Песнь XIII

Еще Кентавр не перешел пучины,
Как в дикий бор вступили мы одни,
Где ни единой не было тропины.

В нем, скорчившись, растут кривые пни;
В нем все темно, без зелени, без цвета;
В нем яда полн бесплодный терн в тени.

В такую глушь, в такую дичь, как эта,
Не мчится вепрь с возделанных полей
В стране между Чечины и Корнета.

Вьют Гарпии там гнезда из ветвей,
Прогнавшие с Строфад Энея криком,
Пророческим предвестником скорбей.

На крыльях длинных, с человечьим ликом,
С когтьми на лапах, с чревом птиц, они
На страшных пнях кричат в смятенье диком.

«Пока мы здесь, — сказал учитель мне, —
Узнай, мой сын, ты во второй долине,
И будешь ты дотоле в сей стране,

Пока к ужасной не придешь пустыне;
Смотри ж теперь: ты здесь увидишь то,
Что подтвердит слова мои отныне».

Со всех сторон я слышал вой; но кто
Стонал и выл, не зрел я, и в смятенье
Я стал, от страха обращен в ничто.

Вождь, думаю, мог думать, что в сомненье
Подумал я: не скрылся ли в кусты
От нас народ, рыдавший в отдаленье;

И потому сказал он: «Если ты
Одну хоть ветку сломишь в роще темной,
То вмиг рассеются твои мечты».

Вблизи от нас терновник рос огромный:
Я ветвь сломил с него; но он с тоской:
«За что ломаешь? — простонал мне томно,

И, потемнев от крови пролитой,
Вскричал опять: «Что множишь мне мученья?
Иль жалости не знаешь никакой?

Когда-то люди, ныне мы растенья;
Но будь мы души змей самих, и к ним
Иметь ты должен больше сожаленья».

Как с одного конца горит, другим
И пенится и стонит прут зеленый
И по ветру, треща, бросает дым —

Так здесь из ветви, издававшей стоны,
Струилась кровь и, бросив ветвь, я стал,
Как человек внезапно устрашенный.

«Злосчастный дух! — мудрец мой отвечал. —
Когда б сперва поверил он преданью,
Которое в стихах я рассказал, —

Он до тебя не прикоснулся б дланью.
Я сам скорблю, что ваш чудесный плен
Подвиг меня к такому испытанью.

Скажи ж, кто ты; а он тебе взамен
Возобновит величье славы шаткой,
Пришедши в мир из мрака адских стен».

И терн: «Так сильно манишь речью сладкой,
Что я молчать не в силах, и на миг —
О выслушай! — прильну к беседе краткой.

Я тот, кому от сердца Фридерик
Вручил ключи, чтоб отпирал по воле
И запирал я дум его тайник,

Для всех других уж недоступный боле;
Теряя сон и силы для трудов,
Я исполнял свой долг в завидной доле.

Развратница, что с кесарских дворцов
Бесстыдных глаз вовек не отвращала, —
Смерть общая и язва всех веков —

Против меня сердца воспламеняла
И, Августу то пламя передав,
Свет радости в мрак скорби обращала.

Тогда мой дух, в отчаяние впав,
Мечтал, что смерть спасет от поношенья,
И, правый, стал перед собой неправ.

Клянусь корнями юного растенья:
Всегда хранил я верности обет
Монарху, столь достойному почтенья.

Когда ж из вас один придет на свет,
Пусть честь мою спасет от поруганья
И отразит завистников навет».

Тут он замолк, и, полный состраданья,
Сказал мне вождь: «Минут теперь не трать
И спрашивай, коль есть в тебе желанья».

Но я ему: «Сам вопроси опять
О том, что знать полезным мне считаешь:
Душа скорбит; нет сил мне вопрошать!»

«О бедный узник! если ты желаешь,
Чтоб просьб твоих не пре́зрел человек,
Благоволи нам объяснить, коль знаешь,

Как в эти пни, — учитель мой изрек, —
Вселились души? о скажи: в сем теле
Останутся ль они в плену навек?»

Тогда вздохнул колючий терн тяже́ло,
И вздох потом сложился так в слова:
«Короток будет мой ответ отселе.

Как скоро дух все узы естества,
Свирепый, сам расторгнет: суд Миноса
Уж шлет его в жерло́ седьмого рва.

И дух, упав в дремучий лес с утеса,
Ложится там, куда повергнет рок,
Где и пускает стебль как колос проса.

И стебль растет, искри́влен и высок,
И Гарпии, кормясь его листами,
Творят тоску и для тоски исток.

Подобно всем, пойдем мы за телами,
Но в них не внимем: правый суд Небес
Нам не отдаст, что отдали мы сами.

Мы повлечем их за собою в лес:
У каждого из нас в бору угрюмом
Повиснет тело на ветвях древес».

Вниманья полн, весь предан грустным думам,
Еще я ждал от терна новых слов,
Как вдруг я был испуган страшным шумом.

Так человек, пред кем из-за дерев
Несется вепрь, и в след за ним борзые,
Внимает треску сучьев, лаю псов.

И вот, налево, бледные, нагие,
Несутся двое с скоростью такой,
Что вкруг ломают сучья пней кривые.

Передний выл: «О смерть, за мной! за мной!»
Меж тем другой, не столько быстроногий:
«О Лан, — вопил, — с потехи боевой

При Топпо, так тебя не мчали ноги!»
И прибежав к кусту во весь опор,
Запыхавшись, к нему припал в тревоге.

За ними вдруг наполнили весь бор
Станицы псиц¹ голодных, черной масти,
Как стаи гончих, спущенных со свор.

Укрывшийся не избежал их пасти:
Псы, растерзав его в куски, в куски,
Размыкали² трепещущие части.

Тут вождь подвел меня за кисть руки
К тому кусту, который, кровью рдея,
Вотще³ стонал от боли и тоски

И говорил: «О Якоп Сант’Андреа!
Зачем ты скрылся за кустом моим?
За что терплю я за грехи злодея?»

Тогда мой вождь, остановясь пред ним,
Спросил: «Кто ты, струящий кровь с слезами
Из стольких ран, злой горестью крушим?»

А он: «О души, вам же небесами
Дано увидеть страшный стыд того,
Чьи ветви так растерзаны пред вами,

Сберите их вкруг терна моего!
Я в граде жил, сменившем так коварно
Старинного патрона своего.

За то он губит град неблагодарный
Своим искусством, и когда бы снят
Был истукан его с моста чрез Арно,

То граждане, средь пепла и громад,
Оставленных Аттилой при разгроме,
Вотще б трудились, воздвигая град.

Повесился там в собственном я доме!»

« Часть 1 «Ад». Песнь 12

Часть 1 «Ад». Песнь 14 »