Песнь XIV

«Кто это там обходит гору, прежде
Чем смерть дала ему полет, и сам
То открывает, то смыкает вежды?» —

«Не знаю, кто; но знаю: два их там;
Спроси его — к нему ты недалече —
И вежлив будь, чтоб он ответил нам». —

Так две души, склоня друг к другу плечи,
Вели направо слово обо мне;
Потом лицо приподняли для речи.

И тень одна: «О дух, что в пелене
Еще телесной мчишься к небу! буди
К ним милостив и нас утешь вполне,

Сказав: кто ты? из стран каких? Все люди,
Познав, как благ к тебе Всевышний Бог,
Дивятся здесь о небывалом чуде».

И я: «Среди Тосканы есть поток,
Что в Фальтероне зачался и, смело
Сто миль промчась, в бегу не изнемог.

Оттуда к вам несу я это тело;
Мое ж вам имя открывать — к чему?
Оно еще не слишком прогремело».

«Коль речь твою я правильно пойму,
Ты говоришь об Арно здесь прекрасном». —
Так первый дух ответил, и ему

Сказал другой: «Что ж в слове том неясном
Скрыл имя он красы всех прочих рек,
Как бы сказав о чем-нибудь ужасном?»

И дух, который спрошен был, изрек:
«Зачем — не знаю; но, по правде, стоит,
Чтоб имя то изгладилось навек

С верховья вод, где столько речек роет
Грудь гор, от коих отделен Пелор,
Что вряд ли где вода так землю моет, —

Вплоть до тех мест, где вод могучий сбор
Вновь отдает взято́е небом с моря,
Чтоб тем питать потоки нив и гор.

Все от добра бегут, страну дозоря,
Как от змеи; — таков ли грунт страны,
Иль свычай¹ злой влечет там к злу для горя, —

Но только так в душе искажены
Все жители той бедственной юдоли,
Что, кажется, Цирцеей вскормлены

Меж грязных стад свиных, достойных боле
Жрать желуди, чем пищу есть людей;
Тот бедный ток сперва бежит по воле,

Потом встречает, становясь сильней,
Не столько сильных, сколько злобных, шавок,
И мчится прочь с презреньем с их полей. —

Спадая вниз и ширясь от прибавок
Побочных рек, к Волкам уж он течет,
В злосчастный ров, и проклятой вдобавок.

Стремя потом в пучины массу вод,
Находят Лис, так преданных обману,
Что их никто во лжи не превзойдет.

Пусть внемлет он, я клясть не перестану.
Да и ему ж то лучше, коль потом
Моих речей он вспомнят правду рьяну.

Вот, вижу я, твой внук идет ловцом
На тех Волков, и там, где льется масса
Воды свирепой, им задаст разгром.

Живых, он их продаст, как груды мяса,
Как старый скот, зарежет всех на вес,
Лишит их жизни, чести сам лишася;

Обрызган кровью, бросит страшный лес,
И бросит уж таким, что и чрез годы
Лес все былых не соберет древес».

Как от предвестья будущей невзгоды
Смущается лицо того, кто внял,
Откуда грянут вскоре непогоды,

Так видел я, что, вдруг смутившись, стал
Печален дух, услышавший то слово,
Когда на свой он счет рассказ принял.

Мне речь того и грустный вид другого
Внушили мысль: кто эти духа два?
И я с мольбой к ним обратился снова.

Тогда тот дух, что говорил сперва,
Так начал вновь: «Твои мольбы — прилука²
Мне щедрым быть, как скуп ты на слова.

Твой к нам приход столь верная порука
В любви к тебе небес, что буду ль скуп
Я на слова? Так знай: Я Гвид дель Дука.

От зависти так сердцем я огруб,
Что если радость делали другому,
Я весь бледнел и зеленел, как труп.

Что сеял я — такую жну солому!
О род людской! зачем так любишь то,
В чем есть запрет сообществу чужому?

Сей дух — Риньер, честь Кальболи! Слито
В нем все, чем славен этот дом: удела
С ним равного там не стяжал никто.

Но кровь его ль там ныне оскудела —
От Рено к взморью и от гор до По —
Всем тем, что нужно для забав и дела?

Нет, в тех пределах так все заросло
Зловредным терном, что уж благочинья
Там поздно ждать, где так окрепло зло.

Где добрый Лиций? Гвидо ди Карпинья?
Арриг Манарди? Пьер ди Траверсар?
О, Романьолы, выродки бесчинья!

Болонья даст ли вновь нам Фаббро в Дар?
Вновь явится ль в Фаэнце новобранец,
Как Бернардин, пахавший в поле пар?

О! не дивись, что плачу я, Тосканец!
Я вспоминаю Гвидо Прата, с кем
Жил Уголино д’Аццо, чужестранец,

И славного Тяньезо с домом всем,
Род Анастаджи с родом Траверсара
(Фамилии, что вымерли совсем). —

Дам, рыцарей, дела их, полны жара,
Вселявшие любезность и любовь
Там, где теперь в сердцах вражда и свара.

О Бреттинор! зачем в стране ты вновь,
Когда твой род, чтоб не погибнуть в сетях,
Со многими бежал, спасая кровь?

Ты прав, Баньякаваль, что вымер в детях!
Но худо, Кастрокар, a хуже ты
Живешь, о Коньо, множа графов этих!

Вы, коль падет ваш Дьявол с высоты, —
Воспрянете, Пагани! но исправить
Уж вам нельзя всей вашей черноты.

О Уголин де Фантоли! Прославить
Ты должен Бога, что не ждешь детей,
Чтоб честь твою развратом обесславить.

Иди ж, Тосканец! Слезы лить скорей
Пристойно мне, чем длить свое томленье:
Так давит грудь мне горе тех речей!»

Хор добрых душ услышал, без сомненья,
Шаги мои и молча подтвердил,
Что верное мы взяли направленье.

Когда ж с вождем один я проходил,
Как гром, когда твердь молния осветит, —
Навстречу нам вдруг глас проговорил:

«Всяк умертвит меня, кто в мире встретит!» —
И вдаль ушел, как гром в ущельях скал,
Когда ему гул эха с гор ответит.

Едва ушам он нашим отдых дал,
Как новый глас, как бы с вершины Тавра
За громом гром, загрохотав, сказал:

«Я в камень превращенная Аглавра!» —
И шаг назад я сделал, устрашен,
Чтоб стать под сень Виргилиева лавра.

Уж воздух вновь затих со всех сторон,
И вождь: «Узда то вашему порыву,
Чтоб из границ не порывался вон.

Но вы, хватая адскую наживу, —
Приманкой той враг древний манит вас —
Не внемлете узде той, по призыву:

Вас призывает небо и, кружась,
Бессмертные красы свои вам кажет;
Но в землю устремили вы ваш глаз,

Доколе вас Всевидец не накажет».

« Часть 2 «Чистилище». Песнь 13

Часть 2 «Чистилище». Песнь 15 »