Песнь XII

Едва еще успел ли разлететься
Последний речи звук в дали окружной —
Небесный жернов начал вдруг вертеться,

Но круг еще не кончил он, как дружно
И в пляске тот же такт поймав и в песни,
Иных огней явился круг жемчужный.

Настолько ж было пенье то прелестней
Сирен и муз земных, как отраженный
Луч меркнет пред лучом звезды небесной.

Как радугой двойной одновременно,
И по цветам и по окружи ровной,
Свод неба красит иногда Юнона,

Одна с другою столь же схожей, словно
Речь с той, кого, как ро́су полдень жаркий,
Так некогда истаял жар любовный;

И как на память людям о подарке
Господней снисходительности к Ною
Возникли в мире обе эти арки, —

Так вокруг нас вращалось в равном строе
Двойное вечных алых роз сплетенье,
Во всем одно копируя другое.

Когда ж затихло пляски их круженье,
И песен хор, и светочей блестницы,
И в друге друг взаимоотраженье, —

Раз в раз потщились все остановиться,
Точь-в-точь в одно мгновение закрыты
Или открыты двух очей зеницы;

И глас исшел из цепи, внове слитой,
К нему ж всем существом я был направлен,
Как к полюсу глядит игла магнита:

Подвинут я примером, что мне явлен,
Второго пастыря представить в яве,
Чьим сыном мой учитель так прославлен.

Хвалясь одним, хвалить другого вправе
Всяк, ибо к цели доблестной единой
Единый дух привел их в равной славе.

Искупленные Господом дружины
Влачилися, усталы и несчастны,
Ослабши от невзгоды и кручины,

Как Кесарь, в вечном, как и в бренном властный
(Из милости, не по заслугам чести),
Призвал их поддержать в борьбе опасной

И чем помочь Своей святой невесте
Двух рыцарей, чье слово, как и дело,
Распуганных овец собрало вместе.

В том крае, из которого предела
Зефир струится, вешних дней начало
И новый лист неся Европе целой,

Невдалеке от волн морских привала,
Где, совершив длиннейшую дорогу,
Спешит укрыться солнца лик усталый,

Стоит счастливый город Калларога
Под кровом многомощной той монеты,
Где подчинен лев — подчинитель строгий.

Подруге верной Бог борца-атлета
Там возрастил в приюте одиноком.
Врагам он грозен, присным — полн привета.

Едва создан, отмечен он в высоком
Пареньи духа даром благодати,
И не рожденный он уж был пророком.

И воссиял от дивного дитяти,
Чуть обрученного крещенья бане,
И на востоке свет и на закате;

И восприемнице его заране
Открыл во сне чудесном Вседержитель
Про плод ее учений и стараний.

Ему дал имя светлый небожитель
И с ангельского назван он язы́ка,
Да явится всем, кто его властитель.

Так получил он имя Доминика,
Как вертоградарь быв в саду Христовом
К работе призван важной и великой.

Глашатаем и трудником Христовым
Пребыл он и любовью просветился,
Первейшим повелением Христовым.

На спрос, зачем так долго он молился
На землю пав во прахе и в молчанье,
Он отвечал: «На это я родился.»

О, как прилично Феликса прозванье
Его отцу! А матери Иоанны
По истине дано именование!

Не пищи, для сынов земли желанной
В писаньях Остиензе иль Фаддея, —
Искал везде он лишь небесной манны.

Великий доктор, Божье семя сея,
Всем сердцем он старался плевел вредных
В сад Божий не пустить виной своею.

Престол, в былые дни приют для бедных,
Теперь чрез заместительские вины
От подвигов отрекшийся наследных,

Он не просил о даче десятины
Иль льготе от повинности платежной
За взятое неправдою бесчинной, —

Он испросил, для битв с доктриной ложной,
Посев, как видишь ты, произрастивший
В дважды двенадцать раз свой плод надежный,

Апостольскому долгу посвятивши
Всю силу, все познания, всю волю,
Весь чувств родник, ключом обильным бивший.

Его струи победно побороли
Мощь ереси на смерть в бою жестоком,
С сопротивленьем рос наплыв их боле,

И многих рек он сделался истоком,
Чтоб плодоносье церкви вознеслось
Прекрасной зеленью пред Божьим оком.

Широким кругом он вступил в колеса
Для боевой за церковь колесницы,
Когда междоусобье в ней велось.

С его вращеньем призванном сравниться
О колесе другом теперь размысли,
О ком в предшедшей речи говорится.

Но ныне руки чуждые нависли
Над тех колес возвышенным полетом,
И в кислый уксус Божьи вина вскисли.

Иным они отдалися заботам,
Простря персты туда, где были пяты;
Назад движенье видно оттого там.

Как сгнили эти семена, стократы
При жатве будет видно, — и сравненья
Потребует с пшеницей злак проклятый!

Согласен я, лист за листом при чтеньи
Средь нашей книги лист ты сыщешь вмале,
Гласящий: «Вот я, вот мое значенье!» —

Но лишь не в Акваспарте иль Казале:
Сей наших уз ослабил слишком снуры,¹
При том — они излишне туги стали!

Знай: пред тобою жизнь Бонавентуры,
В ком, пред святым призванием, когда-то
Умолк любой другой позыв натуры.

Там Августин, там зришь Иллюмината, —
Из нас, что нищетою Богу служим
И вервием,² два первозванных брата.

А там сияет с Гуго, славным мужем,
Петр, светом чьих двенадцати писаний
Блеск ложный мира ясно обнаружим.

Еще о Златоусте Иоанне
Упомяну и о Донате, славном
Искусством, что в ряду других всех ране.

Раван, Ансельм, Нафан — провидец равным
Сиянием блестит с Иоахимом,
Провидцем из Калабрии недавним.

А рыцарь церкви славный — мной хвалимым
Быть должен, ибо похвалой Фомы
Растроганный, молчать я сил не иму,

Как тронуты и все ей были мы».

« Часть 3 «Рай». Песнь 11

Часть 3 «Рай». Песнь 13 »