Песнь X

Вот узкою тропинкой, меж стенами
Сей крепости и зрелищем скорбей,
Пошел мой вождь, а я за раменами.¹

«О высший ум, с кем в адской бездне сей
Вращаюсь я, твоей покорный воле, —
Наставь меня премудростью своей.

Могу ль узреть, — спросил я, — в этом поле
Томящихся в могилах? крыши с них
Приподняты и стражи нет уж боле?»

А он в ответ: «Запрутся все в тот миг,
Когда придут с полей Иосафата
И принесут тела из недр земных.

Тут погребен со школою разврата
Тот Эпикур, который мир учил,
Что с телом дух погибнет без возврата.

Здесь твой вопрос, что мне ты предложил,
А вместе с тем и тайное сомненье
Сейчас решатся в лоне сих могил».

Но я: «Мои вождь, души моей мышленье
Я утаил для краткости в речах,
К чему ты сам давал мне наставленье».

«Тосканец, ты, что в огненных стенах
Живой ведешь беседу так прекрасно,
Благоволи помедлить в сих местах!

Звук слов твоих мне обнаружил ясно,
Что в благородной ты стране возник,
Где, может быть, клянут меня напрасно».

Внезапно здесь исторгся этот крик
Со дна могил и, ужасом объятый,
Я к моему учителю приник.

«Что делаешь? — сказал мне мой вожатый,
Оборотясь. — Перед тобой возстал
До пояса дух гордый Фаринаты».

К его лицу я взоры приковал;
А он возстал, подняв чело и плечи,
Как будто ад и муки презирал.

И меж гробов к герою страшной сечи
Толкнул меня поспешно мой певец,
Сказав: «Твои да будут кратки речи!»

Когда ж у гроба стал я наконец,
Дух, на меня взглянув, почти с презреньем
Спросил: «Кто предки у тебя, пришлец?»

А я, пред ним стоя с благоговеньем,
Не утаив, все высказал вполне.
Тогда нахмурил брови он с смущеньем

И рек: «Враги то злые были мне
И партии моей и нашим дедам:
За то я дважды их громил в войне».

 «Ты их громил, но возвратились следом
Они отвсюду, — я в ответ сказал. —
Твоим же путь к возврату был неведом!»

Тут близ него из гроба приподнял
До подбородка лик другой безбожный:
Он на коленях, думаю, стоял.

Вокруг меня водил он взор тревожный,
Как бы желая знать, кто был со мной;
Когда же луч угас надежды ложной,

Он, плача, вскрикнул: «Если в мир слепой
Проникнул ты таланта высотою,
То где же сын мой? что ж он не с тобой?»

Но я ему: «Иду не сам собою:
Там ждет мой вождь, за кем иду вослед;
Его твой Гвидо презирал с толпою».

Казнь грешника и слов его предмет,
Кто был сей дух, мне объяснили вскоре,
И потому так прям был мой ответ.

Вдруг, выпрямясь, вскричал он в страшном горе:
«Как? презирал! уж нет его в живых?
Уж сладкий свет в его не блещет взоре?»

Когда заметил он в очах моих
Сомнение, тревогу беспокойства,
Он навзничь пал и навсегда затих.

Меж тем другой, муж силы и геройства,
Не двинув выи, не склоняя плеч,
Являл в лице души надменной свойства.

«Да! — продолжал он прерванную речь. —
Мысль, что досель мое в изгнанье племя,
Крушит меня сильней, чем эта печь.

Но лик жены, гнетущей злое семя,
В пятидесятый раз не проблеснет,
Как взвесишь сам, сколь тяжко это бремя.

О, если мир тебя прекрасный ждет,
Скажи: за что с такою нелюбовью
Законами гнетете вы мой род?»

И я: «Тот бой, что залил нашей кровью
Всю Арбию, в ней воды взволновав,
Подвиг нас в храме к этому условью».

Тут он вздохнул, главою покачав,
И молвил: «Я ль один виновен в этом?
И не имел ли я на это прав?

Но там, где общим решено советом
Развеять в прах Флоренцию, лишь я
Защитником ей был пред целым светом».

«Да обретет же мир твоя семья!
А ты, — сказал я, — развяжи мне сети,
В которых мысль запуталась моя.

Коль понял я, мрак будущих столетий
Со всеми их делами вам открыт;
Но в настоящем — вы сомненья дети».

А он: «Мы зрим, как дальнозоркий зрит,
Лишь только то, что вдалеке таится:
Еще нас этим Высший Вождь дарит.

Когда ж событье близко, иль свершится,
Тогда нам очи кроет темнота:
Мир скрыт для нас, коль весть к нам не домчится.

Но ты поймешь, что дар сей как мечта
Рассеется в тот миг, когда судьбою
Затворятся грядущего врата».

Тут я сознал проступок свой с тоскою
И рек: «Скажи соседу своему,
Что сын его еще живет со мною.

Я лишь затем не отвечал ему,
Что было мне в то время непонятно
То, что теперь ты разрешил уму».

Уж призывал меня мой вождь обратно
И потому я духа умолял
Сказать: кто с ним погиб здесь невозвратно.

«Лежу средь тысяч, — он мне отвечал, —
Тут Кардинал с могучим Фридериком;
Но о других не спрашивай!» — Сказал

И скрылся. Я ж, в смущении великом,
Задумавшись от слышанных угроз,
Шел к древнему поэту с грустным ликом.

Подвигся он и, взыдя на утес,
Спросил: «Скажи: что так тебя смутило?»
И я ему ответил на вопрос.

«Запомни же, что сказано здесь было,
И все в душе, — он рек, — запечатлей!»
И, перст поднявши, продолжал уныло:

«Когда увидишь дивный блеск лучей
В очах прекрасной, им же все открыто,
Тогда узнаешь путь грядущих дней».

Я шел налево под его защитой.
И мы от стен в центр города пошли
Тропинкою, в долине той прорытой,

Где адский смрад всходил со дна земли.

« Часть 1 «Ад». Песнь 9

Часть 1 «Ад». Песнь 11 »