Песнь XI

О, смертных безрассудные усилья!
Как унизительны те силлогизмы,
Что долу ваши направляют крылья.

Тот право изучал, тот афоризмы,
А тот в духовном сане ищет счастье,
Тот в ход пускает силу и софизмы;

Тот кражей, тот общественною властью
Прельщался, этот — леностью негодной,
А этот пил утехи сладострастья.

А я, от этого всего свободный,
С Мадонной к небу возлетал далече,
Где ждал меня прием столь превосходный.

Когда все возвратились к месту встречи,
И всяк там был, где прежде находился,
Все стали — словно на шандалах¹ свечи.

И улыбнулся мне — меж тем как лился
Звук из него — свет, молвивший в начале,
И — от улыбки чище становился.

«В твоем уме, — мне звуки те вещали, —
Как он мне ясно виден в свете вечном, —
Уже сомненья некие восстали,

Прикрытые желанием сердечным,
Чтоб ясным их рассеял я язы́ком
Перед твоим понятьем человечным.

О руководстве я сказал великом
И мудрости, всех выше вознесенной, —
И пред твоим явлю то ясно ликом.

Знай, Промысл руководствует вселенной
С такой наукой, что уж в предисловье
Ум смертный поникает побежденный.

Чтобы невесту сочетать с любовью
Того, Кто в смертном тягостном боренье
С ней обручился собственною кровью,

Для верности ее и укрепленья,
Дал двух вождей он, чтоб руководима
Она была в двояком направленье.

Один по рвенью — образ серафима,
Другой — с своей наукой светоч велий² —
Был отблеском сиянья херувима.

Я об одном скажу: зане на деле,
Того ль нам иль другого взять угодно,
К одной они нас руково́дят цели.

Между Тупиною и лентой водной,
С Убальдова сбегающей приюта,
С горы наклон нисходит плодородный,

Где зной и хлад Перуджа пьет в минуты,
Как горы плачут, Гвальдо же с Ночерой
Под игом ледяным еще согнуты.

Там, где тот спуск уже не крут чрез меру,
Как светоч сей, рождающийся в ризе
Блестящей с Ганга, встало солнце веры.

И пусть то место не зовут Ассизи —
Его достойно именем востока
Назвать, его значенье не принизя.

И это солнце, не успев высоко
Еще взойти, уж разлило под твердью
Свет добродетели своей широкой.

Вступивши в распрю с родшим³ — по усердью
Любовному к жене, пред коей двери
Все закрывают, словно как пред смертью,

В нее день ото дня все боле веря,
Решил он браком с нею съединиться
Пред алтарем, ей предан в высшей мере.

Покинутая ото всех вдовица
Была по смерти первого супруга
Одиннадцать веков должна томиться.

Не помогло ей то, что без испуга
Она с Амиклом ужас повсеместный
Снесла с презреньем; ни ее заслуга

В том, что она подверглась муке крестной,
Которой не вкусила и Мария, —
Как распят был ее жених небесный.

Но прочь иносказания такие!
Франциск и Бедность — вот кто эти двое,
Чьи рассказать хочу тебе судьбы я.

Их радостные лица, их святое
Согласие, их единенье в Боге
Все побеждали в мире пред собою.

Бернард почтенный обнажает ноги
Бежать им вслед, да срящет⁴ мир надежный
И, быстрый, мнит, что медлен он в дороге!

О вечное богатство! блеск неложный!
Эгид, соревнованьем беспокоясь
С Сильвестром, вслед ему бежит тревожно.

Отец же и учитель, удостоясь
Союза их, с супругой и с семьею
Приходит в Рим, сменив веревкой пояс.

Свое презрев рождение простое,
И жизнь, мирской избавленную славы,
Не дрогнул он испуганной душою

И перед папой царски величаво —
Да братству тот дарует одобренье —
Подробно изложил свои уставы.

И при дальнейшем стад увеличеньи
У пастыря, чья жизнь столь знаменита,
Что ангелов заслуживает пенья,

Через Гонория вторым обвитый,
Венцом, вновь папой подтвержден был каждый
Святой устав сего архимандрита.

И мученичества зажженный жаждой,
Перед султаном гордым возвестил он
Христа и церкви славу не однажды.

Но как неверных тем не обратил он,
Пожать тот плод, что сеял он когда-то,
В Италию оттуда поспешил он.

Холм, между Тибром с Арно ввысь подъятый,
Был местом, где до смерти за два года
Он получил последние стигматы.

Когда ж изволил Тот, Кому в угоду
Подъял он подвиг доблестный, награду
Ему воздать за боли и невзгоды,

Свою супругу избранному стаду —
Наследникам законным — поручая,
Он завещал им в ней искать отраду.

Но в царство с лона бедности вступая,
Не пожелал себе сей Божий воин
Иного гроба, как земля сырая.

Подумай же, кто был вести достоин
Петров корабль в открытом океане,
Который бурен так и неспокоен!

То патриарх наш был, и знай заране,
Что добрым обеспечены товаром
Хранители его всех приказаний.

Но стадо, пренебрегши кормом старым,
Рассеялось по пастбищам различно
И пропадает зачастую даром.

Чем более блуждать оно привычно,
Тем выдоенным и в пустыне чаще
Овец его встречаем мы обычно.

Коль есть еще, кто бдит в усердье вящем,
То им сукна на рясы надо мало:
Немного их при водчем, руль держащем!

Когда твое вниманье не устало,
Когда мои слова тебе все ясны
И твоя память все их удержала, —

Пей утоленье твоей жажде страстной:
Ты видишь то, где без листвы растенье;
И оговорку понял ты прекрасно —

Про руководство, коль не заблужденье».

« Часть 3 «Рай». Песнь 10

Часть 3 «Рай». Песнь 12 »