Песнь IV

Меж двух равно далеких вкусных блюд —
Граница для решительности всякой;
Ослу между двух копен выбор в труд.

Меж двух ягнят остался б одинако,
За кем погнаться, не решившись, волк,
А меж двух серн — охотничья собака.

И я так в нерешительности смолк;
Свою Владычицу спросить не смея,
Мои сомненья взять не мог я в толк.

Я был безмолвен; лик мой тем яснее
Мое недоумение явил,
Как если б речь о том я вел пред нею.

И Беатриче — словно Даниил
Сон угадал Навуходоносо́ра,
И ярость тем неправую смирил, —

Сказала мне: «В тебе подъемлют споры
Два рода мучащих тебя сомнений;
Ты их страшишься вверить разговору.

Ты молвишь: чем заслуга малоценней,
Коль скоро, при насилии свершенном,
Пребудет воля чистой тем не меней?

Другой вопрос: ты в мнении с Платоном
О преселении на звезды схож,
Коль скоро дух с земным простится лоном;

И как обоими равно гнетёшь
Ты разум свой, то раньше уясним мы
Сомненье то, в котором боле ложь.

Обожествясь всех боле, серафимы,
Два Иоанна и сама Мария,
И Моисей, и кто всех выше чтимы, —

Витают в том же небе все святые,
Не долговечней в счастье и не кратче,
Чем ведшие с тобою речь другие.

Но в круге высшем все ж, различно знача,
Они располагаются различно,
Дух вечный меней чувствуя иль паче.

В тех, что объемлет этот круг первичный,
Тебе нижайший их отдел показан,
Их меньшей добродетели приличный.

Зане ваш дух вещественностью связан,
И путь один, доступный пониманью,
Вам чрез посредство внешних чувств указан.

Вот почему, к вам снисходя, Писанье
Вам кажет правящую Божью силу
Десницей Вышнего, — в иносказанье.

Вот почему оно изобразило
В подобье плотском спасшего Товита,
И Михаила тож, и Гавриила.

Так видишь в рассуждении души ты,
Что мысль Тимеева другого рода
(Когда иного смысла в ней не скрыто),

Коль он в возможность верует восхода
Души в тот мир, где ранее витала,
Чем с формой сопрягла ее природа.

Но если речь его недосказала
Всего, и смысл сокрытый в ней остался, —
Насмешек не достоин он нимало.

Сказав: след их влиянья возвращался
К светилам тем иль честью иль позором,
До цели правды лук его касался.

И заблужденьем стало то, которым
Мир приведен был скоро к поклоненью
Юпитеру, Венере, звездным хорам.

Не вредно столь второе заблужденье:
Ты от меня, твоим сомненьям вверясь,
Не станешь в столь пространном отдаленье.

Что наша правда, вашей правдой мерясь,
Для ваших взглядов кажется вам лживой,
Ученье веры то, не злая ересь.

Но так как эту б истину могли вы
Понять — исполню я твое желанье,
И станет ясно все тебе на диво.

Коль кто насильем принужден к деянью,
Страдательно покорствуя, то все же
Ему насилье то — не оправданье.

Не гасит волю сила, уничтожа;
Зане с огнем, назло ветрам и вьюгам,
Несущимся горе́, в нас воля схожа.

Такая воля век не будет другом
Насилью! Но так сделать не умела
Чета, что первым сим объята кругом.

Когда бы воля их осталась целой,
Как до конца пребыли тве́рды строго
Лаврентий на решетке, Муций смелый, —

То, чуть освободившись, на дорогу
След этой волей был бы им указан;
Но смертных с волею такой — немного.

Коль принял ты, как сделать ты обязан,
Мои слова — то, верно, устранили
Они всю ложь, и узел твой развязан.

Но эти объясненья послужили
В тебе к недоумению такому,
С каким бороться ты не будешь в силе.

Вложила я в твой ум, как аксиому,
Что дух блаженный быть не может лживым,
Всегда первичной истиной влекомый.

И перед разумом твоим пытливым
Могла любовь Констанцы к покрывалу
Моим речам быть противоречивым.

Нередко и с тобою, брат, бывало:
Опасности бояся малодушно,
Чего не надо, делал ты, пожалуй.

И Алкмеон так сделал благодушный,
И нечестивым стал из благочестья,
И мать убил свою, отцу послушный.

И вот к чему твой ум хочу привесть я:
Коль сила с волей заодно — верховной
Такой проступок не оправдан местью.

Назло согласья в воле безусловной
Нет: но она согласна, быть отказом
Своим бояся более греховной.

О воле безусловной так рассказом
Пиккарда говорит, я ж про другую
Речь повела; мы обе правы разом».

Так, мир неся и душу мне чаруя,
Текли того источника струи,
Что правду зарождает в нас любую.

«Любовь Первоисточника любви!
Тобой душа моя воспламенилась
И силы обновляются мои!

Моя любовь не столько укрепилась,
Чтобы воздать тебе; пусть все Могущий
И зрящий все воздаст тебе за милость.

Наш ум не сыт ничем иным, как сущей
Во веки истиной, пред коей ложным
Предстанет всякий призрак, нас влекущий.

Как зверь в берлоге, так умом тревожным
Почием¹ в ней мы, и успокоенье
Вне этой правды, станет невозможным.

Так, у подножья истины сомненье
Родится и дарует смертным силы
Вздыматься на ступень вслед за ступенью.

Вот что меня зажгло и окрылило
Вас вопросить, Мадонна, да ответом
Я уясню все, что темно мне было.

Хочу я знать: нарушенным обетам
Возможно ль возмещение какое
Делами, что столь ценны в царстве этом?»

Она взглянула на меня с такою
Любовью, в искрах глаз ее открытой,
Что, побежденный, пристыже́нный вдвое,

Поник я взглядом в землю, как убитый.

« Часть 3 «Рай». Песнь 3

Часть 3 «Рай». Песнь 5 »