Песнь XVII

«Вот лютый змей с хвостом остроконечным,
Дробящий сталь и твердость стен и скал!
Вот он весь мир зловоньем губит вечным!» —

Так начал вождь и знак рукою дал,
Чтоб грозного приблизить великана
Ко мраморам, где путь наш пролегал.

И страшный образ гнусного обмана
Главой и грудью к берегу приник,
Но не извлек хвоста из мглы тумана.

Был лик его — людей правдивых лик:
Столь кроткими глядел на нас глазами,
Но как у змей был хвост его велик.

Мохнатые две лапы под плечами.
А грудь, бока и весь хребет, как жар,
Испещрены узлами и кружками.

Цвета одежд у Турок и Татар
С изнанки и с лица не столько ярки;
Не так сплетен Арахны дивный дар.

Как иногда лежат на взморье барки,
Полу в воде, полу в песке до ребр,
И как у вод, на бой готовясь жаркий,

Сидит, в стране обжор немецких, бобр:
Так на краю, обвившем степь гранитом,
Лежал дракон, с лица приветно добр.

Он хвост крутил в пространстве, мглой покрытом,
Как скорпион, вращая острием,
Вооруженным жалом ядовитым.

«Теперь, — сказал учитель мой, — сойдем
С дороги нашей к лютому дракону,
Простертому на берегу крутом».

И мы спустились вправо по наклону
И пять шагов по берегу прошли,
Чтоб от огня найти там оборону.

Как скоро мы к дракону подошли,
Вдали узрел я на песке собранье
Теней, сидевших на краю земли.

Тогда мой вождь: «Чтоб полное познанье
О круге сем ты мог отсель извлечь,
Поди, — сказал, — взгляни на их страданье;

Но коротка твоя да будет речь.
А я склоню его первоначально
Дать в помощь нам громаду мощных плеч».

Так берегом я к точке самой дальной
Седьмого круга шел один, пока
Пришед к толпе, сидевшей там печально.

Из их очей сверкала их тоска:
То там, то здесь руками тушат духи
То пыл огней, то знойный жар песка.

Так точно псы, в дни жара и засу́хи,
То рылом чешут, то ногой, где их
Кусают блохи, оводы, иль мухи.

Я заглянул в лицо теней иных,
На коих тлели клочья огневые;
Но никого не мог узнать из них.

Зато я зрел у каждого на вые
Мешок, имевший разный знак и цвет:
В него впивались взоры их немые.

И я увидел, ближе подошед,
На желтом кошельке предмет лазурный
И был со львом по виду схож предмет.

И далее я зрел как кровь пурпурный
Мешок, на коем молока белей
Написан гусь. — И вот, со злостью бурной,

Один, имевший на суме своей
На белом поле супрось голубую,
Вскричал: «Чего ты смотришь в яме сей?

Прочь, дерзкий! прочь! Но если ты живую
Имеешь душу, ведай: Витальян
Соседом мне тут сядет одесную.¹

Я, Падуанец, здесь между гражда́н
Флоренции; тут часто диких орды
Кричат: Приди, наш славный атаман,

И принеси три клюва с — герб твой гордый!»
И, скорчив рот, он высунул язык,
Как бык, когда он лижет влагу с морды.

И я, страшась, что слишком вдаль проник,
(А вождь велел не медлить мне в долине)
Пошел от злых; они ж подняли крик.

Уж мудреца нашел я на вершине
Чудовища и со спины крутой
Он мне кричал: «Будь смел и си́лен ныне:

Здесь сходят вглубь по лестнице такой!
Сядь впереди, а чтоб хвостом он раны
Не мог нанесть, я сяду за тобой».

Как тот, к кому близка уж знобь² квартаны³
Когда уже синеет цвет ногтей,
Трясется весь, лишь взглянет на туманы:

Так я дрожал от сказанных речей;
Но как герой войска для предприятья,
Так он бодрил меня на подвиг сей.

Воссев на плечищах, хотел сказать я:
«О вождь!.. — но голос, как я ожидал,
Не вышел. — …вождь, прими меня в объятья!»

Но он, который столько раз спасал
Меня в аду, едва я взлез, руками
Обвил меня и, крепко сжав, сказал:

«В путь, Герион, широкими кругами,
Но медленней спускайся: не забудь,
Что новый груз подъемлешь ты плечами!»

Как от земли корабль уходит в путь
Назад, назад: так вдаль он отступает;
И, на простор вступив, туда, где грудь

Его была, вдруг хвост он обращает
И бьет хвостом, как угрь, свирепый зверь,
И лапами он воздух загребает.

Нет! не сильней ты трепетал, поверь,
О Фаетон, когда бразды⁴ оставил,
Зажегши твердь, как видно и теперь;

Иль ты, Икар, когда огонь расплавил
На крыльях воск, и вслед тебе отец
Кричал: «О сын, ты худо путь направил!» —

Как я дрожал, когда со мной певец
Взлетел, когда в воздушном океане
Все, кроме змия, скрылось наконец.

Он тихо, тихо плыл, кружась в тумане
И нисходя; но я лишь замечал,
Что ветр в лицо и снизу дул в буране.

Уже, от нас направо, я внимал,
Как водопад шумел, ревел под нами,
И я, нагнувшись, взор на дно вперял.

И больший страх я чуял над волнами.
И, в трепете, я мог сидеть едва,
Услышав вопль и огнь увидев в яме.

Тут я узрел, чего не зрел сперва,
Как змий, кружась, спускался в омут душный
Меж ярых мук отчаянного рва.

И как соко́л, свершив полет воздушный,
Когда ни птиц, ни чучел не нашел,
При криках ловчего: «О, непослушный!»,

Вдруг кольцами спускается на дол
И от ловца вдали один садится,
Измученный полетом, дик и зол, —

Так Герион в глубокий ров стремится,
Чтоб сбросить нас к подножию скалы,
И, облегчен от груза, снова мчится,

Скрываясь в мраке с быстротой стрелы.

« Часть 1 «Ад». Песнь 16

Часть 1 «Ад». Песнь 18 »