Действие третье (продолжение)

---

Суслов (разваливаясь на сене). «На земле весь род людской…» (Кашляет.) Все вы — скрытые мерзавцы… «Люди гибнут за металл…» Ерунда… Деньги ничто… когда они есть… (дремлет) а боязнь чужого мнения — нечто… если человек… трезв… и все вы — скрытые мерзавцы, говорю вам… (Засыпает. Дудаков и Ольга тихо идут под руку. Она крепко прижалась к его плечу и смотрит в лицо его.)

Дудаков. И… конечно — не правы мы оба… Завертелись, засуетились… и потеряли уважение друг к другу. Да и за что тебе уважать меня? Что я такое?

Ольга Алексеевна. Милый мой Кирилл… ты отец моих детей… Я уважаю… я люблю тебя…

Дудаков. Я устаю и… распускаюсь, и не могу удерживать мои нервы… а ты все так близко принимаешь к сердцу… и вот создается это адское положение…

Ольга Алексеевна. Ты у меня один в целом свете… Ты и наши детки! Ведь у меня — никого…

Дудаков. Ты вспомни, Ольга… когда-то мы с тобой… разве о такой жизни мечтали мы? (Юлия Филипповна и Замыслов являются за деревьями с левой стороны.) Да…

Ольга Алексеевна. Но что же делать? Что делать? Ведь у нас — дети! Они требуют внимания…

Дудаков. Да… дети… я понимаю. Но порой задумаешься…

Ольга Алексеевна. Милый мой!.. Что же делать?

(Уходят в лес.)

Юлия Филипповна (выходя, смеется). Торжественно и трогательно! Какой урок мне!

Замыслов. Это предисловие к пятому ребенку… или к шестому уже? Ну, милая Юлька, так я жду?

Юлия Филипповна (насмешливо). Уж я не знаю, как теперь… они были так милы… не вернуться ли и мне на стезю добродетели, глупенький мой?

Замыслов. Это потом, Юлька…

Юлия Филипповна. Да, это потом; я решаю остаться на пути порока, и пусть мой дачный роман умрет естественною смертью. О чем вы так кричали с Власом и писателем?

Замыслов. Сегодня этот Влас какой-то полоумный… Разговор зашел о вере…

Юлия Филипповна. И — во что же ты веришь?

Замыслов. Я? Только в себя, Юлька… Верю только в мое право жить так, как я хочу!

Юлия Филипповна. А вот я ни во что не верю…

Замыслов. У меня в прошлом голодное детство… и такая же юность, полная унижений… суровое прошлое у меня, дорогая моя Юлька! Я много видел тяжелого и скверного… я много перенес. Теперь — я сам судья и хозяин своей жизни — вот и все!.. Ну, я ухожу… до свиданья, моя радость!.. Нам все-таки нужно держаться поосторожнее… подальше друг от друга…

Юлия Филипповна (с пафосом). Вдали, вблизи — не все ль равно, о мой рыцарь? Кого бояться нам, столь безумно влюбленным?

Замыслов. Исчезаю, роскошь моя!.. (Уходит в лес. Юлия Филипповна смотрит вслед ему, оглядывает поляну, свободно и глубоко вздыхает. Идет к сену, негромко напевая:

Томимую душу тоской,

Как матерь дитя, успокой.

Видит мужа. Останавливается, вздрагивает, несколько секунд стоит неподвижно и смотрит. Хочет идти прочь, но повертывается и с улыбкой садится рядом с мужем. Щекочет лицо ему стеблем травы. Суслов мычит.)

Юлия Филипповна. Очень музыкально…

Суслов. А… черт! Это ты?..

Юлия Филипповна. Как от тебя пахнет вином! Целый стог сена не может заглушить этого запаха. Ты разоришься на дорогом вине, мой друг!

Суслов (протягивает к ней руки). Ты… так близко… Я уже забыл, Юлия, когда это было…

Юлия Филипповна. И бесполезно вспоминать эти счастливые моменты, мой друг… Слушай, хочешь сделать мне удовольствие?

Суслов. Какое? Говори — я готов! Поверь мне, Юлия… я на все готов для тебя…

Юлия Филипповна. Именно таким и должен быть любящий муж!

Суслов (целуя ее руку). Ну, скажи мне… чего ты хочешь?

Юлия Филипповна (вынимая из кармана маленький револьвер). Давай застрелимся, друг мой! Сначала ты… потом я!

Суслов. Какая тяжелая шутка, Юлия… Брось эту гадость… ну, брось, прошу тебя!

Юлия Филипповна. Подожди… убери прочь твою руку! Тебе не нравится мое предложение? Но ты же собираешься застрелить меня?.. Я застрелилась бы первой, но, боюсь, ты меня обманешь и останешься жить, а мне не хочется быть обманутой еще раз, и я не хочу разлучаться с тобой… я буду жить с тобой долго-долго… ты рад?

Суслов (подавленно). Слушай, Юлия, так нельзя… нельзя!

Юлия Филипповна. Можно — ты видишь! Ну, хочешь, я сама застрелю тебя?

Суслов (закрываясь от нее рукой). Не смотри на меня так! Это черт знает что! Я — уйду… я не могу!..

Юлия Филипповна (весело). Иди… Я выстрелю тебе в спину… Ax нельзя… вот шествует Марья Львовна… славная женщина! Отчего бы тебе, Петр, не влюбиться в нее? У нее такие красивые волосы!

Суслов (негромко). Ты сводишь меня с ума! За что? За что ты ненавидишь меня?

Юлия Филипповна (пренебрежительно). Тебя нельзя ненавидеть…

Суслов (тихо, задыхаясь). Ты так мучаешь меня, но — за что? Скажи!

(Марья Львовна задумчиво идет, наклонив голову, согнувшись. Суслов стоит против жены, упорно следя за револьвером в ее руке.)

Юлия Филипповна. Марья Львовна! Идите сюда… Ты, Петр, сделал из меня мерзкую женщину… Ступай, иди!

Марья Львовна , мы скоро едем домой?

Марья Львовна. Не знаю, право! Все куда-то разбрелись… Вы не видали Варвару Михайловну?

Юлия Филипповна. Она, вероятно, с этим писателем. Ты, кажется, хотел идти на реку? Иди, нам без тебя не будет скучно…

(Суслов молча уходит.)

Марья Львовна (рассеянно). Как вы строго.

Юлия Филипповна. Это не вредно. Какой-то философ, говорили мне, советует мужчине: когда идешь к женщине, бери с собой плеть:

Марья Львовна. Это Ницше:

Юлия Филипповна. Да? Он, кажется, был полоумным? Я не знаю философов ни умных, ни полоумных, но если бы я была философом, я сказала бы женщине: подходя к мужчине, моя милая, бери с собой хорошее полено. (С левой стороны, в глубине поляны, являются Ольга Алексеевна и Калерия, они садятся около ковра с закусками.) Говорили мне также, что у одного племени дикарей существует такой милый обычай: мужчина, перед тем как сорвать цветы удовольствия, бьет женщину дубиной по голове. У нас, людей культурных, это делают после свадьбы. Вас по голове дубиной били?

Марья Львовна. Да-а…

Юлия Филипповна (с улыбкой). Дикари честнее — не правда ли? А почему вы такая хмурая?

Марья Львовна. Не спрашивайте… Вам тяжело жить?

(Справа идет Двоеточие без шляпы, с удочкой в руках.)

Юлия Филипповна (смеясь). Кто слышал мои стоны?.. Я всегда веселая… А вот дядюшка… Вам нравится он? Мне — очень.

Марья Львовна. Да, он славный…

Двоеточие (подходя). А шляпа моя так и уплыла. Поехала молодежь спасать ее и окончательно утопила! Нет ли у кого лишнего платочка, голову повязать? А то, понимаете, комары лысину кусают.

Юлия Филипповна (встает). Подождите, сейчас принесу.

(Отходит в глубину сцены.)

Двоеточие. А там сейчас господин Чернов всех потешал… славный паренек!

Марья Львовна. Он… веселый?

Двоеточие. Удивительно! Так и сверкает весь!.. Стихи свои всё читал. Попросила его какая-то барыня стихи в альбом ей написать; он, понимаете, и написал. Вы, говорит, смеясь, в глаза мне поглядели, но попал, говорит, мне в сердце этот взор и, увы, вот слишком две недели я, говорит, не сплю, сударыня, с тех пор… понимаете! А дальше…

Марья Львовна (торопливо). Не надо, Семен Семенович, дальше… Я знаю эти стихи… Скажите… вы долго здесь проживете?

Двоеточие. Да я думал, понимаете, у племянника до конца дней основаться… а с его стороны не вижу охоты поддержать меня в этом намерении. А деваться мне некуда… никого у меня нет… деньги есть… а больше ничего нет!

Марья Львовна (рассеянно, не глядя на него). Вы в самом деле богатый?

Двоеточие. Около миллиона у меня, понимаете. Хо-хо! около миллиона. Умру — все Петру останется… но его это, по-видимому, не прельщает. Не ласков он со мной, да. Вообще он какой-то нежелающий… ничего не нужно ему… не понимаю я его! Положим, он знает, что все равно его деньги будут — чего же ему беспокоиться? Хо-хо!

Марья Львовна (с большим интересом). Эх вы, бедный!.. Вы бы употребили их на какое-нибудь общественное дело — все лучше, больше смысла!

Двоеточие. Н-да! Мне это советовал один мон шер, да не люблю я его, понимаете. Жулик он рыжий, хоть и притворяется либералом. А, по совести говоря, жалко мне эти деньги Петру оставлять. На что ему? Он и теперь сильно зазнался. (Марья Львовна смеется, Двоеточие внимательно смотрит на нее.) Чего вы смеетесь? Глупым кажусь? Нет, я не глупый… а просто — не привык жить один. Э-эхма! Вздохнешь да охнешь, об одной сохнешь, а раздумаешься — всех жалко! А… хороший вы человек, между прочим…

(Смеется.)

Марья Львовна. Спасибо!

Двоеточие. Не на чем. Вам спасибо! Вот вы говорите мне — бедный… хо-хо! Этого я никогда не слыхал… все говорили — богатый! Хо-хо! И сам я думал — богатый… А оказалось: бедный я…

Юлия Филипповна (подходит, в руках у нее платок). Вы, дядя, объясняетесь в любви?

Двоеточие. Куда мне, к лешему! Я теперь только на уважение способен… Повяжи-ка покрасивее… И пойду закушу чего-нибудь на дорогу-то…

Юлия Филипповна. Вот… очень идет к вам!

Двоеточие. Ну, и врешь! У меня лицо мужественное. Идем закусывать. Я все хочу спросить тебя, — ты мужа-то не любишь?

Юлия Филипповна. А по-вашему, его можно любить?

Двоеточие. А на что замуж за него вышла?

Юлия Филипповна. А он интересным прикинулся…

Двоеточие (хохочет). Э, ну тебя к богу!..

(Все трое уходят в глубину сцены. Там начинается шум и смех, негромкий, но непрерывный. С левой стороны выходят: Басов, выпивший, Шалимов, Дудаков и Влас. Последний идет в глубину сцены, а первые трое — на сено.)

Замыслов (кричит в лесу). Господа! Пора домой!

Басов. Чудные здесь места, Яша? Хорошая прогулка, а?

Шалимов. Ты же все сидел, как сыч. Сидел и пил… и размок…

(В глубине сцены Соня повязывает платок на голове Двоеточия. Смех. Из леса, около ковра с закусками, выходит Замыслов, берет бутылку вина и стаканы и идет к Басову, за ним идет Двоеточие, отмахиваясь руками от Сони.)

Басов (опускаясь на сено). Я и опять сяду… Наслаждаться природой надо сидя… Природа, леса, деревья… сено… люблю природу! (Почему-то грустным голосом.) И людей люблю… Люблю мою бедную, огромную, нелепую страну… Россию мою! Всё и всех я люблю!.. У меня душа нежная, как персик! Яков, ты воспользуйся, это хорошее сравнение: душа нежная, как персик…

Шалимов. Хорошо, я воспользуюсь!

Соня. Семен Семенович, позвольте!

Двоеточие. Будет! Насмеялись над стариком… Обиделся я… Хо-хо!

Басов. А, вино! Налейте мне. Как хорошо! Как весело, милые мои люди! Славное это занятие — жизнь… для того, кто смотрит на нее дружески, просто… К жизни надо относиться дружески, господа, доверчиво… Надо смотреть ей в лицо простыми, детскими глазами, и все будет превосходно. (Двоеточие стоит около пня и хохочет, слушая болтовню Басова.) Господа! Посмотрим ясными, детскими глазами в сердца друг другу — и больше ничего не нужно. А дядя — смеется… Он поймал молодого, веселого окуня… а я взял окуня и пустил его назад, в родную стихию. Потому что я — пантеист, это факт! Я и окуня люблю… а дядя утопил свою шляпу — вот!

Шалимов. Заболтался ты, Сергей!

Басов. Не суди — да не судим будеши… А говорю я не хуже тебя… ты человек красивого слова, и я человек красивого слова! Вот я слышу голос Марьи Львовны… Превосходная женщина… достойна глубокого уважения!

Шалимов. А мне не нравится эта митральеза… Я вообще не поклонник женщин, достойных уважения…

Басов (радостно). И это — верно! Недостойные уважения женщины — лучше достойных, они лучше, это факт!

Двоеточие. И что говорит!.. Будучи женат на такой, можно сказать, королеве…

Басов. Моя жена? Варя? О! Это пуристка! Пуританка! Это удивительная женщина, святая! Но — с ней скучно! Она много читает и всегда говорит от какого-нибудь апостола. Выпьем за ее здоровье!

Шалимов. Заключение весьма неожиданное! А все-таки Марья Львовна…

Басов (перебивая). Ты знаешь, — у нее роман с моим письмоводителем, это факт! Я видел, как он объяснялся ей в любви!

Двоеточие. Мм… об этом, пожалуй, лучше бы не говорить. (Идет прочь.)

Басов. О, да! Это секрет!

Калерия (подходит). Сергей! Ты Варю не видал?

Басов. Вот моя сестра! Моя милая поэтесса… Яков, она читала тебе свои стихи? О, ты послушай — очень мило! Так высоко всё! Облака… горы… звезды…

Калерия. Ты, кажется, выпил? да?

Басов. Всего один стакан.

Замыслов. Из этой бутылки.

Шалимов. Меня весьма интересуют ваши поэтические опыты, Калерия Васильевна.

Калерия. Вдруг я приму слова ваши как правду и принесу вам четыре толстейших тетради!

Шалимов. Не пугайте… я не робкий…

Калерия. Увидим.

Юлия Филипповна (в лесу поет). Пора домой… домой!..

(Калерия отходит в правую сторону, встречается с Соней. Замыслов идет на голос Юлии Филипповны. Басов подмигивает вслед ему и, наклонясь к Шалимову, что-то шепчет ему. Шалимов, слушая его, смеется.)

Калерия. Собираемся домой?

Соня. Да, все устали…

Калерия. Когда я выхожу куда-нибудь из дома, вместе со мной всегда идет какая-то смутная надежда… а возвращаюсь домой — я одна… С вами этого не бывает — да?

Соня. Не бывает.

Калерия. Будет.

Соня (смеясь). Мне почему-то кажется, что вы говорите грустные вещи с удовольствием.

Калерия. Да? Мне хочется покрыть тревожною тенью думы ваши ясные глаза. Я часто вижу около вас каких-то грубых, оборванных людей — и удивляюсь вашему бесстрашию перед грязью жизни… Вам не противно быть с ними?

Соня (смеясь). Ведь грязь у них на коже — она легко смывается мылом.

(Уходят в глубину, разговор становится неясен.)

Шалимов (вставая). Ты — злоязычен, Сергей… Смотри — сам муж…

Басов. Я?

Шалимов. Природа — прекрасна, но зачем существуют комары? Где-то тут я бросил мой плэд?

(Идет направо. Басов потягивается и мурлычет песенку. В глубине сцены Саша, Соня и Пустобайка собирают вещи. На левой стороне, около копны сена, появляется Варвара Михайловна, в руках у нее букет.)

Влас (в лесу). Кто едет в лодке, господа?

Басов. Варя! ты гуляешь? А я один. Все ушли.

Варвара Михайловна. Ты снова много выпил, Сергей…

Басов. Разве много?

Варвара Михайловна. Ведь тебе вреден коньяк. Потом будешь жаловаться на сердце.

Басов. Но я преимущественно портвейн… Не осуждай меня, Варя! Ты всегда говоришь со мной так жестко и строго, а я… я человек мягкий… я все люблю нежной любовью ребенка… дорогая моя, сядь здесь!.. И поговорим, наконец, по душе. Нам нужно поговорить…

Варвара Михайловна. Перестань! Уже собираются домой… Вставай и иди к лодке… ну, иди, Сергей!

Басов. Хорошо — иду! Куда идти? Туда? Иду…

(Идет, слишком твердо ступая ногами. Варвара Михайловна смотрит вслед ему. Лицо у нее суровое. Оглянувшись направо, она видит Шалимова, который тихо подходит к ней и ласково улыбается.)

Шалимов. Лицо у вас утомленное, глазки грустные… Вы устали?

Варвара. Михайловна. Немножко.

Шалимов. А я сильно устал… Устал смотреть на людей… И мне больно видеть вас среди них. Простите!

Варвара Михайловна. За что?

Шалимов. Вам, может быть, неприятны мои слова?

Варвара Михайловна. Я сказала бы вам это…

Шалимов. Я смотрю на вас, как вы молча ходите к этой шумной толпе и глаза ваши безмолвно спрашивают… И ваше молчание — для меня красноречивее слов… Я ведь тоже испытал холод и тяжесть одиночества…

Соня (кричит). Мама! Ты в лодке?

Марья Львовна (из леса). Нет, я пешком.

Варвара Михайловна (протягивает Шалимову цветок). Хотите взять?

Шалимов (с поклоном и улыбкой). Благодарю вас. Я ревниво храню цветы, когда мне дают их так дружески просто. (Влас в лесу направо: «Эй, сторож, где вторые весла?») Он будет лежать, ваш цветок, где-нибудь в книге у меня… Однажды я возьму эту книгу, увижу цветок — и вспомню вас… Это смешно? Сантиментально?

Варвара Михайловна (негромко, опустив голову). Говорите…

Шалимов (пытливо заглядывая ей в лицо). А должно быть, вам очень тоскливо среди этих людей, которые так трагически не умеют жить.

Варвара Михайловна. Научите их жить лучше!

Шалимов. Во мне нет самонадеянности учителей… Я — чужой человек, одинокий созерцатель жизни… я не умею говорить громко, и мои слова не пробудят смелости в этих людях. О чем вы думаете?

Варвара Михайловна. Я? Есть такие мысли… они отталкивают от людей… их надо убивать в зародыше…

Шалимов. И тогда ваша душа будет кладбищем… Нет, не надо бояться, что отойдешь от людей… Поверьте мне, в стороне от них — воздух более чист и прозрачен, всё яснее, всё определеннее…

Варвара Михайловна. Я понимаю вас… и мне так грустно, как будто кто-то очень близкий мне — неизлечимо заболел…

(На правой стороне шумят.)

Шалимов (не вслушиваясь в ее слова). Если бы вы поняли… как искренно я сейчас говорю!.. Вы не поверите мне, может быть, но я все же скажу вам: перед вами мне хочется быть искренним, быть лучше, умнее…

Варвара Михайловна. Спасибо вам…

Шалимов (целуя ее руку, волнуясь). Мне кажется, что, когда я рядом с вами… я стою у преддверия неведомого, глубокого, как море, счастья… Что вы обладаете волшебной силой, которой могли бы насытить другого человека, как магнит насыщает железо… И у меня рождается дерзкая, безумная мысль… Мне кажется, что если бы вы… (Он прерывает свою речь, оглядывается. Варвара Михайловна следит за ним.)

Варвара Михайловна. Если бы я?.. Что?

Шалимов. Варвара Михайловна… Вы… не посмеетесь надо мной? Вы хотите, чтобы я сказал?..

Варвара Михайловна. Нет… Я поняла… Вы не очень ловкий соблазнитель…

Шалимов (смущенно). Нет, вы не поняли меня!.. вы…

Варвара Михайловна (просто, грустно, тихо). Как я любила вас, когда читала ваши книги… как я ждала вас! Вы мне казались таким… светлым, все понимающим… Таким вы показались мне, когда однажды читали на литературном вечере… мне было тогда семнадцать лет… и с той поры до встречи с вами ваш образ жил в памяти моей, как звезда, яркий… как звезда!

Шалимов (глухо, опустив голову). Послушайте… не надо! Я извиняюсь…

Варвара Михайловна. Задыхаясь от пошлости, я представляла себе вас — и мне было легче… была какая-то надежда…

Шалимов. Надо быть великодушной… надо понимать…

Варвара Михайловна. И вот вы явились… такой же, как все! Такой же… Это больно! Скажите, что с вами случилось? Неужели невозможно сохранить силу своей души?

Шалимов (возбужденно). Позвольте! Почему вы применяете ко мне иные требования… иные мерки, чем вообще к людям?.. Вы все… живете так, как вам нравится, а я, потому что я писатель, должен жить, как вы хотите!

Варвара Михайловна. Не надо так говорить! Не надо! Бросьте мой цветок!.. Я дала его вам — прежнему, тому, которого считала лучше, выше людей! Бросьте мой цветок… (Быстро уходит.)

Шалимов (глядя вслед). Черт возьми!.. (Мнет цветок.)

Ехидна. (Нервно вытирая лицо платком, идет туда же, куда прошла Варвара Михайловна. Дудаков и Ольга быстро идут из леса с левой стороны.)

Замыслов (в лесу поет). «О ночь, поскорее укрой…»

Юлия Филипповна (вторит). «…Прозрачным твоим покрывалом…»

Влас (в лесу). Да садитесь же!

Дудаков. И вот… мы едва не опоздали…

Ольга Алексеевна. Я так устала! Милый мой Кирилл… ты не должен забывать этот день…

Дудаков. А ты… своих обещаний… быть более сдержанной…

Ольга Алексеевна. Друг мой! Я так рада… теперь наша жизнь будет светлее…

(Проходят. Пустобайка с корзиной выходит с правой стороны и ищет чего-то глазами на земле.)

Пустобайка. Ишь, как нахламили везде… Только хлам да сорье и остается после вас… Только землю портите!.. (Уходит налево.)

Юлия Филипповна (в лесу). Кого еще нет?

Соня. Мама, ау!

Басов. Ау, мамаша!

Марья Львовна (выходит с левой стороны, лицо у нее усталое, растерянный взгляд). Я здесь, Соня!

Соня (выбегает). Едем, мамашка, едем!.. Но что с тобой?

Марья Львовна. Ничего… Я пойду пешком… Иди, скажи, чтобы не ждали меня. Иди…

Соня (отбегая в сторону и приставляя руки ко рту, кричит). Не ждите нас, поезжайте! Мы пешком… Что? До свиданья!

Двоеточие (из леса). Устанете!

Соня. Прощайте!

Марья Львовна. Почему ты не поехала с ними?

Соня. Потому, что осталась с тобой…

Марья Львовна. Ну, идем…

Соня. Нет, мы посидим… Ты в меланхолии, мамашка? Милая моя мамашка! Садись… вот так. Дай мне обнять тебя… вот так… Ну, говори теперь, что с тобой?

(Из леса доносятся шум, смех, выделяются громкие возгласы.)

Юлия Филипповна (из леса). Не качайте лодку!

Замыслов. Нет, не надо петь!.. Пускай играют.

Басов (оттуда же). Музыка, вперед!

(Слышно, как настраивают гитару и мандолину.)

Влас (из леса). Отчалили!..

Марья Львовна. Соня!.. Дочка моя! Если бы ты знала!..

Соня (просто). А я знаю!

Марья Львовна. Ты ничего не знаешь!..

Соня. Мамочка моя! Помнишь, — когда я, маленькая, не понимала урока и ревела, как дурочка, ты приходила ко мне, брала мою голову на грудь себе, вот так, и баюкала меня. (Поет.)

Баю, баюшки баю,
Баю мамочку мою…

Мне кажется, что теперь ты не понимаешь урока, моя мама… Если ты его любишь…

(Двоеточие хохочет.)

Марья Львовна. Соня! Молчи… Как ты знаешь?

(Играют на гитаре и на мандолине.)

Соня. Ш-ш! Лежи спокойно…

Баю, баюшки баю,
Баю мамочку мою…

У меня мама умница, она научила меня думать просто, ясно… Он славный парень, мама, — не отталкивай его! В твоих руках он будет еще лучше. Ты уже создала одного хорошего человека — ведь я недурной человечишка, мама? И вот ты теперь воспитаешь другого…

Марья Львовна. Родная моя! Это невозможно!

Соня. Ш-ш! Он будет братом мне… Он груб, ты сделаешь его мягче, у тебя так много нежности… Ты научишь его работать с любовью, как работаешь сама, как научила меня. Он будет хорошим товарищем мне… и мы заживем прекрасно… сначала трое… а потом нас будет четверо… потому что, родная моя, я выйду замуж за этого смешного Максима… Я люблю его, мама, он такой славный!

Марья Львовна. Соня, детка моя, ты будешь счастлива! Ты будешь!..

Соня. Лежи и слушай! Кончим мы с ним наши науки и будем жить дружно, ярко, хорошо! Нас будет четверо, мама, четверо смелых, честных людей!..

Марья Львовна. Радость моя! Счастье мое! Нас будет трое: ты, твой муж и я. А он… если он — с нами… только как брат твой… как сын мой.

Соня. И мы хорошо проживем нашу жизнь! Мы хорошо ее сделаем! А пока отдохни, мама. Не надо плакать!..

Баю, баюшки баю,
Баю мамочку мою!

(В голосе Сони дрожат слезы. Вдали чуть слышны, гитара и мандолина.)

Занавес

---

Действие 3 (продолжение)
Пьеса «Дачники» М. Горький

« Действие 3 (начало)

Действие 4 »