Глава двадцать вторая. Молния капитана Немо

---

Мы оглянулись по сторонам; я как нес в рот кусок, так рука у меня и замерла.

— Камни не падают с неба, — сказал Консейль, — а если падают, то это метеориты.

Второй камень, тщательно закругленный, выбил из рук Консейля вкусную ножку вяхиря.

Мы вскочили на ноги и схватились за ружья, приготовившись отражать нападение.

— Обезьяны это, что ли? — вскрикнул Нед Ленд.

— Почти что так, — отвечал Консейль, — это дикари!

— К шлюпке! — крикнул я и побежал к морю.

Приходилось быстро отступать: десятка два дикарей, вооруженных луками и пращами, высыпали на опушку леса и были всего в ста шагах от нас.

До шлюпки оставалось пробежать еще туазов десять, а дикари хотя и шагом, но все же приближались. Камни и стрелы сыпались как дождь.

Нед Ленд, несмотря на близкую опасность, не хотел бросать свои запасы и удирал со свиньей в одной руке, а с кенгуру — в другой.

В две минуты мы были на берегу. Нагрузить шлюпку провизией и оружием, оттолкнуть ее и схватить весла было для нас делом одной минуты.

Мы не успели отъехать еще и двух кабельтовых, как сотня дикарей, с воем размахивая руками, вошла по пояс в воду. Я смотрел на «Наутилус», надеясь, что крики туземцев заставят кого-нибудь выйти наверх, — но палуба была совершенно пуста.

Минут через двадцать мы причалили к судну, люк был открыт. Прикрепив шлюпку, мы вошли вовнутрь «Наутилуса».

Я побежал в салон, откуда раздавались звуки рояля, и застал там капитана: он сидел, склонившись над клавишами, и, казалось, был погружен в мир музыки.

— Капитан! — вскрикнул я. — Капитан!

Но он не слыхал меня.

— Капитан! — повторил я, дотрагиваясь до его руки.

Он вздрогнул и обернулся.

— А! Это вы, профессор! — сказал он. — Ну что, удачна была ваша охота? Много набрали для гербария?

— Да, капитан, да, — отвечал я, — но, к несчастью, мы приманили за собой группу двуногих!

— Каких двуногих?

— Дикарей!

— Дикарей! — сказал капитан с легкой улыбкой. — И вы удивляетесь, профессор, что, выйдя на землю, вы встречаете дикарей?.. Дикари! Да где же их нет? Разве здешние хуже других?

— Но, капитан….

— По-моему, профессор, дикари повсюду. Я встречал их везде.

— Положим, что так, — отвечал я, — но если вы не желаете видеть их на «Наутилусе», то не лишним было бы принять некоторые меры предосторожности.

— Успокойтесь, профессор, тут ничего нет опасного.

— Но их очень много!

— Сколько вы их насчитали?

— Не менее сотни.

— Профессор. — отвечал капитан, не отнимая пальцев от клавишей рояля, — если бы все жители Новой Гвинеи выступили на берег, то и тогда «Наутилусу» нечего бояться их нападения.

Пальцы капитана опять забегали по клавишам, и тут я заметил, что он играл только на черных клавишах, что придавало его мелодиям шотландский оттенок. Скоро он, казалось, забыл обо мне и погрузился в музыку. Я его оставил в покое и опять ушел на палубу.

Ночь уже наступила, потому что под этими широтами солнце быстро заходит и сумерек не бывает. Я еще видел, но уже не так ясно, остров Гвебороар. Бесчисленные костры освещали берег: это доказывало, что туземцы и не думают расходиться.

Я оставался в одиночестве несколько часов. То я думал об этих дикарях, но уже не боялся их: непоколебимая уверенность капитана передалась и мне, — то забывал о них и любовался великолепием тропической ночи. Воспоминания занесли меня во Францию вслед за зодиакальными созвездиями, которые через несколько часов должны были засиять над моей родиной. Луна взошла среди созвездий, и я подумал о том, что этот верный и услужливый спутник нашей планеты послезавтра приподнимет морские волны и поможет вытащить «Наутилус» из его кораллового ложа.

Около полуночи, убедившись, что все спокойно и на темных волнах, и под прибрежными деревьями, я отправился в свою каюту и сладко заснул.

Ночь прошла без приключений. Дикари боялись, без сомнения, самого вида лежащего на мели чудовища, потому что люк был открыт и они легко пробрались бы вовнутрь судна.

В шесть часов утра 8 января я снова вышел на палубу. Утренний туман рассеивался, и скоро показался остров — сначала берег, а потом и вершины гор.

Туземцы все еще были на берегу, их теперь было гораздо больше, чем накануне, — человек пятьсот. Некоторые из них, воспользовавшись отливом, забрались на рифы в двух кабельтовых от «Наутилуса».

Я ясно различал их лица. Это были настоящие папуасы, атлетического сложения, красивые, с широким крутым лбом, с большим, но не приплюснутым носом и белыми зубами. Их курчавые волосы, выкрашенные в красный цвет, резко оттенялись на фоне черной и блестящей, как у нубийцев, кожи. На вытянутых, разрезанных надвое мочках ушей висели костяные серьги. Все дикари большей частью были нагие. Между ними я увидел также несколько женщин, одетых от талии до колен в настоящие травяные кринолины, которые поддерживались поясом, сплетенным из водорослей. У некоторых мужчин на шее висели ожерелья из белых и розовых стеклянных бус. Почти все были вооружены луками, стрелами и щитами, а за спиной они носили сетку с округлыми камнями — оружие, которое они так искусно кидали.

Один папуас довольно близко подошел к «Наутилусу» и рассматривал его с большим вниманием. Надо думать, что это был вождь, потому что он был одет в циновку из банановых листьев, выкрашенную в яркие цвета и с зубцами по краю. Дикарь стоял так близко, что я без труда мог бы его убить, но подумал, что лучше подождать нападения с его стороны. Между европейцами и туземцами должна быть разница: европейцу следует только защищаться, а не нападать.

Во все время отлива туземцы бродили около «Наутилуса», но были тихими и смирными. Я слышал, как они часто произносили слово «assai», и по их жестам понял, что меня приглашают сойти на берег.

Но я отклонился от приглашения.

В этот день шлюпка не трогалась с места, что очень огорчало Неда Ленда.

— Сколько я теперь запасов бы набрал! — говорил он. — Надо ведь было этим обезьянам явиться!

Он утешался тем, что готовил к хранению прежде запасенное мясо и муку.

Около одиннадцати часов, как только прилив начал накрывать верхушки коралловых рифов, дикари возвратились на берег. Но я видел, что их становится все больше и больше. Вероятно, они пришли с соседних островов или с Новой Гвинеи, а между тем я не заметил ни одной туземной пироги.

«Дел никаких нет, — подумал я. — Пожалуй, надо исследовать морское дно. Сегодня последний день, если только исполнится обещание капитана Немо и „Наутилус“ выберется из пролива в открытое море».

Вода в этом месте была до того чиста, что на дне ясно были видны все раковины, зоофиты и водоросли.

Я позвал Консейля, и он принес мне маленький легкий черпак, несколько похожий на тот, каким ловят устриц.

— С позволения их чести, — сказал Консейль, — эти дикари, кажется, вовсе не злы!

— А между тем это людоеды, Консейль.

— Можно быть людоедом и добрым человеком, — отвечал Консейль. — Разве лакомка не может быть честным человеком? Одно не мешает другому.

— Хорошо придумано, Консейль! Я соглашаюсь, что эти честные людоеды честно едят своих пленников. Но так как я не желаю быть съеденным, хотя бы даже честно, то я буду держаться настороже, потому что капитан «Наутилуса» не хочет принимать никаких мер предосторожности. А теперь за работу!

В продолжение двух часов наша ловля шла успешно, но не принесла никаких редкостей. Черпак наполнялся «ушами Мидаса», арфами, гарпами и, главное, множеством молотков, красивее которых я никогда не видел. Мы поймали также несколько жемчужных раковин и с дюжину маленьких черепах, которых отдали корабельному повару.

И вот, когда я меньше всего ожидал, мне попало в руки чудо, или, вернее сказать, «уродство» природы, которое встречается очень редко. Консейль вынул черпак, нагруженный обыкновенными раковинами, я посмотрел на них и быстро достал одну раковину, испустив конхиологический крик, самый пронзительный, какой только может произвести человеческое горло.

— Что приключилось с их честью? — спросил удивленный Консейль. — Их честь что-нибудь укусило?

— Нет, дружок, нет! Хотя я бы охотно поплатился целым пальцем за эту находку!

— За какую находку, с позволения их чести?

— Вот она! — сказал я, показывая ему раковину.

— Да ведь это простая пурпурная улитка, род улиток, отряд гребенчатожаберных, класс брюхоногих моллюсков…

— Да, Консейль, но вместо того чтобы завиваться справа налево, эта улитка завивается слева направо!

— Возможно ли? — вскрикнул Консейль.

— Да, дружок, да! Это раковина-левша!

— Раковина-левша! — повторил Консейль.

— Посмотри-ка на ее спираль!

— Ах, их честь не поверят, — сказал Консейль, принимая драгоценную раковину дрожащей рукой, — но я никогда еще так не волновался!

И было от чего волноваться!

Все знают по наблюдениям натуралистов, что движение справа налево — закон природы. Светила с их спутниками движутся с востока на запад. Человек действует лучше правой, чем левой рукой, поэтому инструменты, приборы, лестницы, замки, пружины часов и многое другое сделано таким образом, чтобы действовать справа налево. Природа преимущественно следует этому же закону и в отношении раковин. У них завиток завернут справа налево, исключения очень редки, и если попадается раковина-левша, то знатоки ценят ее на вес золота.

Мы с Консейлем были поглощены созерцанием нашего сокровища, и я уже мечтал обогатить ею наш Парижский музей, как вдруг камень, метко брошенный туземцем, разбил эту драгоценность в руках Консейля.

Я испустил крик отчаяния. Консейль схватил мое ружье и прицелился в дикаря, который раскачивал свою пращу всего в десяти метрах от нас. Я хотел остановить Консейля, но он уже выстрелил и разбил браслет с амулетами, висевший на руке дикаря.

— Консейль! — закричал я. — Консейль!

— Что угодно их чести? Разве их честь не видят, что людоеды первыми начали атаку?

— Раковина не стоит жизни человека! — сказал я ему.

— Ах, негодяй! — вскрикнул Консейль. — Я скорей бы его простил, если бы он перебил мне плечо!

Я оглянулся и тут только заметил, что к нам подобрались непрошеные посетители. Примерно двадцать туземных пирог окружали «Наутилус».

Эти пироги, выдолбленные древесные стволы, — длинные, прямые и хорошо приспособлены для плавания. Они никогда не опрокидываются, потому что равновесие поддерживается с помощью двойного бамбукового шеста, который плывет по поверхности. Я не без тревоги смотрел, как пироги, управляемые ловкими полунагими гребцами, приближаются к нам все ближе и ближе.

Очевидно, что эти папуасы уже имели сношения с европейцами и знали их суда. Но что они должны были думать об этом длинном металлическом цилиндре без мачт и без труб?

Вероятно, сначала он их испугал, потому что они держались некоторое время в почтительном отдалении от него; но, видя неподвижность судна, они мало-помалу перестали бояться и отыскали теперь случай с ним познакомиться.

Это знакомство и следовало отвратить. Наши ружья стреляли бесшумно и не могли произвести на них никакого впечатления, потому что они боялись только трескучего оружия. Гроза без раскатов грома мало пугает людей, хотя опасность заключается в молнии, а не в громовом треске.

Пироги приблизились к «Наутилусу», и в него посыпались тучи стрел.

— Град идет! — сказал Консейль. — И, возможно, град отравленный!

— Надо предупредить капитана Немо! — сказал я, сбегая с трапа.

В салоне я никого не нашел и постучался в каюту капитана.

— Войдите! — ответили мне.

Я вошел и застал капитана за какими-то вычислениями, где преобладали иксы и другие алгебраические знаки.

— Я помешал вам? — спросил я из приличия.

— Да, господин Аронакс, помешали, — отвечал капитан, — но я думаю, что у вас на это серьезная причина?

— Очень серьезная. Нас окружили пироги туземцев, и через несколько минут на нас, вероятно, нападут несколько сотен дикарей!

— А! — сказал спокойно капитан Немо. — Так они приплыли в пирогах?

— Да, капитан, в пирогах!

— Ну так мы закроем люк, профессор.

— Да, надо закрыть, капитан, я за этим и пришел…

— Сейчас закроют, — сказал капитан и, нажав на кнопку звонка, передал приказ экипажу. — Исполнено! — сказал он мне через несколько секунд. — Надеюсь, вы не опасаетесь, что эти господа пробьют обшивку, которую не могли повредить снаряды вашего фрегата?

— Нет, капитан, не опасаюсь, но ведь еще остается опасность!

— Какая, профессор?

— Такая, что завтра, в этот же час, надо будет открыть люк, чтобы закачать свежий воздух в «Наутилус»!

— Разумеется, профессор, потому что «Наутилус» дышит, как китообразные животные.

— А если в это время папуасы вскарабкаются на палубу, как вы их остановите?

— Так вы думаете, что они заберутся на борт «Наутилуса»?

— Я в этом уверен!

— Ну, пусть себе забираются. Я не вижу причины мешать им. Я не хочу, чтобы моя остановка у острова Гвебороара стоила жизни хотя бы одному из них.

Я хотел уйти, но капитан удержал меня и пригласил сесть около него. Он с интересом расспрашивал меня о нашей прогулке по острову, об охоте и никак не мог понять нашей потребности в мясе, которая была так развита у Неда Ленда. Затем разговор коснулся разных других предметов. Капитан хотя и не был откровенным, но показался мне гораздо любезнее.

Между прочим мы заговорили о положении «Наутилуса», севшего на мель на том же самом месте, где чуть не погиб Дюмон-Дюрвиль.

— Этот Дюмон-Дюрвиль — один из великих моряков, — сказал капитан, — один из самых страстных и просвещенных мореплавателей. Это французский капитан Кук. Несчастный, он преодолел сплошные льды Южного полюса, коралловые рифы Океании, увернулся от людоедов Тихого океана, и все это для того, чтобы погибнуть при крушении поезда! Если бы этот энергичный человек мог размышлять в последнюю минуту своего существования, то представьте, каковы должны были быть его переживания!

Говоря это, капитан заметно волновался.

Затем мы взяли карту и проследили маршруты всех экспедиций французского мореплавателя. Мы вспомнили его кругосветные путешествия, его попытки проникнуть к Южному полюсу, что привело к открытию земель Адели и Луи-Филиппа, наконец, его гидрографические съемки главных островов Океании.

— То, что сделал Дюрвиль на поверхности морей, — сказал капитан Немо, — я сделал внутри океана, и сделал легче и точнее. «Астролябия», беспрестанно боровшаяся с ураганами, не могла равняться с «Наутилусом» — с этим спокойным рабочим кабинетом, настоящим подводным домом.

— Однако, капитан, — сказал я, — все-таки есть сходство между корветами Дюмон-Дюрвиля и «Наутилусом».

— Какое, профессор?

— Такое, что «Наутилус», как и они, сел на мель.

— «Наутилус» не садился на мель, — ответил холодно капитан. — «Наутилус» может спокойно оставаться на коралловом рифе, и мне не придется истощать экипаж мучительными работами, как пришлось Дюмон-Дюрвилю. «Астролябия» и «Зеле» погибли, а мой «Наутилус» не подвергается никакой опасности. Завтра в предсказанный день и час прилив тихо поднимет его, и он снова поплывет под морскими волнами.

— Капитан, — сказал я, — я не сомневаюсь…

— Завтра, — прибавил капитан, вставая, — завтра днем, в два часа сорок минут, «Наутилус» всплывет и без всяких повреждений покинет Торресов пролив.

Сказав эти слова, капитан слегка поклонился. Это был знак, что разговор окончен. Я вернулся в свою каюту. Здесь меня дожидался Консейль, желавший знать результат моего свидания с капитаном.

— Что капитан сказал их чести? — спросил Консейль.

— Друг мой, — отвечал я, — когда я сказал капитану, что «Наутилусу» угрожает опасность, он высмеял меня. Остается одно — довериться ему и пожелать себе спокойной ночи!

— Я не понадоблюсь их чести?

— Нет, мой друг. А что делает Нед Ленд?

— Нед Ленд, с позволения их чести, готовит паштет из кенгуру, — отвечал Консейль. — Он говорит, что паштет этот будет чудесный.

Оставшись один, я лег спать, но спал довольно плохо. Я слышал, как дикари толпились на палубе и время от времени оглушительно кричали. Таким образом прошла ночь. Экипаж «Наутилуса» не вышел из своей обычной неподвижности. Его так же мало беспокоило присутствие людоедов, как мало беспокоят солдат в бронированном форте муравьи, которые ползают по броне.

В шесть часов утра я проснулся и встал. Люк не открывали, так что запас кислорода не возобновлялся, но запасные резервуары выпустили несколько кубических метров кислорода, освежив воздух «Наутилуса».

До двенадцати часов я работал в своей каюте и капитана не видел. На судне, казалось, не делалось никаких приготовлений к отъезду.

Подождав еще некоторое время, я пошел в салон. Часы показывали половину третьего. Через десять минут прилив должен был достигнуть предела своей высоты, и если только капитан не ошибся, то «Наутилус» снимется с мели. Если же, напротив, ожидание это не исполнится, то пройдет много месяцев, пока он покинет свое коралловое ложе.

Вдруг корпус «Наутилуса» начал вздрагивать, предвещая скорое освобождение, и я услышал, как заскрежетала его обшивка на известковых шероховатостях кораллового дна.

В два часа тридцать пять минут капитан появился в салоне.

— Мы сейчас сдвинемся, — сказал он.

— А! — ответил я на это.

— Я отдал приказ открыть люк.

— А папуасы?

— Папуасы? — повторил капитан, слегка пожав плечами.

— Они не войдут вовнутрь «Наутилуса»?

— Как же они могут войти?

— Через открытый люк!

— Господин Аронакс, — отвечал спокойно капитан Немо, — через люк «Наутилуса» не всегда можно войти, даже если он открыт.

Я посмотрел на капитана.

— Вы меня не понимаете? — спросил он.

— Совсем не понимаю.

— Прошу вас следовать за мной, и вы увидите!

Я пошел за ним к центральному трапу, где Нед Ленд и Консейль с любопытством наблюдали, как несколько матросов открывали люк. Сверху между тем раздавались яростные крики и вопли.

И вот крышка люка откинулась наружу. Вскоре в отверстии показались примерно двадцать страшных лиц. Но первого же туземца, который взялся рукой за поручни трапа, отбросило невидимой силой, он перевернулся, приподнялся и побежал без оглядки, испуская пронзительнейшие крики. Десять его сородичей кинулись к трапу, но их постигла та же участь.

Консейль был в восторге. Буйный Нед Ленд бросился в погоню за дикарями, но только он схватился рукой за поручень, как его точно так же отбросило.

— Тысяча чертей! — закричал он. — В меня ударила молния!

Это слово объяснило мне все. Металлические поручни превратились в толстый оголенный электрический провод. Каждый, кто дотрагивался до них, чувствовал сильное сотрясение, и это сотрясение могло быть смертельным, если бы капитан Немо пустил по ним ток высокого напряжения.

Перепутанные, приведенные в неописуемый ужас туземцы ретировались. Мы не без смеха успокаивали и растирали Неда Ленда, который ругался как одержимый.

В это время «Наутилус», приподнятый приливом, оставил свое коралловое ложе, именно в два часа сорок минут, как предсказал капитан Немо. Лопасти винта стали разбивать волны с величественной медлительностью. Скорость корабля малопомалу возрастала, и, держась на поверхности океана, он целым и невредимым прошел опасные места Торресова пролива.

---

Часть 1.
Глава 22. Молния капитана Немо
Роман «Двадцать тысяч лье под водой» Ж. Верн

« Часть 1. Глава 21

Часть 1. Глава 23 »