Картина II

---

Молодняцкое общежитие. Изобретатель сопит и чертит. Парень валяется; на краю кровати девушка. Oчкастый ушёл головой в книгу. Когда раскрываются двери, виден коридор с дверями и лампочки.

Босой парень (орёт). Где сапоги? Опять сапоги спёрли. Что ж мне их на ночь в камеру хранения ручного и ножного багажа на Курский вокзал относить, что ли?

Уборщик. Это в них Присыпкин к своей верблюди́хе на свидание затопал. Надевал — ругался. В последний раз, говорит. А вечером, говорит, явлюсь в обновлённом виде, более соответствующем моему новому социальному положению.

Босой. Сволочь!

Молодой рабочий (убирает). И сор-то после него стал какой-то благородный, деликатный. Раньше што? Бутыль с-под пива да хвост воблы, а теперь баночки ТЭЖЭ да ленточки разрадуженные.

Девушка. Брось трепаться, парень галстук купил, так его уже Макдональдом ругаете.

Парень. Макдональд и есть! Не в галстуке дело, а в том, что не галстук к нему, а он к галстуку привязан. Даже не думает — головой пошевелить боится.

Уборщик. Лаком дырки покрывает; заторопился, дыру на чулке видать, так он ногу на ходу чернильным карандашом подмазывал.

Парень. Она у него и без карандаша чёрная.

Изобретатель. Может быть, не на том месте чёрная. Надо бы ему носки переодеть.

B Сразу нашёлся — изобретатель. Патент заявляй. Смотри, чтоб идею не спёрли. (Рванул тряпкой по столику, скидывает коробку, — разваливаются веером карточки. Нагибается собрать, подносит к свету, заливается хохотом, еле созывая рукой товарищей.)

Все (перечитывают, повторяют). Пьер Скрипкин. Пьер Скрипкин!

Изобретатель. Это он себе фамилию изобрёл. Присыпкин. Ну, что это такое Присыпкин? На что Присыпкин? Куда Присыпкин? Кому Присыпкин? А Пьер Скрипкин — это уже не фамилия, а романс!

Девушка (мечтательно). А ведь верно: Пьер Скрипкин — это очень изящно и замечательно. Вы тут гогочете, а он, может, культурную революцию на дому проделывает.

Парень. Мордой он уже и Пушкина превзошёл. Висят баки, как хвост у собаки, даже не моет — растрепать боится.

Девушка. У Гарри Пиля тоже эта культура по всей щеке пущена.

Изобретатель. Это его учитель по волосатой части развивает.

Парень. И на чем только у этого учителя волоса держатся: головы никакой, а курчавости сколько угодно. От сырости, что ли, такие заводятся?

Парень с книгой. Н-е-ет. Он — писатель. Чего писал — не знаю, а только знаю, что знаменитый! «Вечёрка» про него три раза писала: стихи, говорит, Апухтина за свои продал, а тот как обиделся, опровержение написал. Дураки, говорит, вы, неверно всё, — это я у Надсона списал. Кто из них прав — не знаю. Печатать его больше не печатают, а знаменитый он теперь очень — молодёжь обучает. Кого стихам, кого пению, кого танцам, кого так... деньги занимать.

Парень с метлой. Не рабочее это дело — мозоль лаком нагонять.

Слесарь, засаленный, входит посредине фразы, моет руки, оборачивается.

Слесарь. До рабочего у него никакого касательства, расчёт сегодня брал, женится на девице, парикмахеровой дочке — она же кассирша, она же маникюрша. Когти ему теперь стричь будет мадмуазель Эльзевира Ренесанс.

Изобретатель. Эльзевир — шрифт такой есть.

Слесарь. Насчёт шрифто́в не знаю, а корпус у неё — это верно. Карточку бухгалтеру для скорости расчётов показывал.

Ну и милка, ну и чудо, —
одни груди по два пуда.

Босой. Устроился!

Девушка. Ага! Завидки берут?

Босой. А что ж, я тоже, когда техноруком стану да ежедневные сапоги заведу, я тоже себе лучшую квартирёнку пообнюхаю.

Слесарь. Я тебе вот что советую: ты занавесочки себе заведи. Раскрыл занавесочку — на улицу посмотрел. Закрыл занавесочку — взятку тяпнул. Это только работать одному скучно, а курицу есть одному веселее. Правильно? Из окопов такие тоже устраиваться бегали, только мы их шлёпали. Ну что ж — пошёл!

Босой. И пойду и пойду. А ты что из себя Карла Либкнехта корчишь? Тебя из окна с цветочками помани, тоже небось припустишься... Герой!

Слесарь. Никуда не уйду. Ты думаешь, мне эта рвань и вонь нравится? Нет. Нас, видите ли, много. На всех на нас нэповских дочек не наготовишься. Настроим домов и двинем сразу... Сразу все. Но мы из этой окопной дыры с белыми флагами не вылезем.

Босой. Зарядил — окопы. Теперь не девятнадцатый год. Людя́м для себя жить хочется.

Слесарь. А что — не окопы?

Босой. Врёшь!

Слесарь. Вшей сколько хошь.

Босой. Врёшь!

Слесарь. А стреляют бесшумным порохом.

Босой. Врёшь!

Слесарь. Вот уже Присыпкина из глазной двухстволки подстрелили.

Входит Присыпкин в лакированных туфлях, в вытянутой руке несет за шнурки стоптанные башмаки, кидает Босому. Баян с покупками. Заслоняет от Скрипкина откалывающего слесаря.

Баян. Вы, товарищ Скрипкин, внимания на эти грубые танцы не обращайте, оне вам нарождающийся тонкий вкус испортят.

Ребята общежития отворачиваются.

Слесарь. Брось кланяться! Набалдашник расколотишь.

Баян. Я понимаю вас, товарищ Скрипкин: трудно, невозможно, при вашей нежной душе, в ихнем грубом обществе. Ещё один урок оставьте ваше терпение не лопнутым. Ответственнейший шаг в жизни — первый фокстрот после бракосочетания. На всю жизнь должен впечатление оставить. Ну-с, пройдитесь с воображаемой дамой. Чего вы стучите, как на первомайском параде?

Присыпкин. Товарищ Баян, башмаки сниму: Во-первых, жмут, во-вторых, стаптываются.

Баян. Вот, вот! Так, так, тихим шагом, как будто в лунную ночь в мечтах и меланхолии из пивной возвращаетесь. Так, так! Да не шевелите вы нижним бюстом, вы же не вагонетку, а мадмуазель везете. Так, так! Где рука? Низко рука!

Присыпкин (скользит на воображаемом плече). Не держится она у меня на воздухе.

Баян. А вы, товарищ Присыпкин, лёгкой разведкой лифчик обнаружьте и, как будто для отдохновения, большим пальчиком упритесь, и даме сочувствие приятно, и вам облегчение — о другой руке подумать можете. Чего плечьми затрясли? Это уже не фокстрот, это вы уже шиммское «па» продемонстрировать изволили.

Присыпкин. Нет. Это я так... на ходу почесался.

Баян. Да разве ж так можно, товарищ Присыпкин! Если с вами в вашем танцевальном вдохновении такой казус случится, вы закати́те глаза, как будто даму ревнуете, отступите по-испански к стене, быстро потритесь о какую-нибудь скульптуру (в фешенебельном обществе, где вы будете вращаться, так этих скульптур и ваз разных всегда до черта наворочено). Потритесь, передернитесь, сверкните глазами и скажите: «Я вас поня́л, коварррная, вы мной играете... но...» и опять пусти́тесь в танец, как бы постепенно охлаждаясь и успокаиваясь.

Присыпкин. Вот так?

Баян. Браво! Хорошо! Талант у вас, товарищ Присыпкин! Вам в условиях буржуазного окружения и построения социализма в одной стране — вам развернуться негде. Разве наш Средний Козий переулок для вас достойное поприще? Вам мировая революция нужна, вам выход в Европу требуется, вам только Чемберленов и Пуанкаро́в сломить, и вы Мулен Ружи и Пантеоны красотой телодвижений восхищать будете. Так и запомните, так и замрите! Превосходно! А я пошёл. За этими шаферами нужен глаз да глаз, до свадьбы задатком стакан и ни росинки больше, а работу выполнят, тогда хоть из горлышка. Оревуар¹. (Уходит, крича из дверей.) Не надевайте двух галстуков одновременно, особенно разноцветных, и зарубите на носу: нельзя навыпуск носить крахмальную рубаху!

Присыпкин меряет обновки.

Парень. Ванька, брось ты эту бузу, чего это тебя так расчучелило?

Присыпкин. Не ваше собачье дело, уважаемый товарищ! За што я боролся? Я за хорошую жизнь боролся. Вон она у меня под руками: и жена, и дом, и настоящее обхождение. Я свой долг, на случай надобности, всегда исполнить сумею. Кто воевал, имеет право у тихой речки отдохнуть. Во! Может, я весь свой класс своим благоустройством возвышаю. Во!

Слесарь. Боец! Суворов! Правильно!

Шёл я верхом,
шёл я низом,
строил мост в социализм,
не достроил
и устал
и уселся у моста́.
Травка выросла у мо́ста.
По мосту́ идут овечки.
Мы желаем
очень просто
отдохнуть у этой речки...

Так, что ли?

Присыпкин. Да ну тебя! Отстань ты от меня с твоими грубыми агитками... Во! (Садится на кровать, напевает под гитару.)

На Луначарской улице
я помню старый дом —
с широкой чудной лестницей,
с изящнейшим окном.

Выстрел. Бросаются к двери.

Парень (из двери). Зоя Берёзкина застрелилась!

Все бросаются к двери.

Эх, и покроют её теперь в ячейке!

Голоса.

— Скорее...

— Скорее...

— Скорую...

— Скорую...

Голос. Скорая! Скорей! Что? Застрелилась! Грудь. Навылет. Средний Козий, 16.

Присыпкин один, спешно собирает вещи.

Слесарь. Из-за тебя, мразь волосатая, и такая баба убилась! Вон! (Берёт Присыпкина за пиджак, вьшвыривает в дверь и следом выбрасывает вещи.)

Уборщик (бегущий с врачом, придерживает и приподымает Присыпкина, подавал ему вылетевшую шляпу). И с треском же ты, парень, от класса отрываешься!

Присыпкин (отворачиваясь, орёт). Извозчик, улица Луначарского, 17! С вещами!

---

¹ До свидания (фр. — Au revoir).

---

Картина 2. Пьеса, комедия «Клоп» Владимир Маяковский

« Картина 1

Картина 3 »