Песнь XVI

Тьма адская, мрак ночи непроглядный,
Лишенный звезд, где мглою облаков
Покрылся весь свод неба безотрадный, —

Не столь густой кладут для глаз покров,
Как этот дым, куда я путь направил,
И смрад его был до того суров,

Что вмиг глаза сомкнуть меня заставил.
Но мудрый вождь, заступник мой во всем,
Приблизился и мне плечо подставил.

И как слепой идет за вожаком,
Боясь с дороги сбиться иль наткнуться
На что-нибудь и боль терпеть потом, —

Я шел, страшась в том смраде задохнуться
И слушая, как вождь мне повторял:
«Старайся от меня не отшатнуться».

Я слышал хор, где каждый глас взывал
С молитвою о мире к милосердью,
Чтоб все грехи с них Агнец Божий снял.

Лишь «Agnus Dei» все под дымной твердью
Там пели в голос; был один у всех
Напев, одно согласье по усердью.

«Не душ ли глас я слышу в хорах тех?» —
Так я; и вождь: «Ты верно понимаешь:
Гневливости с себя смывают грех».

 «Но кто ж ты сам, кто дым наш рассекаешь,
Так говоря про нас, как будто ты
Свой год еще по месяцам считаешь?» —

Так речь лилась ко мне из темноты,
Причем поэт: «Ответствуй и разведай:
Отсюда ли подъем на высоты».

И я: «О дух, кто, над грехом победой
Очистясь, мнишь предстать к Творцу в красе!
Чтоб выслушать о диве, мне последуй».

«Последую, насколько можно мне, —
Ответил тот, — и пусть мы дымом скрыты,
Нам чуткий слух заменит взор вполне».

И начал я: «В те пелены повитый,
Что смерть одна лишь разовьет, сюда
Я прихожу, пройдя все адски скиты.

И коль Господь, ко мне благий всегда,
Свой двор святой узреть подал мне силы
Необычайным способом, — тогда

И ты не скрой, кто был ты до могилы?
Скажи: иду ль я прямо в те края?
И речь твоя да даст в пути нам кры́лы».

«Я был ломбардец; Марком звался я;
Знавал я свет, был чести чтитель строгий.
Хоть ныне лук не гнут уж для нея.

Чтоб вверх взойти, ты на прямой дороге». —
Ответив так, прибавил он: «Прошу,
Молись об нас, как будешь в том чертоге».

И я: «Клянуся честью, что свершу
Мольбу твою. Но душу мне расстроил
Сомнений дух, и чем их разрешу?

Сперва простое, ты теперь удвоил
Во мне сомненье, подтверждая то,
Что там слыхал я, тем, что здесь усвоил.

Сказал ты правду, что теперь никто
Не чтит добра, что в мире нет помину
О доблестях, затоптанных в ничто.

Но укажи, прошу, тому причину:
На небе ли искать ее должно?
Иль на земле? и пусть я ложь низрину».

Глубокий вздох, сведенный скорбью в «О!»
Он испустил, и: «Врат! — сказал в волненье, —
Слеп, слеп твой мир, a в мире ты давно!

Вы, в нем живущие, во всем веленье
Лишь Неба видите, как бы всему
Необходимость лишь дает теченье.

Будь это так, то вам бы дан к чему
Свободный выбор? Был ли б суд правдивым,
Венчая добрых, злых ввергая в тьму?

С Небес почин лишь вашим дан порывам, —
Не всем, — но если бы и так, что ж в том?
Есть свет, чтоб меж прямым избрать иль лживым.

В вас воля есть; коль с Небом бой с трудом
Впервые выдержит, то не легко ли
Вскормленной победить ей уж во всем?

Склоняться к большей силе в вашей воле,
Или к природе лучшей; но, создав
В вас смысл, Они уж не блюдут вас боле.

Так если путь, где мир идет, не прав, —
Причина в вас, в себе ее ищите,
И я тебе сей разъясню устав.

Из рук Того, Кем, прежде чем ей быти,
Лелеется, как резвое дитя, —
Беспечная в Его святой защите,

Душа исходит и, в сей мир влетя
Невинная, без знаний, но вся радость,
К тому, что ей приятно, льнет шутя.

Ничтожных благ сперва вкусивши сладость,
Гонясь за ней, теряет путь тогда,
Пока узда иль вождь не сдержит младость.

На то закона и нужна узда,
Необходима и царя защита,
Чтоб башню Правды Града знать всегда.

Закон? Но кто хранит его открыто?
Никто! Затем что жвачку Пастырь ваш
Хоть и жует, но не двоит копыта;

Чрез то народ, приметя, что сам страж
Бьет лишь на то, к чему и сам он падок, —
Ест тот же корм и сам идет туда ж.

Теперь пойми, что если в беспорядок
Пришел весь мир, вина — в дурном вожде,
A не в природе, введшей вас в упадок.

Так Рим, державший целый мир в узде,
Имел два солнца, чтоб светили двое
В путях: мирских и божеских — везде.

Теперь одним погашено другое,
Меч слит с жезлом и два в одних руках,
Естественно, ведут лишь на дурное.

Слиясь, один убил к другому страх.
Коль мне не веришь — посмотри на семя:
По семени познаешь злак в полях.

Где льется По с Адижем — в прежне время
Повсюду честь встречали на пути,
Пока в раздор не ввел там Фридрих племя.

Теперь же может целый край пройти
Тот, кто стыдится к добрым в их отчизне
Не только речь начать, но подойти.

Три старца там остались — к укоризне
Новейших дней, и, древних арьергард,
Ждут, скоро ль Бог возьмет их к лучшей жизни,

Куррадо да Палаццо, и Герард,
И Гвидо да Кастель, тот, чье хранимо
У франков прозвище: простой Ломбард.

Всем объяви теперь, что церковь Рима,
Две власти разные в себе смешав,
Упала в грязь, a с ней — и диадема».

«О Марко мой! — воскликнул я, — ты прав!
И понял я теперь, зачем от веку
Род Левия лишен в наследье прав.

Кто ж тот Герард, кому, как человеку
Былых времен, дано служить судьбой
Живым укором варварскому веку?»

. «Обман ли то, иль шутка надо мной! —
Вскричал он: — Как, тосканцу я внимаю,
A он не знает: Герард кто такой?

Под именем другим его не знаю;
Скажу лишь то, что Гайя дочь ему.
Бог с вами! дальше вас не провожаю.

Уже заря, сверкая там в дыму,
Белеется, и Ангел показался,
A я не смею подойти к нему». —

Так он сказал и слушать отказался.

« Часть 2 «Чистилище». Песнь 15

Часть 2 «Чистилище». Песнь 17 »