Василиса Микулична (пер. Нечаева)

---

В славном городе было во Киеве, у стольного князя у Владимиру, шёл пир горой, пированьице.

Подколенные князья со боярами, именитые люди торговые и все гости званые на том пиру наедались, напивались, порасхвастались. Один хвалится силой–храбростью, другой хвастает свой знатностью, третий хвастает богачеством; кто–то хвалится дорогим конём, иной хвастает шелковым портом; умный хвалится  отцом-матерью, а глупый хвастает молодой женой

А один гость за столом сидит, не ест, не пьёт, не кушает, белой лебеди не рушает и ничем не похваляется;

Подошёл к нему Владимир-князь, начал спрашивать, стал добру молодцу выговаривать:

– Ты чего, славный гость земли Черниговской, молодой Ставёр Годинович, не пьёшь, не ешь, не кушаешь, белой лебеди не рушаешь да ничем и не хвалишься? Аль нет у тебя золотой казны, нету городов с пригородками да богатых сёл с присёлками? Аль не славны твои отец с матерью?

Отвечает Ставёр, сын Годинович:

– Золотая казна у меня тощится, да негоже тем добру молодцу выхвалятися. земли мои меряны, а на тех землях стоять города с пригородками, богатые сёла с присёлками, и то мне, молодцу, не в похвальбу. табуны моих коней не считаны, а всего добра-богачества и сметы нет. Да и тем мне не стать выхвалятися. Славны мои отец с матерью, да и то мне, добру молодцу, не в похвальбу. А буде мне и есть чем мне, Ставру, гордиться, похвалятися – так моей молодой женой Василисой Микуличной, родной дочерью славного русского богатыря- пахаря Микулы Селяниновича. Краше моей Василисы Микуличны никого на свете нет: она ростом, дородством, угожестью всех затмит; глаза синие с поволокою, поглядит – рублём подарит, брови чёрные, густые- соболиные, щёки алые горят, будто маков цвет; шея белая- лебединая, а походка у красавицы павлиная. Засмеётся – золото повьётся, расплачется – жемчуг покатиться; силой- храбростью вся в могучего отца, Микулу Селяниновича, а приветливостью-лаской в свою родну матушку; умом-разумом да сноровитостью такова удалась, что весь стольный Киев купит и продаст, твоих князей-бояр вокруг пальца обведёт и самого тебя, Владимир-князь, с ума сведёт!

– Вот какова моя Василиса Микулична! Так мне ль не похваляться молодой женой: на белом свете ей равных нет!

– Всем князьям да боярам те слова не полюбилися, а Владимиру-князю похвальба в обиду пришла.

И все, кто был на пиру, приумолкнули. Князья – бояре по-недоброму на Ставра глядят, а Владимир – князь испроговорил:

– Ай же слуги мои верные, вы берите Ставра под белые руки, посадите Ставра в погреба глубокие. Пусть-ко жена его из темницы повыручит: всех князей-бояр вокруг пальца обведёт да меня, Владимира, с ума сведёт.

Посадили Ставра в темницу за крепкий замок, за решётки железные.

А был у Ставра верный слуга – паробок.

Он садился на добра коня и скорым-скоро поехал в Чернигов-град.

Старина-былина скоро сказывается, добрый молодец в пути спешит-торопится. И вот приехал он во Чернигов-град прямо на широкий двор Ставровых палат белокаменных, привязал коня к столбу точёному ко тому ли кольцу золочёному, на пяту в палатах двери поразмахивал. В светлой горнице крест клал по-писанному, а поклоны вёл по-учёному: на четыре стороны низко кланялся, а хозяйке поклонился во особицу. А в ту пору у Василисы Микуличны была собрана застолица – весёлый пир.

Гости званные сидели вокург стола дубового, пили-ели, угощалися, вели беседу задушевную.

Проговорил тут верный слуга – паробок:

– Ай Василиса Микулична! Ешь ты, пьёшь да с гостями беседу ведёшь, над собой невзгоды не ведаешь. а ведь беда-невзгода над тобой стряслась. Молодой Ставёр Годинович на пиру у стольного князя Владимира похвалился тобой, молодой женой, что ты город Киев купишь и продашь, всех князей-бояр вокруг пальца обведёшь и самого Владимира стольного с ума сведёшь. Вот за это хвастовство, за эту похвальбу прогневались Владимир-князь да подколенные князья со боярами и посадили Ставра Годиновича в темницу за крепкий замок, за железные стены решётчатые…

Как услышала те речи Василиса Микулична, она вскочила из-за стола дубового:

– Не до пира мне, гости желанные, не до беседушки! Вы ступайте, расходитесь по своим дворам, а я, горюшка-горькая, подумаю, как мне невзгоду избыть, мою надёжу, молодого Ставра Годиновича, из тюрьмы-неволи повыручить.

Разошлись гости званные, разъехались, а Василиса Микулична принялась думу думати: «Золотой казной Ставра не выкупить, силой бранной Ставра из неволи не выручить – не собрать такой дружины храброй во Чернигове. Буде только хитрость – мудростью да затейными бабьими увёртками я могу мою надёжу – молодого Ставра из тюрьмы повыручить».

Тут вскочила она на резвы ноги, брала ножницы острые, обрезала свои косы долгие, завила кудри по-молодецкому.

Надевала штаны чёрно-бархатные, на ножки-сапожки – зелён сафьян. Носки у сапожек шильцем острые – около носочка яичко кати, а под пятой – воробей пролетит.

Собиралась-наряжалась, стала добрым молодцем Васильем Микуличем. Шапонька на нём соболиная, ушиста-пушиста завесистая, покрывала кудёрки жёлтые. Всё убранство на ней да доспехи – богатырские. Отобрала-выбирала дружинушку хоробрую: сорок молодцов – удалых стрельцов. Заходила в конюшню стоялую, вывела жеребчика неезжанного. Взнуздала добра коня, потничек накладывала войлочек, на войлочек седёлышко черкасское, черкасское седёлышко, недержанное и двенадцать шелковых подпругов затягивала. Пряжки у подпругов чиста золота, шпенёчки в пряжках и седельные стремена – булатные. То не ради басы-красы, а ради крепости: шёлк, он не рвётся, булат не гнётся, не ломается, красное золото не ржавеет.

Видели, как Василиса Микулична на коня садилась, да не видели, как со двора укатилась, только пыльная курева столбом поднялась.

Скоро старина – былина говорится-спевается, а удалая поляница со своей дружиной всё вперёд подвигается.

На полпорища от стольного города Киева пораздёрнула шатры белополотнянные, оставила в шатрах свою дружину: сорок молодцов – удалых стрельцов, а сама поехала ко Владимиру Солнышку. Среди двора широкого коня оставила и вошла в палаты княженецкие.

Она крест там кладёт по-писаному, поклоны ведёт по-учёному: бьёт челом, низко кланяется на все четыре стороны, а Владимиру-князю во особицу:

– Здравствуй, Солнышко Владимир стольно-киевский со своей княгиней со Апраксией, с молодой племянницей Забавой Путятичной!

Ласково, приветливо князь Владимир поздоровался, стал гостя выспрашивать:

– Кто ты есть таков, удалый добрый молодец; из каких земель, из какой орды и какого роду-племени да как тебя по имени звать, величать по отчеству? И куда ты теперь путь держишь?

Поклонился молодец князю Владимиру:

– Приехал из земли Ляховицкой, я сын короля Ляховицкого, зовут меня Васильем Микуличем. А приехал к тебе, князь Владимир стольно-киевский, я о добром деле – о сватовстве на твоей на любимой племяннице, молодой Забаве Путятичне. Что ты скажешь мне в ответ, Солнышко Владимир-князь?

Отвечает на те речи Владимир-князь:

– За честь тебе, королевский сын Василий Микульевич, спасибо. Я с племянницы воли не снимаю да и неволить её не стану. Пойду с ней да с княгиней Апраксией посоветуюсь.

Приходит он в терем к Апраксии и говорит таково слово:

– Ай же ты княгиня Апраксия да любимая наша племянница, молодая Забава Путятична, вы ведь слышали, да и видели, как приехал к нам из земли Ляховицкой королевский сын, молодой Василий Микульевич. Он о добром деле, о сватовстве: сватает тебя, любимая племянница. что же мне жениху сказать?

В один голос говорят в ответ княгиня Апраксия и молодая Забава Путятична:

– Ай и что у тебя сегодня на разуме? Ты просватываешь девицу за женщину, ведь наделаешь ты смеху по всей Руси. Ведь, это есть, государь, женщина. Речь у неё с провизгом и походочка частенькая, пальцы на руках тонкие, женские, где перстни – жуковинья были, то место знать, и на лавке она сидит всё по-женскому. Не отдавай ты девицу за женщину!

Проговорил князь Владимир стольно-киевский:

– Как же мне быть, что в ответ сказать? Пойду ещё раз посмотрю, сам жениха поотведаю.

Говорит он гостю таковы слова:

– Не угодно ли тебе, королевский сын Василий Микульевич, с пути-дороги сходить в тёплую парную баенку, помыться-попариться?

Отвечает Василий Микульевич:

– Благодарствую, Солнышко Владимир- князь стольно – киевский! Сходить в баню с дороги не худо бы.

Василиса Микулична увёртлива-лукавая. Как истопилась только банька, выпускала из конюшни жеребчиков неезженных. жеребчики были резвые, разыгрались, по широкому двору разбегались. Загляделся, засмотрелся на них Владимир-князь. А Василиса Микулична скорым-скоро поспешила в баньку, намылась там, напарилась. Идёт в палаты княженецкие, а навстречу Солнышко князь Владимир:

– Что ты, дородный добрый молодец, так недолго был в тёплой баенке, скоро умылся, управился?

– У тебя, князь Владимир, справы по-княжески да по-домашнему, а моё дело дорожное, мне не стать прохлождаться, долго париться. я жду, что ты скажешь, ответишь мне?

Воротился князь из баенки. Он намылся, напарился, стал племянницу спрашивать, молодой Забаве Путятичне выговаривать:

– Я отдам тебя замуж за королевского сына Ляховицкой земли, за славного Василия Микульевича!

– Ой да любимый ты мой дядюшка, Владимир-князь стольно-киевский! Я видела гостя и приметила: либо девица это, либо женщина. Пальцы тоненькие, как у женщины, от колец-жуковиньев на пальцах след, по походке, по голосу да по всем приметам-признакам – это женщина, и ты хочешь просватать меня, девицу, за женщину!

Заговорила тут княгиня Апраксия:

– Можно узнать, коль гостя в спальню позвать: проспит ночь с вечера до утра, тогда поглядим. Буде у изголовья останется широкая, глубокая вмятина-ямина, то мужчина спал со плечами богатырскими.

Внял Солнышко князь Владимир совету и вымолвил:

– Надо гостя с почётом принять, князей – бояр позвать поужинать.

В княжеском житье не пиво варить, не вина курить – всего вдоволь. пораздёрнули столы, стали пир пировать, гостей потчевать. а как окончился пир, проговорил Солнышко Владимир-князь:

– Не угодно ли тебе, гость дорогой Василий Микульевич, после трудной дороги да после баенки на перине пуховой лечь спать-почивать.

– Благодарствую за хлеб – соль, за угощение. А отдохнуть с дороги не мешало бы.

Василиса Микулична была хитра – мудра, догадливая: переклала подушки, где ногам быть, и уснула она крепким, непробудным сном.

На другой день, рано поутру, как только вышла из спальни Василиса Микулична, улучили время Владимир со княгиней Апраксией, глянули на пуховик, на перину, увидали в изголовье у подушек глубокую, широкую яму – вмятину:

– Ну вот, видишь, – говорит князь Владимир, – добрый молодец тут спал, а не женщина, гляди, какая вмятина под плечами.

А Забава Путятична одно твердит:

– Свет – государь мой дядюшка! Не насмеши ты весь русский народ, не выдавай ты девицу за женщину. Говорит она нежно, тоненько, по-женскому, и всем сложеньем своим она есть женщина.

Испроговорит Владимир князь:

– Будь по-твоему, моя любимая племянница, молодая Забавушка Путятична. Ещё раз испытаю жениха, поотведаю.

Приходит он к жениху из Ляховицкой земли:

– Удалый добрый молодец, молодой Василий Микульевич! Не угодно ли тебе с моими боярами поразмяться-потешиться, идти с ними на широкий двор да стрелять там в колечко золочёное и попасть-угодить в остриё во ножовое, чтоб раскололась стрелочка надвое, половинки стрелочки чтоб были мерой одни и весом равны?

Отвечает Василий Микульевич:

– Остались мои стрельцы-молодцы во чистом поле, во белых шатрах. Видно, надобно мне самому поотведати, самому с твоими боярами потешиться.

И выходит после этого на широкий двор. Первым там стрелял боярин княженецкий.

Он первый раз стрелил, не дострелил.

Другой раз стрелил да перестрелил, а его третья стрела вовсе в сторону ушла.

– Стреляй-ка ты теперь, Василий Микульевич, – ему князь говорит.

Гость натягивал тугой лук, отпускал тетиву шелковую; запела тетива, полетела стрела калёная, угодила прямо в центр кольца золочёного, во то ли во ножовое остриё, рассекалась стрела надвое. Половинки стрелы мерой одинаковы и весом равны. И тут проговорил Василий Микульевич:

– Ну вот и в стрельбе я потешился, а ведь приехал сюда не на стрельбище, а о добром деле, о сватовстве. Что ты мне скажешь, князь Владимир Солнышко?

Говорил Владимир стольно-киевский:

– А пойду я с племянницей подумаю да с княгиней Апраксией посоветуюсь.

Приходит ко княгине да к племяннице и говорит таковы слова:

– Сколько я пытал да проведывал, по всему видать, что гость из земли Ляховицкой, молодой Василий Микульевич, есть дородный добрый молодец, а вы напраслину на него наговаривали. Вот сейчас только он из лука стрелял с первого разу в золочёное кольцо попал, в золочёное кольцо, во ножово остриё, рассекал стрелу, обе надвое, обе половины мерой одинаковы и весом равны. А мой лучший стрелок и в кольцо не попал.

Заломила руки Забава Путятична:

– Ой тошно мне, тошнёшенько, любимый ты мой дядюшка, князь Владимир стольно-киевский! Вздумал ты просватать меня, девицу, за женщину! Сколько раз я говорила, что повадки – приметы у гостя – жениха все женские. Насмешишь ты этой свадббой весь народ, заставишь меня, девушку, со стыда сгореть. Ведь говорила тебе о том и дединка княгиня Апраксия, а ты на своём стоишь, нас не слушаешь!

– Ну так что, – сказал на то Владимир-князь, – видно, надобно ещё в последний раз испытать жениха, попроведати!

Приходит он к Василию Микульевичу:

– Ах ты гой еси, гость дорогой, добрый молодец! Мои молодые бояре, борцы-молодцы, зовут тебя на широкий двор побороться- потешиться, силой- ухваткой померяться!

Отвечал Василий Микульевич:

– Есть у меня в дружине на то охотники, да остались те борцы – молодцы в чистом поле, во белых шатрах. Видно, придётся мне самому, королевскому сыну, бороться с твоими боярами, хоть и не по чину, да делать нечего.

И выходит он на широкий двор; стал Василий Микульевич бороться.

Того ухватит в правую руку, другого в левую, а третьего, в середину толкнёт да и валит наземь сразу по трое.

Каких бросит, те и с места не встают, лежат и поойкивают.

Испроговорит Владимир стольно-киевский:

– Молодой Василий сын Микульевич! Укротико своё сердце богатырское! Пойдём-ка лучше поиграем с тобой в шахматы, в дорогие тавлеи золочёные!

Отвечает дородный добрый молодец:

– Как ехал сюда, я про то не знал: игроки у меня дома оставлены. разве что сесть самому поиграть.

А Владимир-князь князей-бояр позвал, что ни есть лучших игроков за стол посадил.

Сперва гость обыграл князя с княгинею и одного за другим всех князей-бояр, самых лучших игроков княжеских, и сказал князю Владимиру:

Солнышко Владимир стольно-киевский, я гощу у тебя уже который день, с твоими князьями-боярами потешился: в кольцо стрелял золочёное, во то ли в остриё во ножовое, и боролся с ними, и в шахматы играл с тобой, князь Владимир, с княгиней Апраксией да с ближними боярами твоими, со князьями подколенными. А ведь приехал я о добром деле, о сватовстве на твоей племяннице молодой прекрасной Забаве Путятичне. Ты, князь, всё думу думаешь, всё советуешься, мне ответа не да, не нет не вымолвишь. у меня дело дорожное, ждать мне больше некогда. буде честью невесту отдашь, станем пир пировать, станем свадьбу играть. а по чети не отдашь, я с войском приду и силой возьму!

Не пошёл Владимир-князь племянницу спрашивать, стал он Забаву Путятичну просватывать. Рукобитье-сговор сделали. В княжеских палатах белокаменных дубовые столы раздёрнули, всяких яствушек сахарных, разносолов, кушаньев, зелена вина да питьёв медвяных наставили. Созвали гостей со всех волостей: тут князья подколенные, бояре ближние, славные могучие богатыри, именитые купцы – гости торговые да посадские люди собралися, и начался пир горой, пированье-столованье.

Гости пьют-едят, угощаются, разговор ведут, беседу весёлую, только жених да невеста невеселы сидят.

Они не пьют, не едят, не кушают, белых лебедей не рушают, разговоров весёлых не слушают. А свадебный пир идёт уж третий день. Солнышко Владимир-князь стольно-киевский наливает чару, полтора ведра, подносит эту чару жениху с невестой и говорит таковы слова:

– По обычаю нашему русскому жених с невестой из одной чары пьют на свадебном пиру. Пейте и вы, Василий Микульевич да любимая моя племянница, молодая Забава Путятична, эту чару во здравие!

Жених с невестой эту чару выпивали, да веселья у них не прибавилось.

Покричали гости «горько», стали спрашивать:

– Чего, Василий Микульевич да Забава Путятична, невеселы, свои буйны головы повесили?

Тут и князь Владимир стал спрашивать, жениха начал выпытывать:

– А ведь сущую правду гости молвили. Ты чего, Василий Микульевич, зхатуманился-запечалился, опустил буйну голову ниже плеч, али недоволен чем? Либо недужится, худо можется?

Отвечал жених Василий Микульевич:

– Благодарствую, Солнышко Владимир стольно-киевский! Я здоров и доволен всем. А схудоумилося мне: пала дума на сердце о родимой стороне. Что там теперь деется? Здоровы ли мои родители: король с королевой земли Ляховицкой? Коли бы ты позвал музыкантов-гусляров поиграть, порассеять мою грусть-тоску. Гуслярами, музыкантами ведь Киев славится!

Не медля князь Владимир велел гусляров позвать. Завели гусляры песни весёлые играть, а жених по-прежнему печальный сидит, затуманенный да кручиненный. Он послушал, послушал гусляров и вымолвил:

– Слушал я, Солнышко Владимир стольно-киевский, что есть у вас в Киеве чудо-музыкант, гусляр Ставёр Годинович. Он горазд играть на гуслях звончатых. Послушать бы мне того гусляра, может, может, и развеялась бы моя грусть-тоска!

Поразмыслил князь Владимир, приздумался: «Мне как выпустить из тюрьмы Ставра, так не видать Ставра, а не выпустить Ставра, так разгневить гостя». Не посмел он жениха разгневить и выпустил из тюрьмы Ставра Годиновича. Привели его в палату столовую, и принялся Ставр на гуслях играть. Развеселился Василий Микульевич, говорит таковы слова:

– А помнишь ли ты, Ставёр, памятуешь ли, когда были мы с тобой ещё маленькие, приезжал я со своим батюшкой, королём земли Ляховецкой, во Чернигов-град, и мы с тобой вместе грамоте училися, а ты часто ко мне в доску заглядывал да мои письмена списывал?

А Ставёр Годинович в те речи не вчуется, разговор мимо уха пропускал:

– Я с тобой грамоте не учивылся.

Тут ещё раз гость-жених спрашивает:

– А помнишь ли ты, Ставёр, вспоминаешь ли, как в ту пору, когда я был у вас в Чернигове, мы с тобой на улицу побегивали, в игры ребячьи поигрывали. Я задорен, сноровист был на выдумки, а ты ещё сноровистее да ухватистее и всегда меня обыгрывал-переигрывал. А Ставёр Годинович в разговор не вдавается да своё твердит: Я не знаю тебя, не ведаю и ни в какие игры в малолетстве с тобою не игрывал.

Проговорил Василий Микульевич:

– Солнышко Владимир стольно-киевский! Отпусти-ка ты гусляра съездить со мной во чисто поле до моих шатров белополотняных посмотреть мою дружинушку хоробрую. Авось он признает кого из наших сверстников и вспомнит забавы наши десткие.

Думает Владимир стольно-киевский: «Мне отпустить Ставра, так не видать Ставра, а не пустить Ставра, так разгневить жениха».

И не посмел жениха прогневить. Отпустил Ставра съездить до белых шатров, посмотреть дружинушку хоробрую.

Приехали Василий Микульевич с гусляром Ставром во чисто поле со шатром белополотняным, слезали они со добрых коней.

Тут молодой Василий Микульевич скорым-скоро вбежал в свой нарядный шатёр. Там снимал он платье молодецкое, надевал на себя платье женское, вышел из шатра и вымолвил:

– Ну, а теперь, Ставёр, ты признал ли меня?

Говорил молодой Ставёр Годинович:

– Ах ты ай, молодая Василиса Микулична, моя верная жена, любимая семья! На пиру-то у князя Владимира будто затменье нашло, думал, вправду ты королевич из земли Ляховецкой, а что ты там была, мне и в ум не пришло. Не воротимся мы в Киевград, а уедем домой во Чернигов!

Отвечала ему Василиса Микулична:

– Мы не тати с тобой, не разбойники, чтоб тайком убегать домой. Мы воротимся ко князю Владимиру со княгиней со Апраксией да с князьями и боярами ближними. Надо пир допировать да за хлеб-соль, за угощенье спасибо сказать.

Приехали они ко князю Владимиру, и говорил тут Василий Микульевич:

– Солнышко Владимир стольно-киевский! За какую вину был посажен тобой Ставёр Годинович за решётку, за крепкий замок, в погреба глубокие?

Отвечал князь Владимир стольно-киевский:

– А похвастал он своей молодой женой, что князей-бояр всех повыманит – вокруг пальца обведёт, меня, Солнышка Владимира, с ума сведёт.

Говорила Василиса Микулична:

– Так что же у тебя теперь на разуме? Ты просватал девицу за женщину, молодую Забаву Путятичну за меня, за Василису Микуличну, и пируешь пир, играешь свадебку?

Тут князья-бояре все скосоротились. Солнышку Владимиру к стыду пришло. Повесил буйну голову ниже плеч, утопил ясны очи во сыру землю, сам проговорил таковы слова:

– Ай же ты, Ставёр, сын Годинович! Не пустым ты, вижу, хвастался! Ты отныне век по веку торгуй в Киеве-городе без пошлины!

На том старина-былина и закончилася.

А про Василису Микуличну да Ставра Годиновича поют эту песню век по веку: синему морю на тишину, а всем добрым людям на послушанье!

---

Былина «Василиса Микулична» в пересказе А. Н. Нечаева.