Песнь XXVI

Ослепнув, я смутился горько духом,
Но из огня, что вспыхнул метеором,
Вдруг голос над моим провеял ухом;

И он сказал мне: «В ожиданье скором
Минуты той, как зренье возвратится,
Вознаградись за время разговором;

Скажи, к чему твоя душа стремится,
И крепко верь, — твои земные взгляды
Ослеплены, но не должны закрыться.

Зане Жена, тебя в сей край отрады
Ведущая, могуществом Ананьи
Наделена от Божиего Чада». —

«Потом иль ныне — пусть ее желанье
Излечит мне глаза, что были входы,
Куда вошли ее очарованья!

Во Благе том, Каким сыт без исхода
Весь этот мир, — основа и вершина
Всего, что мне внушит любви природа!» —

Так голос, что прогнал мою кручину,
Меня подвиг на речь, когда открыта
Была мне ослепления причина.

«В мельчайшее теперь просейся сито! —
На это он ответил. — К цели этой
Чем твой направлен лук? теперь скажи ты».

А я: «То философии заветы,
В которых мне любви значенье наго,
И с неба сшедшие авторитеты.

Зане Бог — благо высшее; а благо,
Поскольку благом в нас оно сочтется,
Любовь воспламеняет шаг от шагу.

А что людьми за благо признается
Вне этой сущности святой, — не боле,
Как луч, что от ее сиянья льется.

К ней должен быть направлен ум и воля
Всех зрящих, что тем доводам опора —
Свет истины, сияющий оттоле.

Такое мненье книгой, по которой
Любовь есть первенец субстанций вечный,
Впервые моему открыто взору.

Так и Создатель разумел, конечно,
Как к Моисею рек: «до грани крайной
Я в благости откроюсь бесконечной». —

Так молвил ты, кто с силой чрезвычайной
Благую весть открыл, столь громогласно
Явившую пред нами неба тайны». —

«Как разум вам земной велит, согласный
С авторитетом более верховным, —
Пылай к Творцу любовью самой страстной!

Другие ж струны не влекут ли ровно
Тебя? и сколькими зубами раны
Тебе еще дает укус любовный?»

Орла Христова не укрылись планы
От взора моего; я догадался,
В какие речь мою ведет он страны.

«Укусы все, какими направлялся
Мой дух, — я молвил, — к цели вожделенной,
В уме своем я совместить пытался:

И жизнь моя и бытие вселенной,
И Бога смерть, чтоб людям возродиться, —
Во что я верю верой неизменной, —

И знанье, о чем ране говорится, —
Покинуть все меня влекло шиповник
И к розе благородной обратиться.

Все листья, коими благой Садовник
Свой красит сад, мне дороги и милы,
Поскольку отражен в них их Виновник!»

И «Свят, свят, свят!» — тогда запели Силы
Небесные; и голос их был звонок.
Мадонна ж вслед за ними говорила.

И как, когда разбудит свет, спросонок
Та яркость, что тревожит больно зренье,
На перепонку сходит с перепонок;

И, устрашен в внезапном пробужденье,
Дотоле глаз неведеньем подавлен,
Пока на помощь не придет сужденье, —

Точь-в-точь был я от всякой мглы избавлен
Мне милых глаз лучами золотыми,
Чей блеск сквозь дали тысяч миль направлен.

Глазами видеть став ясней моими,
Спросил я, кто четвертый был свидетель,
Которого заметил я меж ними.

«То первая душа, что Добродетель
Первичная создала, средь лучей
С восторгом зрит Того, Кто ей содетель».

Как верх листвы, которую Борей
Склоняет, восклонится тотчас снова
Со всею силою, присущей ей, —

Так сделал я, дивясь на это слово,
Смирив желанье, что во мне горело,
Тем, что оно родиться в речь готово.

«О яблок, что единый создан зрелый,
О древний праотец, что здесь возвышен,
Кому все жены — дочери! О, сделай

Мне милость и да буду я услышан,
Зане ты взором видишь все бесплотным
И пересказ мольбы тебе излишен».

Как иногда волнуются в животном
Настолько чувства, что необходимо
Излиться им в движенье безотчетном, —

Свое волненье дух являл мне зримо,
Обильно расточая света волны,
Общенья жаждою со мной палимый.

И молвил он: «И твой вопрос безмолвный
И жажду знать, которой ты снедаем, —
Как ты земной предмет, — я вижу полно.

Все-то в правдивом зеркале мы знаем,
Где следствия все видны и причины,
И где ваш всякий помысл отражаем.

Ты хочешь знать, с какой поры старинной
Вселен я был Всевышним в кущи сада,
Куда по лествице взведен ты длинной;

И долго ль чаровал мои он взгляды,
Какой был повод вышнего презренья,
Какой язык создать мне было надо.

Мой сын! причина долгого томленья —
Не то, что плод мои уста вкусили,
А то, что я нарушил повеленье.

И там, отколь подвигнут был Виргилий,
Четыре тысячи триста два года
При мне движенья солнца совершили,

А девятьсот и тридцать раз обходы
Свои свершить светило дня успело,
Пока средь своего витал я рода.

Задолго мой язык погас всецело,
Как люди по Немвродову глаголу
Взялись за неоконченное дело, —

Как все, что от людского произвола
Рождается, — все бренно, переходно;
Зане влиянье сфер всем правит долу.

Способность в людях к речи — дар природный
Но те или другие речи звуки
Меняют люди так, как им угодно.

Пока я не спустился к адской муке
«Еl» звался тот Верховный на земли,
Чьи к бытию меня воздвигли руки.

Потом его уж стали звать «Eli».
Так быть должно! людей обыкновенья,
Как цвет полей, цвели и отцвели!

На высшем из земных всех возвышений
Жил с часа первого я до такого,
Что следует вторым с того мгновенья,

Когда в квадрант вступает солнце новый».

« Часть 3 «Рай». Песнь 25

Часть 3 «Рай». Песнь 27 »