный случай в 1863 году.

Здесь дно океана образовывало долину шириной в сто двадцать километров. Если бы на нее можно было поставить Монблан, то его вершина не выступила бы на поверхность воды. Эта долина загорожена с востока остроконечной стеной высотой две тысячи метров. Мы сюда прибыли 28 мая, и «Наутилус» очутился в ста пятидесяти километрах от Ирландии.

Неужели капитан Немо имел намерение пристать к Британским островам? Нет, к моему большому удивлению, он пошел на юг к берегам Европы. Огибая Изумрудный остров, я увидел на минуту мыс Клир и маяк Фастнет, освещающий путь кораблям на выходе из Ливерпуля.

Важный вопрос возник у меня в уме: осмелится ли «Наутилус» войти в Ла-Манш? Нед Ленд, вышедший из уединения, когда мы пошли вблизи земли, не переставал меня спрашивать. Но что мне ответить ему? Капитан Немо оставался невидимым. Он показал издали канадцу берег Америки, может быть, и мне только покажет берега Франции.

«Наутилус» между тем шел на юг. 30 мая он прошел мимо островов Силли у полуострова Корнуэлл. Если бы капитан хотел войти в Ла-Манш, то пошел бы прямо на восток. Он этого не сделал.

Весь день 31 мая «Наутилус» описывал по океану круги, возбуждавшие мое любопытство. Он как будто искал какое-то место, которого не находил.

В полдень сам капитан Немо вышел на палубу для наблюдений. Мне он не сказал ни слова и казался мрачнее, чем всегда. Что могло так огорчить его? Не близость ли европейских берегов? Или, может быть, воспоминания об оставленной родине? Что же он чувствовал: угрызения совести или сожаление? Эти мысли долго вертелись у меня в уме. В то же время было какое-то неясное предчувствие, что случай вскоре откроет мне тайну капитана Немо.

На следующий день, 1 июня, «Наутилус» делал то же самое: он явно искал какой-то пункт среди океана. Капитан Немо пришел на палубу определить высоту солнца, как и накануне. Океан был спокоен, небо ясно. Милях в восьми на востоке показался большой пароход. Флага на нем не было, так что я не мог определить его национальность.

За несколько минут до прохождения солнца через меридиан капитан Немо взял секстан и чрезвычайно внимательно стал заниматься своими наблюдениями. Полный штиль помогал ему в этом. «Наутилус» стоял почти неподвижно. Закончив свои исследования, капитан произнес одно только слово:

— Здесь!

Потом он ушел. Увидел ли он, что пароход изменил направление и, казалось, пошел прямо на нас? Этого я не могу сказать.

Я вернулся в салон. Иллюминаторы закрылись, и я услыхал, что резервуары наполняются водой. «Наутилус» стал вертикально опускаться и через несколько минут лег на дно на глубине восемьсот тридцать три метра. Свет в салоне погас, иллюминаторы открылись, и я увидел сквозь стекла ярко освещенное лучами прожектора водное пространство.

Справа я ничего не разглядел, кроме совершенно спокойной воды. По левому борту на дне виднелись какие-то развалины, погребенные под слоем белых раковин, как под снежным покровом. Всматриваясь, я различил очертания затонувшего корабля, потерявшего мачты. Несчастье это случилось с ним, вероятно, очень давно.

Что это был за корабль? Зачем «Наутилус» пришел на его могилу? Я не знал, что и думать, как вдруг около меня капитан Немо медленно произнес:

— Тогда корабль этот назывался «Марселец». Он был спущен на воду в 1762 году и имел семьдесят четыре пушки. В 1778 году, 13 августа, под командой Ла Поуп-Вертрие он смело бился с «Престоном». В 1779 году, 4 июля, с эскадрой адмирала д'Эстена брал Гренаду. В 1781 году 5 сентября принимал участие в сражении графа де Грасс в Чесапикском заливе. В 1794 году Французская Республика переименовала его. 16 апреля того же года он был послан из Бреста для эскорта транспорта, шедшего с хлебом из Америки. 11 и 12 июня эскадра встретилась с англичанами. Ровно семьдесят четыре года тому назад на этом самом месте, на 47°242 широты и 17°282 долготы, этот корабль после геройской битвы, в которой лишился трех мачт и трети экипажа, предпочел утопить себя вместе с тремястами пятьюдесятью шестью матросами, но не сдался и, прибив флаг к корме, пошел ко дну с криком: «Да здравствует республика!»

— Это «Мститель»! — вскрикнул я.

— Да, «Мститель»! Прекрасное имя! — сказал капитан Немо, скрестив на груди руки.

---

Часть 2.
Глава 20. Под 47°242 широты и 17°282 долготы
Роман «Двадцать тысяч лье под водой» Ж. Верн

« Часть 2. Глава 19

Часть 2. Глава 21 »