Песнь XIII

Желающий, что зрел я в то мгновенье,
Себе представить ясно и понятно,
Окамени в своем воображенье

Пятнадцать звезд, чьи световые пятна,
Светя сквозь мглу, обходят столб полярный
В местах различных сини необъятной;

Созвездье Колесницы лучезарной,
Чье дышло, чтоб и день и ночь кружиться,
Объемлет небо в ход свой быстропарный,

И то, куда отверстьем Рог глядится,
Коснувшись острием той оси хладной,
Вкруг коей сфера первая вертится;

Пусть все те звезды в выси неоглядной
Венцом двойным совьет (подобно свитым
На небе в память смерти Ариадны),

Лучом друг друга вза́имно облитым,
Причем, коли вперед вращенье правит
Один, обратно вертят позади там.

Подобие он тем себе представит
Того огня, что, двойственно венча́нный,
Всегдашней пляской свет центральный славит,

Пред чьим познаньем наше — тож, что Кьяны
Ленивый вал пред самым отдаленным
Вращеньем сферы, боле всех пространной.

Не пели так в честь Вакха с Аполлоном,
Как в Трех Единому и Богу-Слову
Воспето было хором упоенным!

Когда ж угасли пляс и песнь святого
Огня, он обратился в вечном счастье
К нам, от отрад стремясь к отраде новой;

И сих богов, исполненных согласья,
Прервав молчанье, речь повел к другому
Свет, мне Франциска славивший бесстрастье.

Он молвил: «Я опустошил солому,
Дабы зерно оттуда ты извлек;
Но молотить ее должны еще мы.

Ты думаешь о той груди, чей бок
Господня власть в жену преобразила,
Чье нёбо мир весь искупить не мог;

Как и о той, что копи́е пронзило,
Такую давши жертву правосудью,
Что тяжесть всю греха нам облегчило;

Они всех выше в общем многолюдьи;
Свет всякий, человечеству возможный
Вдохнут ему то той, то этой грудью.

Ты думаешь: я не сказал ли ложно,
Столь мудрым называя светоч пятый,
Что перед ним другие все ничтожны?

Открой же очи и пойми меня ты,
Да будем оба истиной всесильной
Мы, словно центр окружностью, объяты.

Все — и бессмертное и прах могильный, —
Все есть лишь отблеск творческой идеи,
Чем мыслит наш Господь любвеобильный.

Но этот жизни свет, исток имея
От изначальной творческой причины,
Не разлучась (как и с любовью) с нею, —

Свой отражает в цепи тварей длинной
Чрез девять сфер небесных отпечаток,
В союз сливая бытие единый.

Спускаясь вниз, сей жизненный начаток
Лишь преходящей твари, слившись с нею,
Дарует жизнь, и блеск его в ней краток;

Под преходящей же я разумею
То, что ход неба создает обычный
Или бессемянно иль семя сея.

В них как различен воск, печать различна;
Там сла́бей, там же ярче переходы
И отблеск силы творческой первичной, —

Точь-в-точь растения того же рода
Плодом то сладким, то дурным и жестким
Дарить земная вздумает природа.

Имея дело с совершенным воском,
Ясней бывает оттиск первородный,
А если нет, — тварь будет недоноском.

Но нету безупречности природной,
И как художник склонный к погрешеньям,
Природа от ошибок не свободна.

Одной перволюбови дуновеньем
Дается бытие в верховной мере
Прекрасным, совершеннейшим твореньям.

Ком глины естество превысив зверя,
Стал бытия славнейшего предтеча,
Как и прошедший славно девства двери.

Согласны в том мы оба: человечий
Дух выше не был век, чем оба эти,
И о ступени высшей в нем нет речи.

Мое согласие с тобой заметя,
Ты при вопросе мог бы усомниться:
Как вне сравненья мог еще быть третий?

Но чтоб открыть все, что во тьме таится,
Подумай то, — на разрешение Божье
Проси! о чем он восхотел молиться.

Ты из моих же слов узнать мог тоже —
О том, что может быть царю полезно
И что для управленья царством гоже.

Он не хотел знать ни о сфере звездной,
Ни сущности с случайным разделенья,
Ни логики прославленные бездны,

Ни тайный ключ первичного движенья,
Ни то, что треугольник в полокружной
Дуге прямоуголен, без сомненья.

И равных ему не было; наружно
Смысл моей речи выведешь сейчас ты:
В том, что царю для управленья нужно,

Нет равных, — лишь царей касалось касты,
Что, как сознаться опыт в том принудить,
Разумны редко, неразумны часто.

Пусть ясно это разум твой рассудит,
Да вера, что Отец благой дарует,
И наше стадо в споре с ним не будет.

Пусть то твои стопы как цепью ску́ет
Чтоб тихо подходил ты, как усталый,
К «да» или к «нет», — коль правды ум не чует.

Между глупцов ты бы видеть мог, пожалуй,
В презренье тех, кто да иль нет в безвластье
Решают быстро без раздумки малой,

На ваше мнение еще, к несчастью,
Ошибки и условья жизни давят,
И к лжи оно ведомо часто страстью.

Те ж, кто свой разум к истине направят
Без логики — те не придут обратно,
Отплывши, и себя лишь обесславят,

Что на Меллиссе с Бриссом нам понятно
И Пармениде, не достигших цели
Искания святой и благодатной.

В безумье ж впали Арий и Савеллий
И как кривые шпаги, слово Божье
Кося собою, сами раскосели.

Судя поспешно, не пленяйтесь ложью,
Подобные купившим хлеб на корне,
Испортившийся в гниль от многодождья

Зане нередко я видал: на тёрне
Зимой холодной розы расцветали;
Как знать нам, кто готовит промысл горний?

И корабли видал я, что вначале
Отправившись столь гордые в дорогу,
У пристани почти что погибали.

Как и не придавай значенья много
Мартина или Берты благочестью
И ревности; знай, что по слову Бога

Погибнут те, а эти встанут с честью!»

« Часть 3 «Рай». Песнь 12

Часть 3 «Рай». Песнь 14 »