Песнь XXIX

В минуту, как в единый неба пояс
Латоны дети о́бняты любовно,
В нем под Весами иль Овном покоясь,

Зенит на вышине их держит ровно;
Потом они теряют равновесье,
Переменившись эмисферой словно.

Улыбку Беатриче в наднебесьи
Так точки приковала красота,
Которою был очарован весь я.

Потом она отверзла так уста:
«Что хочешь знать, все вижу я неложно
Там, где слились все как, где и когда.

Не совершенствуясь, — что невозможно, —
Но чтоб полнее блеск ее убранства
Я существую мог сказать, умножен,

Вне времени витая и пространства,
Жизнь девяти любви разрядам разным
Дало любви предвечной постоянство, —

Не потому, чтоб прежде было праздным:
Ни встарь, ни после, бывший безустройствен,
Не наблюдал мир в хаосе бессвязном.

Материя и образ, что ей свойствен,
Единым актом созданы — хоть стрелы
Тройного рода, как и лук сам тройствен.

Как в массе хрусталя иль стекол белой
Между паденьем света интервала
Нет и меж разлагаемостью целой, —

Трекформного явления начало,
Вполне и вдруг восстав, в миг самый краткий,
Из творческого лона воссияло;

Тогда же установлены в порядке
Те сущности, на мировой вершине,
В ком действенности чистые зачатки.

Способность стала ниже; посредине
Матерья с формой слиты неделимо,
И неразрывен этот узел ныне.

За многие века, по Ерониму,
Был создан раней мир духов бесплотный,
Чем мир другой, вещественный и зримый.

И правду, мной открытую охотно,
В Писании найдешь ты многократно,
Когда ее поищешь ты заботно.

Отчасти это разуму понятно:
Не допускает он без совершенства,
Так долго быть семье их благодатной.

Узнавши, как возникнул для блаженства.
Сей мир, из моего повествованья,
Твоих желаний гаснут три главенства

Скорей, чем двадцать ты сочтешь, — созданья
Часть некая отпала и смутила
Мир, высший в дерзостном своем восстаньи.

Другая ж часть вошла с тем большей силой
В движенье, не преставшее и ныне,
Которое тебя так восхитило.

Падения же ключ — того гордыня,
Безумная и дерзкая отвага,
Кого всей тягой давит мир в средине.

Здесь видишь ты от дерзостного шага
Пребывших верными и признающих,
Что знанье — дар божественного блага.

Во взглядах их, столь полно счастье льющих
По благодати и по их заслугам, —
Ты познаешь их всех, как с волей сущих.

Но не томись сомнения недугом!
Знай, что любовью нераздельно слиты
Заслуга с благодатию друг с другом.

Но свойственны, как учат в вашей школе,
Для ангельской природы благодатной —
И память с восприятием, и воля.

Скажу, чтоб стала для тебя понятной
Вся правда, на которой заблужденьем
Наложены столь тягостные пятна.

Те сущности, блаженны лицезреньем
Творца, не отвращаются от лика,
Пред коего ничто не скрыто зреньем.

Их взгляд не прерван новизною дикой,
В них нет воспоминанья, — нераздельно
Их мысль погружена в сей свет великий.

Снам на земле потворствуют бездельно,
Иль веря иль не веря им; конечно,
Коль первое не срам, то ложь всецельно!

Единый путь покинув, разум грешный
Блуждать готов, когда вас увлекает
Мысль лишь о том, как сделать облик внешний.

Ha заблуждения людей взирает
Без осужденья Вышний и не строго,
Когда Писанья то не искажает.

Чтобы его посеять в мир, так много
И крови было надобно и пота!
Блажен, смиренно следующий Богу!

Увы! Казаться мудрыми забота
Вас портит: где в Евангельи ни слова, —
В проповедя́х сплетаются тенёта!

Тот молвит: в миг страдания Христова
Луна назад вернулась, пленкой мрака
На светоч солнца наложив покровы.

Другой — что свет исчез в то время всякий,
И что испанцы, так же как индусы,
Во тьме в тот миг остались одинако,

И стольким Лапи не найтись, клянуся,
Иль Бинди средь нам родственного града,
Как много небывальщин в этом вкусе!

И, ветром вздуто, зачастую, стадо
Несытым в хлев воротится надменно;
Но их неведению нет пощады.

Не небылицы сеять во вселенной
Христос отправил монастырь свой малый,
Но дал им тему истины священной.

И им она так сильно прозвучала,
Что если их вражда и опорочит,
Она им щит и крепкое забрало!

Острит вития, слушатель хохочет;
Как шутовской колпак поднялся клобук,¹ —
И ни о чем заботиться не хочет;

Но мой народ, кто с клобуком бок о бок
Гнездо свивает птичкой перелетной,
Он верит отпущеньям, ибо робок!

Вот отчего как развелось несчетно
Безумия без веры, без просвета, —
Что обещаниям верит беззаботно.

Свинья Антония тучней чрез это
И те, кто с ней в сравненье — хуже много
И без чеканки раздают монету.

Но после длинных отступлений строго —
Чтоб сократить себе и путь, и время, —
Взор на прямую впредь направь дорогу.

Столь численно природы этой семя,
Что, следуя за ними вглубь ли, ввысь ли,
Их не преодолеть путями всеми!

Имея речи Даниила в мысли
О тысячах, не понимай их точно,
Но словно не исчисленное числи.

Первичный свет во всей природе мощно
Разлит, — не только светит плоти с кровью,
Но в многом он блистает животочно;

Как созерцанье об руку с любовью, —
Ея огонь то много, а то мало
Является в них, глядя по условью.

Пойми ж величье Вечного Начала,
Светящего сим бытия вершинам
Чрез многие различные зеркала, —

Оставшись несмотря на то единым!»

« Часть 3 «Рай». Песнь 28

Часть 3 «Рай». Песнь 30 »