Песнь VI

Как скоро кончат состязанье в кости —
Кто проиграл, тот с места не встает
И учится, стуча костьми от злости.

Меж тем с другим валит гурьбой народ:
Кто спереди, кто сзади подступает.
Кто с стороны к счастливцу пристает;

A он идет и каждому внимает:
Кому подаст, тот отступает прочь, —
Так он себя от давки избавляет.

В густой толпе таков был я точь-в-точь,
Внимая всем при плаче их и стоне
И обещаясь в мире им помочь.

Тут аретинец был, погибший в лоне
Судилища от ярых Гина рук, —
И тот, кто в Арно утонул в погоне.

Простерши руки, тут стонал от мук
И Федериг, и тот, чьей смертью злою
Столь доблестным явил себя Марцук.

Тут был граф Орс и тот, чья плоть с душою
Разлучена чрез зависть и вражду
(Как уверял), a не его виною, —

Пьер де-ла-Бросс! Имей же то в виду,
Брабантинка, пока ты здесь с живыми,
Чтоб в стадо к худшим не попасть в аду! —

Лишь я расстался с сонмами густыми,
Просившими, чтоб я других просил
Мольбой помочь стать им скорей святыми,

«О свет! — я начал, — помнится, решил
Ты явственно в своей поэме где-то,
Что глас молитв пред Божеством без сил;

А сонм теней нас молит лишь за это?
Так неужель надежда их тщетна,
Иль, может быть, не вник я в речь поэта?»

A он на то: «И речь моя ясна,
И не тщетна надежда их, коль вникнет
Твой здравый разум в наши письмена.

Ведь суд чрез то вершиной не поникнет,
Коль жар любви ускорит мукам срок,
Сужденный всем, кто в этот мир проникнет.

Но там, в аду, где мысль я ту изрек,
Не исправляется вина моленьем, —
Господь от всех молений там далек.

Но, впрочем, ты под тяжким столь сомненьем
Не пребывай, доколь не встретишь ту,
Кто свет свой льет меж правдой и мышленьем.

Ты понял ли, что речь я здесь веду
О Беатриче? Там, на той вершине,
Узришь ее святую красоту».

И я: «Вождь добрый, поспешим! отныне
Уже во мне истомы прежней нет,
И вон легла уж тень горы в долине».

«На сколько можно, — он на то в ответ, —
Пройдем в сей день; но будет труд тяжеле,
Чем думаешь, идти за мной вослед.

И прежде чем взойдешь, узришь отселе
Возврат того, чей свет уж скрыт холмом,
И луч его в твоем не гаснет теле.

Но видишь — тень вдали на камне том,
В нас взор вперив, сидит одна направо?
Пусть скажет нам, где легче путь найдем».

Мы к ней спешим. — О! как ты величаво,
Ломбардский дух, полн гордости святой,
Взор медленный водил, оде́ян славой!

И, не сказав ни слова, пред собой
Дал нам пройти, нас оком озирая,
Как грозный лев, возлегший на покой!

Тут подошел Виргилий, умоляя
Сказать, где легче всход на верх горы;
Но гордый дух, ответа не давая,

Спросил нас: кто мы? из какой страны?
И вот, лишь начал вождь свои заклятья:
«О, Мантуя!..» — как дух, до той поры

Весь замкнутый, вскричал, простря объятья:
«О, мантуанец! Я Сорделл! твоей
Страны я сын!» — И обнялись, как братья. —

Италия — раба, приют скорбей,
Корабль без кормщика средь бури дикой,
Разврата дом, не матерь областей!

С каким радушием тот муж великий
При сладком имени родной страны
Сородичу воздал почет толикий!¹

A y тебя — кто ныне без войны?
Не гложут ли друг друга в каждом стане,
За каждым рвом, в черте одной стены?

Вкруг осмотри, злосчастная, все грани
Морей твоих; потом взгляни в среду
Самой себя: где край в тебе без брани?

Что пользы в том, что дал тебе узду
Юстиниан, наездника же не дал?
Ведь без нее б быть меньшему стыду!

Зачем, народ, коня во власть не предал
Ты Цезарю, чтоб правил им всегда,
Коль понял то, что Бог вам заповедал?

Смотри, — конь заупрямился, когда
Не стало шпор того, кто встарь им правил.
С тех пор, как взял ты в руки повода!

Зачем, Альберт Немецкий, ты оставил
И дал так сильно одичать, что мер
Уж над собой не знает конь, ни правил?

Да снидет же суд Божий с звездных сфер
На кровь твою — суд новый и открытый,
Чтоб был твоим преемникам в пример!

С отцом своим ты бросил без защиты
Италию и допустил, увы! —
Чтоб сад Империи заглох, забытый.

Приди ж взглянуть, беспечный, каковы
Мональди здесь, Монтекки, Капеллетти —
Те в горести, a эти — без главы!

Приди, жестокий, посмотри, как дети
Твои скорбят; приди к ним, чтоб помочь;
Приди взглянуть, как Сантофьор пал в сети!

Приди взглянуть на Рим твой! День и ночь
Он, как вдова, винит в слезах и горе:
«О, Цезарь мой, куда бежишь ты прочь?»

Приди взглянуть, в каком мы тут раздоре.
И, коль тебе не жаль твоих детей,
Приди краснеть хоть о твоем позоре!

О, да простит мне высший Царь царей,
За нас распятый здесь в земной долине —
Куда от нас отвел Ты взор очей?

Иль, может быть, безвестное в пучине
Предвечного совета Своего
Ты благо нам уготовляешь ныне?

Все города в стране до одного
Полны тиранов; каждый смерд ничтожный
Марцелом стать готов из ничего.

Но ты, моя Флоренция, тревожной
Быть не должна: народ твой ведь не глуп
И не пойдет по той дороге ложной!

Иной народ чтит правду, но он скуп
На стрелы, зря не гнет он самострела;
A твой народ их тучей мечет с губ!

Иных страшит общественное дело;
A твой народ, и не́званый никем,
Кричит: «Давай! за все беруся смело!»

Ликуй же, родина! и есть над чем:
Живешь ты в мире, ты умна, богата,
A что не лгу, конец докажет всем.

Афины, Спарта, где закон когда-то
Был так премудр и славен, и хорош,
Жить не могли, как ты, умно и свято.

Уставы ж ты так тонко создаешь,
Что к половине ноября без смены
Не длится то, что в октябре спрядешь.

Припомни лишь, как часто перемены
Ты делала в законах, должностях,
В монетах, нравах, и меняла члены.

И согласись, коль ум твой не зачах,
Что ты сходна с больной, чей сон так слабок,²
Что на пуху лежит, как на ножах,

И ищет сна, метаясь с боку на бок!

« Часть 2 «Чистилище». Песнь 5

Часть 2 «Чистилище». Песнь 7 »